Сказки для парочек

Салли выросла великодушной и честной, всегда готовой прощать друзьям мелкие промахи. Пустяковые знаки невнимания, когда Салли забывали поздравить с днем рождения, или легкую бестактность вроде высказанных вслух опасений, как бы Джонатан не растолстел от сказочной стряпни своей невесты — полуфабрикатов из универсама. Пока грубость оставалась непреднамеренной, Салли с готовностью прощала все что угодно. Ее щедрость и доброта были столь велики, что граничили с глупостью, но не противоречили ее жизненному опыту. Ну кому, скажите, в уютном мирке хорошенькой блондиночки придет в голову намеренно причинить боль?

Помимо замены замков, Салли предстояла еще одна, более болезненная операция — отсечь двадцать шесть лет миниатюрной светловолосой добропорядочности. Двадцать шесть лет добродушного игнорирования нечаянных обид, которые другую привели бы в ярость. Двадцать лет покровительственного отношения друзей и невинных замечаний насчет ее девичьего интеллекта, и годы дополнительной нагрузки в виде снисходительности Джонатана. Другая бы давно взбесилась. Впрочем, Рим не в одни день строился, так и хорошенькой блондинке, чтобы перекраситься, нужно уронить немало медных брызг на банный коврик.

Салли начала с самого доступного — с замков. Затем настал черед одежды — классический жест, расхожий атрибут дневных телесериалов, Салли их видела-перевидела. Что может быть менее оригинальным, чем вышвыривание прикидов бойфренда? Однако удовольствие Салли получила: элегантные костюмы Джонатана попадали в черные пластиковые мешки, а черные пластиковые мешки — в вонючие мусорные баки; красивые пузырьки с одеколонами Джонатана были разбиты и тоже последовали в мусорный бак — надо же как-то перебить запах грязи. Салли не решилась зайти так же далеко, как та шикарная дама из «Ричарда и Джуди» [2], что в сердцах порезала костюмы мужа на мелкие кусочки. Правда, Салли знала, что Джонатан все равно не наденет брюки, весь день провалявшиеся на помойке, поэтому к чему натирать мозоль на пальце и тупить ножницы? После одежды логично было заняться машиной. Салли схватила суперклей, тесак, замахнулась над дверной ручкой и застыла. И передумала. Злость — поразительно хороший учитель, и новая поумневшая Салли сообразила, что не стоит уродовать машину, которую Джонатан благоразумно приобрел на ее имя, чтобы она могла претендовать на налоговые льготы, а он на еще большие налоговые льготы. Умница Джонатан!

Салли гордилась собой. Она отомстила. И не извинилась. Пока.

Два часа спустя она стояла на пороге квартиры Сюзи, уставшая, заплаканная и дрожащая. Умная новая Салли слишком долго пробыла под холодным дождичком и теперь больше походила на ту Салли, что «все равно любит своего парня, хотя он обошелся с ней по-свински». Сюзи дала ей валиума, вина и упаковку носовых платков размеров с обувную коробку. После чего накормила подругу уткой по-пекински, рисом с яйцом и гигантской плиткой «Галакси» с лесным орехом. Затем, прежде пять раз не пустив его на порог, привела к ней Джонатана. Воспользовавшись случаем, Салли плеснула в Джонатана половиной четвертого бокала вина. И хотя бросок получился не очень ловким, Джонатану пришлось признать, что Салли, почти не целясь, попала точно в цель — теплая едкая шипучая смесь из вина и слез залила ему пах. Пах, все еще нывший после вчерашнего свидания с Кушлой.

— Прости.

— Я не думал, что так случится.

— Ты слишком хороша для меня.

— Я и сам не знал, что так получится.

— Дело не в тебе, дело во мне.

— Да, я скотина.

— Я не мог удержаться.

— Я не способен дать тебе того, что ты хочешь.

— Я не хотел причинить тебе боль.

— Это сильнее меня.

— Ты не виновата, ты не сделала мне ничего плохого.

И наконец предсказуемый финал:

— Я люблю тебя, хочу тебя, нуждаюсь в тебе… но я встретил другую.

