Рассказ о брате (сборник)

— А ты чего, не понимаешь?

— Не — а.

— Она злится, что ты опоздал к передаче.

— Ах, ну как же, великое событие! А вообще‑то как, по — твоему, прошло?

— Да так, нормально, — Уилф ответил с подчеркнутой небрежностью, — только Льюисиха помешала, приперлась за сахаром как раз под самое начало.

— Старая дура! Слушай, ты прости, что не пришел, а?

— Да ничего, явка не обязательна.

Гарри снова развалился на постели и закрыл глаза.

— Я был у Ронни Бетли. Разговорились, ну а потом уже было поздно двигаться. Но они включили.

— Так ты слышал? А я подумал, что нет, раз спрашиваешь, как прошло.

— Да просто хотел от тебя узнать, как прочли, правильно — неправильно. Я‑то в этом мало смыслю. Но Ронни и его баба просили передать, что им очень понравилось.

— Правда?

— Ну да, Ронни сказал: давно пора рассказать всем, кто не знает, как это на жизнь зарабатывать в шахте. — Он сел и начал развязывать галстук. — Ронни говорит, хорошо б ты как‑нибудь к ним зашел потрепаться. У него есть для тебя кое — какие идеи.

— Не стану я толкать его идеи, — сказал Уилф. — Хочет служить этому своему делу — пусть сам и занимается пропагандой, я для этого не гожусь.

— Говоришь, его дело? Пропаганда? — Гарри оставил в покое галстук. — Дело у нас общее — наши права, а обязанность Ронни их защищать. Он секретарь профсоюза, так? И получше старого Кувберта и прочей компании. — Слез с кровати и начал раздеваться.

— Кувберт улаживал проблемы, а Ронни Бетли их создает, вот и вся разница.

— Разница между ними в том, — резко сказал Гарри, — что Кувберт с годами размяк, а Ронни Бетли еще даст жару. Есть два способа улаживать дела. Один — добиваться своего, а другой — это когда твой противник делает все по — своему.

— Есть еще один, третий. Компромисс.

— Говоришь прямо как старик Кувберт: компромисс и умеренность. И чего добились?

— Думаешь, Ронни Бетли станет беспокоиться о какой‑то там отдельной несправедливости! Это, видишь ли, худосочная философия людей типа Кувберта или моего отца. Бетли и ему подобные хотят переделать все, получить полную власть. Ты со своими приятелями не понимаешь одного: если Бетли и его ватага получат вожжи в руки, вы все заткнетесь и будете делать то, что вам скажут!

Гарри влез в пижамные брюки и сказал, широко зевая:

— А что ты вообще во всем этом смыслишь? Ты и дня не проработал под землей.

— Твоя манера вести спор убивает. Ронни Бетли каждый вечер небось потирает руки, думая о тебе. Или скорее его жена.

От пива Гарри становился дружелюбным, но, может, их перепалка заглушила действие пива?

— Чего это ты хочешь сказать? — спросил Гарри.

— А с ней, наверно, неплохо спится, — спокойно сказал Уилф. Он проверял брата, но делал это осторожно. — Я видел, как ты разговаривал с ней на улице. Последи за собой. Глаза выдают. Надеюсь, в присутствии мужа ты так на нее не смотришь?

Гарри откинул в сторону жилетку и пригладил свои короткие темные волосы.

— Много хочешь знать, — сказал он, протягивая руку за пижамной курткой.

Уилф почувствовал облегчение: опасность миновала. Гарри снял с руки часы, медленно завел их, повесил на маленький крючок, вбитый в штукатурку между кроватями.

— Сейчас он с ней в постели, — сказал он как бы сам себе. — И повернулся к ней задом.

— Ну, это его право. Он не такой человек, чтоб ему переходить дорогу.

— И не такой человек, чтоб дать ей то, чего она хочет. Уверен. Или, в общем, иногда мне так кажется. Не могу решить: то ли ей не хватает и она ищет на стороне или так, крутит. Знаю одно — когда она садится нога на ногу, так что видать, где чулки кончаются, это не случайно.

— То есть понимает, зачем ты к ним ходишь?

— У нее мозги на месте.

— А Бетли?

— А, он так заходится от собственных слов, что вообще не замечает, что она сидит в комнате.

