Деревня дураков (сборник)

– Если там правда живет Человек С Выменем Вместо Лица, то вы его уже сто раз разбудили.

– Да нет! – секунду помедлив, сориентировался Витька. – Ушей-то у него нет.

– Значит, и глаз нет, – рассудил Ванька. – Чего тогда бояться?

– Он ест детей, – убежденно сказал Витька. – Помнишь, Клаша говорила, что раньше в школе в каждом классе было по тридцать человек? Куда, думаешь, все делись? Пошли на звероферму – и больше их никто не видел!

– Как же он ест? – продолжал сомневаться Ванька. – Ведь и рта у него нету.

– А он – засасывает, – объяснил Витька, и всем почему-то стало взаправду страшно.

Солнце зашло за облако, дунул ветер и в заброшенной звероферме что-то всхлипнуло и заскулило. Пятиклассники кубарем скатились с кирпичей и залегли в ромашках.

– Духи замученных доярок, – прошептал Витька.

– А может, сам? – одними губами спросил Ванька.

– С чего бы ему плакать?

– С голодухи…

– МАМА-А-А-А! – завопил пятиклассник Илья Сергеич и сломя голову бросился в сторону деревни.

Витька с Ванькой понеслись следом.

В начале улицы колыхалась ажурная шляпа Клавдии Ивановны. Мальчишки хотели по привычке разбежаться кто куда, но потом вспомнили, что они уже пятиклассники и Клаша больше не имеет над ними никакой власти. Они смело двинулись ей навстречу, угрюмо поздоровались, а Илья Сергеич, набравшись духу, спросил:

– Вы не знаете, где Костик?

– Да что все с ума посходили с этим Костиком? – вскричала Клавдия Ивановна. – Носятся с ним как с писаной торбой! Увез его отец Константин в город, документы правят. А вы чего без дела болтаетесь? Тоже хотите бандитами вырасти? Ну-ка марш за книжки!

Но пятиклассники уже не слушали свою бывшую надсмотрщицу и, сверкая пятками, побежали в деревню.

В Митино их живо перехватили родители и загнали обедать. Илья Сергеич остался на главной улице один. Появляться дома ему совсем не хотелось: две преступные горбушки грозили страшной карой, хотя одну из них слопали Ванька с Витькой, а вторую пришлось для отвода глаз скормить Минкину.

Илья Сергеич забрался на старую яблоню у магазина, уселся в удобной развилке между стволов и, скривившись, надкусил незрелое яблоко. Есть его было невозможно, но пятиклассник упрямо жевал мерзкую кислятину, с каждой минутой всё больше скисая сам.

Наконец он пульнул огрызок в пробегавшую мимо кошку. Вздохнул раз, другой – и вдруг почувствовал себя бесконечно старым.

«Вот и жизнь прошла, уважаемый Илья Сергеич, – горестно подумал он. – Пятый класс! Это ж надо! Скоро ведь и на кладбище!»

Он спрыгнул с яблони и пошел куда глаза глядят.

– Уже почайпили? – окликнул он Ваньку, сидевшего за столом у открытого окна.

– Не-а, – ответил тот с набитым ртом. – А вы?

– А мы уже начайпились, – вздохнул Илья Сергеич и грустно побрел дальше.

У церковной ограды он увидел ковырявшего в носу Костю и обрадовался ему, как родному.

– Пойдем искать жемчужину старого попа! – выпалил Илья Сергеич, подбегая к страшному детдомовцу.

– Щас у тя, знаешь где жемчужина будет? – проговорил Костя и медленно пошел на струхнувшего пятиклассника. – Я тя отучу камнями швыряться! Я те пасть-то глумливую порву! И как в чужом доме шмон наводить, ты у меня тоже забудешь!

Илья Сергеич пискнул и, согнувшись пополам, отлетел в канаву.

Глава шестая

Костя

– Чудо! – выкрикнула, вбегая, Клавдия Ивановна с той заполошной интонацией, с которой обычно кричат: «Пожар!»

Отец Константин собрался с духом. За неделю пребывания в Митино ему уже посчастливилось стать свидетелем нескольких чудес от Клавдии Ивановны. Первое заключалось с том, что ей приснилось, будто Пахомов запил. И тот действительно запил! Отец Константин, ни разу не видевший бывшего тракториста трезвым, позволил себе несколько усомниться в пророческом даре Клавдии Ивановны, за что был окончательно записан (рукой пенсионера Гаврилова) в опасные модернисты.

