Трудный возраст (Зона вечной мерзлоты)

— Виктор Анатольевич, — я с надеждой посмотрел на Кузнечика. — Я ведь никому ничего плохого не сделал, что вы все цепляетесь ко мне?

Мы с Кузнечиком жгли друг друга взглядами. Явно ощущая неловкость, Кузнечик уже значительно мягче продолжил:

— Значит, ты не вернешься домой? — классный посмотрел на меня безнадежно умоляющим взглядом.

— Зачем? — я вопрошающе взглянул на Кузнечика. — Я не хочу слышать каждый день, что я злыдень.

Кузнечик на некоторое время замялся.

— Ладно, — произнес он задумчиво, — считай, что у нас с тобой не было этого разговора.

У меня отлегло от сердца, все кончилось лучше, чем я ожидал. Теперь я смотрел на Кузнечика как на Виктора Анатольевича Бородина.

Шли дни, январь незаметно сменился февралем, на улице стало еще холоднее. Домой меня никто не звал, как будто у меня и не было родителей. В принципе, меня это устраивало. Было такое чувство, будто я выздоравливаю после недолгой, но тяжелой болезни. В моей жизни ничего особенного не происходило, разве что класс окрысился на меня из-за того, что я везде был с Валеркой. Это особенно бесило и раздражало Буйка. Меня опять несколько раз для профилактических бесед вызывал Кузнечик, взывая к совести. Грозил педсоветом, комиссией по делам несовершеннолетних, еще кем-то, но я подспудно понимал, что он меня просто запугивает.

Учился я без должного энтузиазма. Хорошо шли литература, история, география. Похуже — языки, физика, биология, ну, и полный завал — это математика и химия.

Валерка иногда не ночевал дома, но всегда меня об этом предупреждал, вид у него при этом был такой, словно он извинялся передо мной.

Я уверен на сто процентов: просто так дружба никогда не возникает, должно быть обязательно какое-нибудь событие, сближающее людей и делающее их друзьями, часто на всю жизнь. Во всяком случае, у меня именно так и произошло с Валеркой. Нас сблизило не то, что он пустил меня к себе жить, а то, что произошло на уроке физкультуры.

Между Комаром и Буйком давно назревала серьезная разборка. Это как фурункул: он зреет, зреет, пока не прорвется сам и не очистится от гноя, после чего рана быстро начинает заживать, но это длительный и болезненный процесс.

Разборка произошла в пятницу после уроков физкультуры. Все были мокрыми, потными, возбужденными. Пацаны толпой пошли в раздевалку. Мы с Пончиком, так как были дежурными, складывали в углу спортзала маты. Мы быстро сделали свое дело и направились в раздевалку. Меня насторожил шум, который доносился оттуда. Я первым открыл дверь и стал свидетелем странной картины — на плиточном полу, прикрывая свое хозяйство руками, лежал Комар, а пацаны его трусами играли в сифу. Галдежу было на 100 децибелов. Я видел отчаянное лицо Валерки. Не помню, кто мне бросил его трусы.

— Тихий, закинь их на трубу, пусть Комар за ними полезет, посмотрим, как его яйца будут свисать.

Раздевалка содрогнулась от дружного смеха. Среди тех, кто смеялся, был и Элл. Я полоснул его взглядом, полным презрения. Мне стало противно, я подошел к лежащему на полу Валерке, отдал ему трусы и заслонил собой, чтобы Комар успел одеться.

— У вас что — совсем крыша поехала! — выкрикнул я.

— Может, ты хочешь, чтобы мы твои трусняки превратили в сифу? — лицо Буйка залила гневная краска. На некоторое время в раздевалке воцарилась звонкая тишина. — Бурым, смотрю, стал, как связался с Комаром! — как спичка, разгорелся Буек.

— Сегодня только дошло, — вызывающе ответил я, отважно силясь изобразить презрение.

Слабаком я никогда не был, но у меня был минимальный опыт драк. Я старался всегда их избегать, возможно, поэтому меня в классе всерьез никто не воспринимал. Для всех я был ботаником, для полного сходства не хватало только очков.

Я получил удар, едва не сваливший меня с ног, но удержался. Двадцать голов безмолвно в напряжении следили за поединком.

— Звездани ему, Буек, еще раз по физиономии, — раззадоривал Хобот.

