Трудный возраст (Зона вечной мерзлоты)

Подсознательно я понимал его состояние, ему не удалось исторгнуть из себя прошлое. Может, потому, что воспоминания не освобождали Валерку от минувшего, как и меня. В этом мы с ним были братьями-близнецами. Каждый из нас держал в душе по булыжнику, каждый из нас чувствовал себя грязным. У каждого из нас есть свой ад. Одни с ним смиряются, другие сражаются, третьи делают вид, что им все фиолетово. Все зависит от человека.

Вечером мы были готовы покорять Пентагон. Валерка побрызгал меня фирменной туалетной водой, потом попшикал еще чем-то под мышками, дал какую-то пасту пожевать, чтобы изо рта приятно пахло.

— Ну, что, — критически осмотрев и меня, и себя, задумчиво произнес Валерка. — Борцы за кубинскую революцию сказали бы, что мы с тобой готовы к выходу в свет?

— При чем тут кубинская революция?

Комар пожал плечами.

— Просто к слову сказал.

В половине восьмого вечера мы уже были в вестибюле школы. На дискотеку народу в актовом зале набилось полная коробочка, яблоку негде было упасть. На фоне однородной массы мы с Комаром выделялись, но пялились все почему-то на меня. На танцах мы оторвались по полной программе. Даже когда ко мне подошел Буек и сказал, что есть разговор, я его просто послал в гудочек. “Хорошо, Тихий! Поговорим позже”, — процедил он сквозь зубы. Я понимал, что после дискотеки нас ожидает разборка, но мне было не до нее. У меня было прекрасное настроение, мне хотелось танцевать, и никакой Буек не мог его мне испортить. Объявили вальс, все засуетились. В Пентагоне всех учили вальсу. Говорили, что это бзик старой директрисы, будто она сказала, что каждый уважающий себя молодой человек и каждая девушка должны уметь танцевать в своей жизни хотя бы один танец. И раз в неделю школа погружалась в изучение вальса, и на дискотеках обязательно его раза три прокручивали. Парни стали приглашать девчонок. Я позвал Ирку, но она отказала, когда отказала Наташка, до меня дошло: мне объявлен бойкот. Выглядел я, конечно, глупо, и, самое страшное, все на меня смотрели и ехидно улыбались. Я был в полном ауте, и тут…

Ко мне подошел Комар, на физиономии улыбка от уха до уха, как ни в чем не бывало, взял меня за руку и галантно пригласил на танец, и сделал это он на глазах всего изумленного Пентагона. У меня отвисла челюсть, я смотрел на него, как на умалишенного.

— Комар, тебя в детстве не роняли на пол? — прошипел я ему в ухо.

— Множество раз! — весело ответил он мне.

— У тебя мозгов нет, — отчаянно противился я напору Комара, понимая, что он толкает меня в пропасть. Потому что не могут два пацана при всех танцевать вальс. Пацан должен танцевать только с девочкой, так принято.

— Все перешли тебе, мне ничего не осталось, — Валерка уверенно поставил свои руки на мою талию.

Я смотрел на Комара глазами, полными ужаса.

— Тихий, расслабься, — командовал Валерка. — Запомни золотое правило: делай то, чего меньше всего от тебя ждут, и ты победишь! Собрался, улыбка до ушей, и танцуешь так, чтобы все от зависти лопнули.

Что-то такое было повелительное в словах, действиях Комара, что я повиновался ему, и мы пошли танцевать, и зал неодобрительно расступился перед нами, и десятки пар глаз смотрели на нас и ехидно мыли нам кости. Я понимал, что это был вызов и нам его не простят. Танцевал Комар впечатляюще, движения его были грациозны. У него было удивительное чувство ритма. Когда мы кружились в вальсе, передо мной мелькали озабоченные и хмурые лица учителей. Их напряженность мне о многом говорила.

— Класс! — восторженно воскликнул Валерка, когда закончился вальс. — Вот это мы с тобой отчебучили, а теперь самое время смываться.

Мне было весело и смешно, словно я напился.

— Как будем делать ноги?

— Через туалет, проверенный способ!

Мы действительно ушли через туалет. Просто прыгнули из окна второго этажа в большой сугроб и смылись, потому что нас уже искала компания Буйка.