— Я, конечно, не судья. Женщин понять трудно. А если ты ошибаешься? Может, она совсем и не заигрывает с тобой. Со стороны они производят впечатление вполне счастливой пары. Может, она в ужас придет, когда узнает, что ты о ней думаешь.

Гарри сидел, ссутулившись, и глядел в под. Он долго прокручивал что‑то в своем мозгу, прежде чем поднять голову.

— Я знаю о ней такое, что и Бетли не знает.

Слова не звучали хвастливо, он просто констатировал факт. Уилф поглядел на Гарри, делая над собой усилие, чтоб глаза не выразили буквально ничего. И потом вдруг понял, что Гарри просто нужно кому‑то кое‑что рассказать, и он решает, годится Уилф для роли доверенного лица или нет. Последнее время они с Гарри были не очень откровенны. У них общие корни, общее прошлое, но уже нет общих интересов. Сам не сознавая того, Гарри конформист, ему легко в этом мире, а Уилф ищет чего‑то совсем иного, того, что Гарри никак не мог понять. Он знал, что иногда это тревожит брата. Тот считал себя компанейским парнем, и, будь на месте Уилфа какой‑нибудь писатель со стороны, он нашел бы с ним общий язык. Но когда это твой собственный брат, с которым ты в детстве вытворял все то, что обычно вытворяют мальчишки, тут уж начинаешь чувствовать некоторую неловкость.

Поэтому Уилф ждал, размышляя, как же они отдалились друг от друга. Гарри вдруг вскочил с кровати.

— Сейчас я тебе кое‑что покажу.

Он пошел к нише, отодвинул занавеску и вытащил дипломат, в котором хранились его профсоюзный билет, карточка медобслуживания, пачка писем от приятелей по военной службе, несколько фунтов, отложенных про черный день, свидетельство о страховом взносе на пятьсот фунтов, две или три книги в завлекательных бумажных обложках, отнюдь не соответствовавших их содержанию. Несмотря на размашисто — раскованные манеры, Гарри на самом деле был методично — аккуратен и даже бережлив — черта, которую он, должно быть, унаследовал от матери. В чемодане среди вещей была связка фотографий, завернутая в большой клеенчатый кисет, их‑то он и вытащил. Уилф видел эти фотографии раньше. В основном там были групповые снимки солдат, с которыми Гарри служил на Кипре и в Западной Германии. Никому, кроме самих изображенных, эти фото не могли быть интересны, но они отражали еще одну сторону, где Гарри имел явное превосходство. Имея специальность, которая позволяла освободиться от армии, он осознанно пошел на испытания солдатской службы, а подлежащий набору Уилф из‑за болезни уха в армию не попал. Брату особенно нравилась одна фотография: на ней он изображен сидящим на осле, тут же стоит приятель и трясет морковкой перед носом равнодушного животного. Гарри на мгновенье перестал перебирать фотографии, быстро взглянул на Уилфа.

— Я в общем‑то никому об этом не говорил, так что и ты не болтай.

Гарри заморгал, как бы отбрасывая последние сомнения, потом вытащил один снимок и протянул его лицом вниз.

— Вот взгляни.

Уилф перевернул снимок. Потом откинулся и присвистнул. На снимке девушка, удобно свернувшаяся в кресле. На ней только короткие трусики, глаза глядят прямо в аппарат, и на лице гордая и вызывающая улыбка. Джун, только помоложе, ошибиться невозможно.

Гарри полез в пиджак за сигаретами. Вытащил пачку «Сениор Сервис», повернулся к Уилфу и закурил, выпуская через нос тонкие струйки дыма. Странный, почти лихорадочный блеск был в его глазах.

— Ну, что скажешь?

Уилфу показалось, что он держит в руках шашку динамита с коротким фитилем.

— Где достал?

Гарри сел на кровать и начал рассказывать. Фотография у него уже почти год. Один приятель перебрался на шахту под Шеффилдом. Как‑то Гарри поехал к нему на выходной. Пошли в паб, там познакомились с двумя фотокорреспондентами, которые только что вернулись с задания. Ближе к закрытию один из них предложил пойти к нему на квартиру. Так, для приработка, он делает снимки — на любителя, ну вот, вытащил толстый конверт с фотографиями, показал. Как только Гарри увидел улыбающуюся Джун, первая реакция была выпалить, что он же ее знает. Но тут же решил промолчать. А немного спустя, как только представилась такая возможность, сунул снимок в карман.