На следующий день в очертаниях облака учительнице начальных классов привиделся архангел Гавриил, но это было только начало. От оттепели в церкви протекла ветхая кровля. Отец Константин полез наверх с куском толя, а Клавдия Ивановна, увидев по дороге домой открытую дверь храма, завернула на огонек – и торжествующим воплем оповестила мир и клир о чуде мироточения. Несколько капель с дырявой крыши попало на оклад закопченной иконы святого Пантелеймона Целителя.

И вот стряслось новое чудо.

– Сегодня в школу забрался беглый детдомовец, – с воодушевлением вещала Клавдия Ивановна. – Все перевернул. Но это неважно. Заманили его супом в столовую и заперли. Ущерб, конечно, непоправимый. Но я опять не об этом. Стали, пока он там колотился, звонить в интернат. И выяснили, что этот малолетний висельник – знаете кто?! Сын нашей Любки! Чудо! Ведь его трехмесячного увезли! А он именно сюда приблудился! Чудо!

– А сейчас он где?

– Депортировали обратно, – отмахнулась Клавдия Ивановна. – Но ведь правда невероятно – прибежал точь-в-точь туда, где родился! Что молчите? Опять сомневаетесь?

– Я думаю, он знал, куда бежал, – вынужденно ответил отец Константин, который предпочел бы отделаться молчанием.

– Это ж надо, какой Фома неверующий! – изумилась Клавдия Ивановна. – Как вас только в священники-то пустили?!

На следующий день у магазина отец Константин увидел лежащие в ноздреватых сугробах велосипеды. Семеро таджиков с лесопилки приехали за растворимой лапшой. Они появлялись в деревне только в случае крайней пищевой необходимости и только все вместе. Как объяснила отцу Константину фиолетовая продавщица Нина, таджики смертельно боялись Вовку, который приобрел в армии стойкую ненависть к саблезубым чуркам и бил всех без разбору.

Рядом с велосипедами крутилась Любка, где-то пропадавшая с самого дня их знакомства. Она была в боевом настроении: рубила воздух ребром ладони, грозила кулаком пустой улице и запальчиво переругивалась с невидимым собеседником.

Когда таджики один за другим стали выходить из магазина, Любка заметила отца Константина.

– Ага, святейший! – пронзительно крикнула она, и таджики бросились к своим велосипедам. – Думаешь, Любка не человек?

– Не думаю.

– А Любка – человек! И чурки – люди! – Любка махнула рукой в сторону поспешно отъезжавших таджиков. – А никто не верит.

– Я верю.

– Ты? Да на кой ты сдался?! Если я сама себя забываю. Психовка! Лисица блудливая! Вот я кто!

– Ты человек.

– Да иди ты! – сморщилась Любка и отвернулась.

Отец Константин потоптался на месте и подумал, что, видимо, разговор окончен. Но тут Любка глянула через плечо и плаксиво сказала:

– Отняли у меня доченьку. Вот я и скурвилась. А то смотрела бы в ее чистые глазоньки и себя в порядке держала…

– У тебя их двое, значит, было? Детей-то?

– Да нет, одна. Малюсенькая такая, а орала – уши закладывало!

– Так это ж сын!

– Сын? Ну, может, и так. Давно это было.

Отец Константин не успел дойти до дома, как его догнала запыхавшаяся Евдокия Павловна:

– Батюшка, на помощь! Ни одного мужчины не найти! Все в Пустое Рождество укатили! На свадьбе гуляют!

– Что стряслось?

– Помогите унять мальчишку!

– Вчерашний? – уже на ходу уточнил отец Константин.

– Да-да! Вернулся! Что теперь будет? Он же нас по бревнышку раскатает!

В маленькой митинской школе стоял такой грохот и стук, будто внутри работала бригада лесорубов.

– Мы детей по домам распустили, от греха подальше, – испуганно пояснила Евдокия Павловна. – Клавдия Ивановна заперлась в учительской. А я вот за подмогой сбежала.

– Вы тогда тоже в учительской посидите, – велел отец Константин.

Евдокия Павловна скрылась за дверью, щелкнул замок, и по полу провезли что-то тяжелое, видимо, директорский стол.