Рассказы

— А где миледи в кружевах? — спросил Хики, почти не помня лица Мэри, но ясно представляя себе рукава черного платья, окунавшиеся в тарелки.

— Смылась, пока мы спали, — сказала Дорис.

Единодушно согласились, что от Мэри толку было мало и приглашать ее не стоило.

— Она-то и довела О'Тула, — сказала Дорис, — вперед закадрила, а после натянула нос.

А миссис Роджерс поклялась, что сам О'Тул или папаша Мэри, но кто-то еще дорого заплатит за погибшее вино.

— Она теперь небось уж дома, — сказал Хики. стараясь нашарить в кармане окурок (была непочатая пачка, но если вытащить, все станут запускать туда пальцы — а платил-то он).

В полумиле от дома Мэри сидела на берегу.

«Если бы только у меня был милый, чтобы не так пусто жить...» — думала она, постукивая острым каблуком о лед и глядя на причудливые сетки трещин, расходящиеся от проломов.

Бедняги птицы не могли добыть себе пищи, так прохватило землю морозом. Мороз выбелил инеем каждый уголок по всей Ирландии; лежал невиданным соцветием на ветках, на берегу реки, откуда в своей волосатой наготе нырял длинный Джон-Семга, на плугах, зимовавших под открытым небом; на каждом каменистом поле и на всей грязи и неприглядности мира.

Поднявшись, Мэри пошла дальше и думала о том, что же сказать ей матери и братьям и все ли вообще вечеринки такие. Она была теперь на Большом Холме, уже был виден дом — коробочка, белевшая у края света, — он ждал Мэри, чтобы принять ее под свою кровлю.