Буек ударил кулаком мне по скуле. Я дал сдачу, завязалась потасовка. Все вокруг опешили, от меня никто такой прыти не ожидал. Буек умело выбросил вперед сжатую в кулак правую руку. Вся сила его натренированного тела была вложена в этот удар, который наверняка свалил бы меня на пол, достигни он цели, но я с проворностью танцовщика мгновенно отскочил в сторону, и рука прошла мимо моей головы, но как раз по Валеркиной скуле. От боли тот взвыл и упал, Хобот принялся добивать Комара. Я двинул Буйку по физиономии кулаком. Мне не надо было расслабляться, это была моя ошибка. Буек быстро пришел в себя, со всей силы саданул меня в живот, от боли я согнулся и медленно повалился на пол, второй удар пришелся в солнечное сплетение.

Мое лицо было расквашено, нижняя губа распухла и болела. Буек подошел ко мне, приспустил спортивные брюки, достал член и стал мочиться на меня на глазах у всех.

— Больше, Тихий, ты не целочка, — презрительно произнес он.

Комар, о котором на время забыли, поднялся, развернулся и ногой ударил Буйка по мошонке, тот опустился на четвереньки, широко раскрыв рот.

— Это тебе за Тихого!

— Мочите их, — сквозь стиснутые губы крикнул Буек.

В раздевалке словно сорвались с цепи. Нас быстро завалили на пол и принялись бить ногами, больше всего ударов принял на себя Валерка. Он, низко наклонив голову, сгибался, чтобы прикрыть от удара мошонку.

Буек подвел ко мне Элла. Вид у того был испуганный и затравленный, как у хорька.

— Стукни его, — повелительно приказал Буек.

Элл растерянно смотрел на меня, он был бледнее поганки.

— Я не могу, — промямлил он.

Буек со злостью ударил Элла по животу, тот от боли скорчился.

— Он сифозный, — Буек указал рукой на меня. — Стукни Тихого или я счас из тебя сделаю сифу!

Я увидел в глазах Элла новый прилив мучительного страха. Тупая слабая боль сжала мое сердце.

— Ну, — и Буек сломил сопротивление Элла. Тот несильно стукнул кулаком меня в грудь. — Сильнее и по физиономии, — потребовал Буек.

Лицо Элла напряглось. Никогда еще не чувствовал я такой ненависти к Буйку, как сейчас. Не знаю, чем бы все закончилось, но в это время в раздевалку зашел физрук — Остапыч.

— Что здесь происходит? — спросил он сердитым голосом.

— Ничего, — ответило ему сразу несколько голосов.

— Тихомиров, — физрук посмотрел на меня. — Что произошло?

— Ничего, — задыхаясь, хрипло подтвердил я.

— Синяки тогда откуда?

— Упал, — невозмутимо ответил я, не моргнув глазом.

— И Комаров упал? — глаза Остапыча продолжали меня буравить.

— Да, скользко здесь, — утирая кровь с носа, подтвердил Валерка.

— Ну-ну, — грозно произнес физрук. Он еще некоторое время оценивающе смотрел на меня, потом рявкнул на всю раздевалку громовым, как у вулкана Кракатау, голосом: “Марш всем из раздевалки”. Через десять секунд всех как ветром сдуло, правда, Буек успел нам пригрозить: “Валите из класса, пока еще не поздно!”

— Уже побежали, — сказал я с напором и силой, каких никогда за собой не замечал.

Мы остались в раздевалке одни.

— Пошли, — сказал я Валерке, когда мы немного привели себя в божеский вид.

— Ты вообще как, нормально? — поинтересовался Комар.

— Очевидно!

И мы расхохотались до колик (хотя было больно), пока слезы не заблестели в уголках глаз. Согнувшись в три погибели и поддерживая друг друга, мы, пошатываясь, направились к двери. В коридоре стоял Элл, он в нерешительности оторвался от стенки, Валерка с ехидством посмотрел на него.

— Тихий, — промямлил он, — я не хотел тебя ударить, так получилось.

Обиды на Элла у меня не было, я его прекрасно понимал.

— Ладно тебе, — миролюбиво произнес я и пошел с Комаром дальше, оставив Элла в коридоре.

— Ты ему простишь такое? — глаза у Валерки округлились по пять копеек.

— Не убить же его за это?

— Я бы не простил, — уверенно заявил Комар. — Он не наш человек! — Я с удивлением посмотрел на Комара, но ничего не сказал. — Тихий, зачем ты за меня заступился? — неожиданно спросил Валерка и остановился.