Сговор остолопов

— О, Фортуна, слепая, невнимательная богиня, я пристегнут к твоему колесу, — рыгнул Игнациус. — Не сокрушай меня под своими спицами. Вознеси меня повыше, божество.

— Ты чего там бормочешь, дуся? — спросила мать через закрытую дверь.

— Я молюсь, — сердито ответил Игнациус.

— Сегодня ко мне заглянет патрульный Манкузо насчет аварии. Прочел бы немножко «Славься-Марий» за меня, голубчик.

— Ох ты ж Господи, — пробормотал Игнациус.

— По-моему — так чудесно, что ты молитвы читаешь, дуся. А я все кумекаю, чего ж ты там, запершись, все время делаешь.

— Уйдите, я вас умоляю! — заорал в ответ Игнациус. — Вы сокрушаете мой религиозный экстаз.

Энергично подскакивая на одном боку, Игнациус ощущал, как в горле вздымается мощная отрыжка, но стоило в ожидании открыть рот — и он испустил лишь крошечный рыг. Тем не менее, подскоки на месте возымели некое физиологическое действие. Игнациус потрогал маленькую эрекцию, указывавшую вниз, в сторону простыни, подержался за нее и затих, пытаясь решить, что же ему делать дальше. В этом положении, с красной фланелевой сорочкой, закатанной до груди, и массивным животом, вдавившимся в матрац, он несколько печально размышлял о том, что после восемнадцати лет вожделения оно стало всего-навсего механическим физическим актом, лишенным полетов фантазии и изобретательности, на которые он некогда был вдохновенно способен. Было время, когда он почти превратил его в форму искусства, предаваясь ему мастерски, со рвением художника и философа, ученого и джентльмена. Где-то в комнате до сих пор погребено несколько аксессуаров, которыми он когда-то пользовался: резиновая перчатка, лоскут ткани от шелкового зонтика, склянка «Ноземы». Уборка их в самом финале действа со временем стала слишком угнетать.

Игнациус манипулировал и сосредотачивался. Наконец, возникло видение: знакомая фигура большой и преданной колли, его любимца в старших классах. «Гав!» — почти уже слышал Игнациус голос Рекса. — «Гав! Гав! Р-раф!» Рекс снова выглядел таким живым. Одно ухо висело. Он шумно дышал. Привидение перепрыгнуло через забор и помчалось за палкой, неким образом приземлившейся прямо посреди одеяла Игнациуса. Пока белая с рыжими подпалинами шерсть приближалась, глаза Игнациуса расширились, сошлись к переносице и закрылись, и он немощно откинулся на спину, провалившись во все свои четыре подушки, с надеждой только на то, что где-нибудь в комнате завалялась пачка «Клинексов».

— Я тут насчет работы швицара пришел, по объяве.

— Н-да? — взглянула Лана Ли на солнечные очки. — А какие-нибудь рекомендации у тебя имеются?

— Мне падлицаи комендацыю выписали. Грят, мне ж лучше, ежли я свое очко по найму устрою, — ответил Джоунз и выпустил реактивную струю дыма поперек пустующего бара.

— Прошу прощения. Никаких полицейских субчиков. Только не в таком бизнесе, как тут. Мне за инвестицией следить нужно.

— А я еще покудова не супчик, но уже могу точно сказать, чего мне впаяют: бомж без видимых срецв сущщества. Так и сказали. — Джоунз весь ушел в собиравшуюся тучу. — Я и думаю себе: мож, «Ночью Тех» обрадывается, ежли дадут кому-то членом опчества стать — ежли бедного цветного паренька от тюряги удержут. Из-за меня суда пикеты не полезут, я «Ночью Тех» путацию дам: как хорошо тут граждамские права бдют.

— Хватит чушь пороть.

— Э-эй! В-во как!

— У тебя есть опыт работы швейцаром?

— Чё? Веником да шваброй махать, и прочее говно для нигеров?

— Ты за языком следи, мальчонка. У меня тут чистый бизнес.

— Черт, да это ж как два пальца облюзать, особливо цветному народу.

— Я искала, — произнесла Лана Ли, становясь суровым начальником отдела кадров, — на эту работу подходящего мальчонку на несколько дней. — Она сунула руки в карманы реглана и всмотрелась в солнечные очки напротив. В самом деле отличная сделка — как подарок, оставленный на крыльце. Цветной парень, которого арестуют за бродяжничество, если он работать не будет. У нее появится крепостной швейцар, которым она сможет помыкать почти за так. Превосходно. Лана почувствовала себя лучше впервые с тех пор, как застукала эту парочку субчиков, гадивших в ее баре. — Зарплата двадцать долларов в неделю.

