Рассказ о брате (сборник)

Пока Гарри рассказывал все это, Уилф смотрел на фотографию. Сказал «н — да», поскольку в этот момент на фоне разных соображений, которые пробегали у него в голове, мысль о том, что ни одна женщина так не влечет его, как эта миссис Бетли, и что он сам был бы не прочь погулять с ней, явно завладела им.

Гарри забрал снимок и задумчиво посмотрел на него.

— Сука. Вертлявая сука.

— Думаешь о том, как проходил фотосеанс?

— Могу себе представить.

— А жалеешь, что не спросил?

— Все равно б не понял, врет он или нет. Он похвастать любит.

— Я всегда считал, она из Калдерфорда.

— Ронни там познакомился с ней, но вообще‑то она из Шеффилда.

— Думаешь, он про это самое знает?

— Наверняка нет. Он считает, что его жена — настоящая леди.

Гарри убрал снимки в чемодан и поставил его на место. Опять закурил, в задумчивости сбрасывая пепел в блюдечко.

— Хочешь знать, что я по этому поводу думаю? — спросил Уилф.

— Валяй.

— Так вот, когда дело касается профсоюзов, самоуправления, политики, обработки разных деятелей, Ронни Бетли никто не нужен. Я бы даже мог добавить: при определенных обстоятельствах или же при необходимости он может повести себя как самый беспринципный негодяй. Но при всем при том о женщинах он имеет довольно наивное представление, и любая решительная баба с долей женской хитрости может вытворять с ним что хочет. И вот здесь наша подруга Джун получает все карты в руки. Бетли горд, что у него идеальная жена с точки зрения социального статуса: привлекательна и в то же время скромна.

— Это он так считает, — пробурчал Гарри.

— Заткнись, я еще не закончил. Женщины, подобные Джун Бетли, с такой наружностью и аппетитами, находятся в сложном положении. С ними не соскучишься, но ведь на таких не женятся. Поэтому, когда такая женщина встречает подходящего кандидата на роль мужа, главное — его не спугнуть. Джун крутила в Шеффилде, но, когда переехала в Калдерфорд, постаралась скрыть свою репутацию. Она знакомится с Бетли, он человек влиятельный, и решает, что он годится. Может, конечно, я к ней несправедлив и она действительно в него влюбилась. Но так или иначе, Джун делает все возможное, чтоб он составил о ней то представление, какое ей хочется, и преуспевает в этом.

— Ну и что? Я и сам тебе могу это все рассказать, пусть не так складно, я ж не писатель.

— Что дальше? Допустим, она получила, что хотела только оказалось, что в постели он ее не устраивает. Она часто видится с тобой, ты ей нравишься. Она понимает — ты не прочь, и не может удержаться, чтоб немного не подразнить тебя. Но, Гарри, — ты никто, а у нее Бетли, а Бетли не станет спокойно стоять в сторонке. Если только она чуть — чуть свернет с дорожки, он разведется с ней со скоростью выстрела.

— То есть она, может, и хотела б гульнуть со мной, но боится рисковать?

— Так точно.

На лестнице заскрипела половица: мать направляется спать. Отец лег уже больше часа назад, а мать, как обычно, возилась внизу до полуночи. Это была так называемая «подготовка к утру», включавшая множество мелких дел, накопившихся за день: убрать в комнате, помыть посуду после ужина, накрыть стол к завтраку, что‑то починить. Всегда находилось дело. Вся жизнь ее сводилась к домашним заботам и уходу за тремя мужчинами. Она редко выходила из дому, разве что в ближайший магазин да по субботам на рынок к Калдерфорд. Газет не читала, в кино не была уже много лет. Телевидение в какой‑то мере расширило ее горизонты, но она любила смотреть только викторины или же церемонии с участием королевского семейства. Однако ничто не вызывало у нее чувства неудовлетворенности собственной жизнью. Она безропотно и спокойно принимала свое место в мире, считала себя счастливой: денег хватает, а нищета и лишения, которые она испытала в юности, уже не омрачают ее годы.

Мать слегка приоткрыла дверь и проговорила в образовавшуюся щель:

— Вы что мне, всю ночь будете разговаривать? Пора утихомириться. Отца разбудите, и будет скандал. — И не ожидая ответа, тихо закрыла дверь.