Домой идти не хотелось, нам было весело, рот не закрывался. Мы пошли бродить по ночному городу. Мне особо нравилась старая часть города с узкими извилистыми улочками, выложенными брусчаткой. Мы вышли к центральной площади, и над нами навис собор, рядом с ним все выглядело ничтожным и мимолетным. Триста лет он простоял на своем месте, и ветры вечности ничего с ним поделать не смогли. Мы подошли к собору и, стоя на его ступенях, разглядывали каменные изваяния святых мучеников.

— Давай отметим твою денюху шампанским? — предложил Комар. — У меня в ночном есть знакомая, та за деньги атомную бомбу продаст.

— Давай, — с готовностью согласился я. — И еще, купи мне сигарет.

— У меня есть косяк, — перешел на шепот Комар, — хочешь попробовать? Отборный товар, — Валерка восхищенно покачал головой. — Я только по большим праздникам балуюсь им или когда хочу прочистить мозги.

Он протянул мне сигарету. Естественно, я постарался изобразить из себя уверенного профессионала. Разумеется, затянувшись, я закашлялся так, что меня чуть не вырвало. Комар стоял и наблюдал за мной.

— Не торопись, — остановил меня Валерка. — Курить надо так, как будто ты делаешь сигарете одолжение, а не она тебе. Сделай не торопясь несколько затяжек, и мир станет другим. — Комар сделал элегантную затяжку, снова передал мне косяк без дальнейших комментариев.

Я делал все, как советовал Валерка. И правда, от косяка я почувствовал необыкновенную легкость и приподнятость. Я как бы весь очистился. В голове только слегка шумело. С моего лица не сползала счастливая улыбка.

— Я же говорил, отборный товар, — наблюдая за мной, похвастался Валерка.

Мы присели на скамейку недалеко от собора, хмуро наблюдавшего за нашими шалостями. Комар сбегал в ночник и принес бутылку шампанского и красного вина. Я глотнул из бутылки вина и, докуривая сигарету, пристально вглядывался в бесконечное звездное небо. Мне вдруг захотелось громко крикнуть: “Ау-у, звезды, как вы? Я ничего!”.

Домой мы пришли далеко за полночь. Отчима не было. Я посмотрел в темную дыру окна. Улица затихла — не было слышно шума моторов и шуршания шин, ругательств, песен. Вот, возможно, в последний раз хлопнула дверь подъезда, прекратились все шорохи, шелесты, скрипы. Воцарилось полное безмолвие, в комнате стало заметно холоднее.

Комар со вздохом рухнул спиной на одеяло и, заложив руки за голову, блаженно уставился в потолок.

— Хорошо-то как! — произнес он.

— Обалденно, — согласился я.

Валерка достал из-под подушки сверток и протянул его мне.

— Это тебе, — смущенно произнес он.

Я развернул пакет и увидел уматные белые кроссовки.

— Спасибо, — прочувственно произнес я. — Ты настоящий друг.

— Если бы не подарил кроссы, был бы ненастоящим? — Комар не сводил с меня взгляда. — Разве бывает друг ненастоящим?!

— Не знаю, — признался я честно.

— Тихий, — Валерка напряженно посмотрел на меня, — скажи, только честно, я для тебя друг?!

— Да, — не задумываясь, ответил я.

— И ты для меня друг, — торжественно произнес Комар. — Я ради тебя пойду на все, постарайся не делать мне больно.

— Почему ты думаешь, что я могу сделать тебе больно? — искренне удивился я.

— Люди обычно именно так поступают друг с другом.

— Давай поклянемся в дружбе, — предложил я.

— Давай!

Я взял со стола перочинный нож.

— Что ты собираешься делать? — Комар был явно озадачен.

— Я читал, что индейцы скрепляли дружбу, смешивая кровь, и становились после этого кровными братьями. Крови не боишься? — спросил я.

— Нет! — твердо произнес Валерка.

Я с видом знатока индейских ритуалов сделал ножом надрез на запястье сначала своей руки, потом Валеркиной. Кровь закапала на тарелку. Я смешал ее пальцами, потом указательный палец поднес к губам Комара и размазал по ним кровь, Валерка поднес к моим губам свой указательный палец.

— Теперь мы с тобой други, — торжественно произнес я.

— Да, — подтвердил Комар, — до гробовой доски. Только не играй со мной в дружбу, я не убогий! — предупредил Валерка. — Мама по этому поводу любила говорить: цени тех, кто тебя любит, и не надейся, что тебя все вокруг любят.