Джонатан мог бы поклясться, что никогда не говорил ничего подобного, — ему просто некому было такое сказать — но, как ни странно, слова сыпались с его языка, точно переспелые персики с дерева, раскачиваемого ураганом. Наверное, такие фразы принадлежат коллективному подсознательному каждого мерзавца. Или стервы. Старые затертые слова, которые произносят те, кто творит неизбежное, люто ненавидя себя за это. Мир вокруг Салли полетел вверх тормашками. Если она думала, что раскаявшийся Джонатан примчится просить прощения и умолять ее вернуться домой, то она искала живое сердце не в той человеческой упаковке. Эта была уже просрочена.

Джонатан, как ни печально, не воспользовался шансом:

— Понимаешь, Салли, я люблю тебя. Честное слово, люблю. Любил тебя все эти годы. Как бы я хотел сохранить вас обеих! — Заслышав условное наклонение, Салли открыла рот, но Джонатан зачастил, не желая, чтобы она перебивала его импровизацию. — Но Кушла… понимаешь, она… Салли, милая, прости, но она совсем другая. Такого со мной никогда прежде не бывало. Я не ожидал… И не знаю, как… Это необъяснимо.. Прости, мне правда очень жаль.

Новая любовь устами Джонатана изрыгала клише и штампы.

— Не хочу тебя даже слушать! И не хочу ничего знать о ней! — поторопилась соврать Салли.

Радуясь, что его сняли с инквизиторской дыбы, Джонатан ухватился за предложение заткнуться:

— Ладно. Хорошо. Как скажешь.

Молчание длилось три секунды. Разбитое сердце Салли бильярдным шаром металось в ее мозгу, сокрушая все на своем пути. Хочу знать, не хочу знать. Хочу слушать, не хочу слушать. Хочу узнать все до мельчайших подробностей об этом гнусном прелюбодеянии… Меня тошнит, как подумаю, что они просто задевали друг друга рукавами в толпе, не говоря уж о том, что он прикасался к ней. Прикасался, целовал, домогался, имел ее!

Реальность победила.

— Где вы познакомились?

Двумя часами позже все было кончено. Джонатан и Салли вышли из-за плотно закрытых дверей гостиной и поведали разбухшей от чая Сюзи и одуревшему от пива Джиму о своих дальнейших планах. Джонатан и Салли проявили благоразумие. Джонаттан был благоразумен, потому что таким образом мог немедленно вернуться к мягким грудям Кушлы. Салли была благоразумна, потому что, когда трехчасовая эйфория миновала, она сообразила, что останется одна, и теперь уповала на возвращение Джонатана — если, конечно, она будет хорошо себя вести. Очень, очень хорошо себя вести. Салли позвонит своим родителям, Джонатан переговорит с Джимом, и пусть взрослые разбираются с последствиями добрачного развода. Салли вернется в квартирку. Джонатан поселится у Джима. Разумеется, Джим понимал, что на самом деле Джонатан поселится у Кушлы. И Сюзи понимала, что Джонатан наверняка поселится у Кушлы. Сам Джонатан именно это и имел в виду. Но Салли с радостью проглотила ложь, лишь бы только не думать о том, как Джонатан спит с другой. По крайней мере, не сегодня вечером.

На том и порешили. В общих чертах.

Правда, когда Джим доставил Салли в темную холодную квартирку, то с приглашением на чашку чая он получил и приглашение наверх, в спальню — перепихнуться на скорую руку. В машине по дороге домой Салли подумала, что если она собирается всю жизнь оставаться очень, очень хорошей, то, наверное, стоит поторопиться и разделаться со всем плохим в себе прямо сейчас. Разумеется, вслух Салли ничего подобного не произнесла, неблагозвучное «перепихнуться» застряло бы в ее распухшем от слез горле, замерло бы на потрескавшихся губах. Просьба Салли прозвучала в более традиционных выражениях. Не бордельный клич, но мольба невесты:

— Мне так нужно побыть с кем-то, хоть немного.

Увы, Джим, по-прежнему дожидавшийся Девушки Мечты, на более чем перепих, был и не способен. Тем не менее секс продолжался достаточно долго, чтобы усыпить Салли; валиум, подсыпанный доброй Сюзи в чай, тоже помог.

Вторая небольшая проблема возникла, когда Джонатан разыскал дом Кушлы. На задворках Лондона. По адресу, который Кушла выдумала от первой до последней буквы. Джонатан стоял у дома, где никогда не бывал, но о котором столько мечтал. Через полуоткрытую дверь его приветствовала симпатичная турчанка, четверо детей визжали у ее ног, пятый прижимался к полуобнаженной груди.