— Гаси свет, — сказал Гарри.

Больше они не разговаривали. Уилф забрался в свою постель и вытянулся под одеялом спиной к Гарри. Он услыхал, как чиркнула спичка: тот зажег еще одну сигарету. Догадаться, о чем думает, нетрудно. А Уилф думал о себе. В этот вечер он принял решение.

Зябким январским утром он шел по поселку к шахте. На траве и оголенных колючих ветвях живой изгороди лежал иней. Вдоль дороги тянулся террикон номер один, лежал, словно гигантское темно — серое спящее чудовище; в утреннем тумане вдали проступали мягкие очертания лесистых холмов. Индустриализация, прокатившись по Райдингу, мало затронула Бронхилл и соседние поселки, единственной причиной существования которых был уголь. Груды кирпича, надшахтные постройки, терриконы, как шрамы на лице, безобразили ландшафт, который тем не менее мало изменился с тех пор, как несколько столетий назад королевским указом земля здесь была поделена на поместья для наиболее отличившихся дворян. Теперь уголь здесь король. Люди, что добывают его, считая себя хозяевами земли, неизменно выбирали в парламент кандидата лейбористской партии, выказывая тем самым свое презрение к феодальному прошлому.

Королевские привилегии недолговечны, а непостоянство наследников известно всем. Между тем уголь был требовательным хозяином, он брал страшную дань. Однажды ночью, в июне 1946 года, приглушенный рокот и гул подземного взрыва вывел Бронхилл из сна. Утром в поселке насчитали девятнадцать вдов, тринадцать детей лишились отцов, причем шесть ребят из класса Уилфа. Молодая учительница из приезжих, недавно закончившая колледж, попыталась было начать урок, но, увидев растерянные детские лица, заплакала и выбежала в коридор. В поселке, где все или работают на шахте, или обслуживают шахтеров, где все друг с другом переженились и образовали разветвленные семейства, гибель двадцати семи шахтеров касается всех. Если среди погибших не было твоего отца, то был отец лучшего друга, брат или дядя; не погиб твой муж, так погиб муж дочери или сестры. В нескольких семьях трагедия была такой чудовищной, что не умещалась в сознании: у Вильямсонов с Улицы Сайк — терес погибли и отец, и оба сына. Тела десяти шахтеров вытащить на поверхность так и не удалось: они остались погребенными в галерее. Был ясный летний день, три оркестра с трех рудников играли «Чти господа» и «Ближе к тебе, мой боже», трубы сияли на солнце, плакали женщины в этот час общего горя.

Уилф пересекал улицу, направляясь к аллее, которая кратчайшим путем ведет к шахте; сзади послышался голос, от которого Уилф внутренне застонал.

— Привет писателям! Устроился на Би — би — си и думаешь, можно не узнавать старых друзей?

Уилф остановился и слегка повернул голову: его нагонял Артур Райдер. Не подождать нельзя: явно идут в одном направлении. Но, слава богу, до шахты уже рукой подать, не придется долго терпеть общество Артура.

— Привет, Артур, — Уилф прикинул, удалось ли ему придать своему голосу оттенок сухости.

Но Артур широко улыбался, словно Уилф встретил его как закадычного друга.

— Ну что, написал что‑нибудь новенькое? — Застывшая улыбка, казалось, защищала его от враждебного мира.

— Взгляни в библиотеке на фамилию Сомерсет Моэм. Мой псевдоним, — сказал Уилф.

— Ха, ха — ха, — Артуру понравилась шутка. — А что, неплохо. Надо запомнить.

Ну конечно же, сейчас он начнет высказывать свое мнение о радиопередаче, критиковать рассказ или то, как его читали, и придется слушать, изображая заинтересованное внимание, хотя на самом деле Уилф ни в грош не ставил мнение Артура ни по этому, ни по какому другому вопросу. Но ему повезло.

— Жаль, не удалось послушать, — объяснил Артур. — Открылся новый зал для бинго. Успех — потрясающий. Народу полно. Там одна баба, я думал, она пас, а она выжидала последний ход, чтоб выиграть десять фунтов. Вот так. Ты давай приходи.

— Да я не люблю бинго, — сказал Уилф. — Я предпочитаю «змейки и лесенки».