— Эй! То-то я гляжу, что подходящий так и не объявился. Ууу-иии. Слуш, а чё с минималой заплатой стало?

— Тебе работа нужна, так? А мне — швейцар. Бизнес завонялся. Отсюда и считай!

— Последний чувак, что тут батрачил, должно быть, с голодухи помер.

— Работаешь шесть дней в неделю с десяти до трех. Если будешь регулярно ходить, кто знает? Может, маленькую надбавку получишь.

— Не волнуйсь. Я легулярно ходить буду — чё хошь, лишь бы на пару-другу часиков очко от падлицаев прикрыть, — ответил Джоунз, овевая дымом Лану Ли. — Где тут вы свою швабру, к ебенемаме, держишь?

— Первое, что нам нужно понять: рты мы тут держим чистыми.

— Есть, мэ-эм. Уж я точно не хочу такому прекрасному месту вывеску портить, как «Ночью Тех». В-во!

Открылась дверь, и вошла Дарлина в коротком атласном платье как на коктейль и цветочной шляпке, изящно поддергивая на ходу подол.

— Явилась наконец? — заорала ей Лана. — Я сказала тебе сегодня к часу быть.

— У меня вчера вечером какаду слег с простудой, Лана. Просто ужас. Всю ночь кашлял, мне в самое ухо.

— И где ты только такие отговорки придумываешь?

— Да так и было же ж, — обиженно пробурчала Дарлина. Она водрузила свою громадную шляпку на стойку и вскарабкалась на табурет, прямо в тучу дыма, выпущенную Джоунзом. — Я ж его к ветеринару сёдни утром должна была свозить, укол витамина сделать. Я ж не хочу, чтоб бедная пташка мне все мебеля обкашляла.

— Чего это тебе вчера в голову взбрело тех двух субчиков привечать? Каждый день, каждый же день, Дарлина, я пытаюсь тебе объяснить, какая нам тут клиентура нужна. А тут захожу и вижу, как ты всякую дрянь с моего бара пожираешь с какой-то старой каргой и какой-то жирной говняшкой. Ты что — хочешь мой бизнес прикрыть? Люди сюда сунутся, увидят эдакую комбинацию — и в другой бар отвалят. Ну что еще нужно сделать, чтобы ты зарубила себе на носу, Дарлина? Как еще нормальному человеку достучаться до таких мозгов, как у тебя?

— Ну я же ж вам уже сказала — мне стало жалко несчастную женщину, Лана. Вы б видели, как ее сын третирует. Вы б слышали, какую историю он мне про «грейхаунд» рассказывал. Покуда эта милая старушка сидит и платит за всю его выпивку. Я ж не могу не взять хоть один из ее кексиков, чтобы ей приятное сделать.

— В следующий раз поймаю, как ты таких людей поощряешь и мне всю инвестицию гробишь, пинка отсюда прямо под зад получишь. Это ясно?

— Да, мэм.

— Ты хорошо поняла, что я сказала?

— Да, мэм.

— Ладно. Теперь покажи этому мальчонке, где мы швабры и прочую срань держим и убери бутылку, которую старушенция раскокала. Ты отвечаешь за то, чтобы все это чертово заведение сверкало как стеклышко из-за того, что ты мне вчера вечером тут натворила. Я за покупками. — Лана дошла до дверей и обернулась. — И я не хочу, чтобы кто-нибудь дурака валял с ящиком под стойкой.

— Вот те крест, — сказала Дарлина Джоунзу после того, как Лана хлопнула за собой дверью, — тут хуже, чем в армии. Она тебя только сегодня наняла?

— Ага, — ответил Джоунз. — Тока не совсем наняла. Она меня как бы с подставки на укционе купила.

— Ты, по крайней мере, жалованье получать будешь. А я на одни проценты вкалываю с того, скока тут народ вылакает. Думаешь, легко? Попробуй убеди кого-нить купить вторую рюмашку того, что они тут набодяжат. Голимая вода. Да чтоб хоть как-то торкнуло, надо десять, пятнадцать долларов спустить. Вот те крест, работа аховая. Лана даже в шампаньское воду спускает. Поди сам попробуй. А еще скулит, что бизнес завонялся. А с бара небось не берет ничего, а то знала бы. Пусть у ней хоть пять человек дует, она башли гребет. Вода ж ничё не стоит.

— А чо она покупать пошла? Кнут?