Записки старого киевлянина

Евбаз находился на нынешней площади Победы, Сенной базар - на Львовской площади. Сейчас там сквер, там чище, чем когда-то. Но тогда было интереснее. Потом Сенной перенесли на улицу Воровского, где построили крытый рынок. Зачем его снесли? Что на его месте будет? Да что бы ни было, не следовало разрушать такую достопримечательность. Тем более что под стенами того рынка раскинулся базарчик, где можно было купить и антиквариат, и гвозди. Это про нас старый-престарый анекдот: до революции возле этого прилавка стояла бочка икры. Интересно, кому она мешала?

В странах Средней Азии, которую мы почему-то стали называть Центральной, даже при советской власти базары были, да и сейчас остаются гордостью города. В Ташкенте, в Самарканде уважаемого гостя в первую очередь везут на базар. Я там был. Зрелище великолепное. Но наши базары тоже были по-своему ярки и интересны. Что ни говори, а базар - это не рынок. Базар живописен, оригинален и неповторим.

А НЕ СХОДИТЬ ЛИ НАМ В РЕСТОРАН?

В прошлый раз мы вспоминали киевские базары. Поднимемся на ступеньку выше, в рестораны. Советская власть считала их гнездилищем разврата. На моего деда это, однако, не производило ни малейшего впечатления. Он водил меня по ресторанам, о чем я со слегка скрытой гордостью рассказывал приятелям, а они со слегка скрытой завистью слушали мои рассказы.

Рожденный в 1888 году, дед еще успел нанять моей будущей матери гувернантку из Швейцарии, а бабушке привозил французские духи из Стамбула. Коробочка таких духов чудом сохранилась у нас и в военное время. Спустя столько лет она все еще хранила волшебный острый запах.

Духи назывались «Лориган де Коти» по имени знаменитого французского парфюмера. Однажды дед рассказал при мне анекдот о том, как, развлекаясь с любовником, жена Коти увидела у входа в дом экипаж мужа. Мадам спрятала любовника в свой гардероб и держала его там часа два. Когда муж уехал, любовник выпал из шкафа со словами: «Ради бога, дайте понюхать кусочек (тут дед взглянул на меня и чуть убавил соли)… Кусочек дерьма».

От деда я узнал, что самое знаменитое киевское блюдо готовят в ресторане гостиницы «Театральной». Речь шла о том самом деволяе по-киевски, который в ходе борьбы с космополитизмом переименовали в котлету по-киевски. Слово «котлета» тоже иностранное. Но не до такой степени.

Тогда сталинская пропаганда решила доказать, что все великое и прогрессивное рождалось в России. В Украине и других республиках СССР тоже рождалось много хорошего, но, конечно, не в таких масштабах, как в России. Развернулась борьба с преклонением перед Западом, и все слова иностранного происхождения заменялись русскими. В оперном театре балетная терминология, все эти па-де-труа, плиссе, аттитюд и батман, велено было заменить русскими аналогами, хотя таковых в природе нет. Удачнее прошла замена футбольных терминов, таких, как «бек», «хавбек» или «корнер». Вместо «голкипера» закрепилось хорошее слово «вратарь», а «пенальти» уживается с «одиннадцатиметровым».

Став котлетой, деволяй не утратил своих качеств. С грустью отмечаю, что нынешние котлеты по-киевски далеко не так хороши, как те, что мы с дедом ели в «Театральном». Правда, в молодости всё вкуснее.

Вскоре после войны на углу Прорезной и Владимирской открылся коктейль-холл. Он просуществовал недолго, но родители пошли туда сразу, и взяли с собой меня. Боюсь, коктейль-холл был придуман с какой-то тайной мыслью. Официантки были все как на подбор красавицы. Мама не удержалась и спросила у той, что подошла к нашему столику: «почему вы все тут такие хорошенькие?» Девушка нисколько не смутилась и ответила в том смысле, что так как-то сложилось.

Мне заказали что-то безалкогольное, я тянул сладкий напиток через настоящую, а не пластиковую, как сейчас, соломинку. Со временем коктейль-холл упразднили, и на его месте возник ресторан «Лейпциг», которого, к сожалению, тоже нет.

Хорош был и ресторан «Кукушка» на Петровской аллее. Шпиль над рестораном украшала деревянная птичка. Это было летнее заведение, сравнительно недорогое, и туда захаживала молодежь - в отличие от более солидных ресторанов, таких, как «Лейпциг» или «Украина». В «Лейпциге» подавали очень хорошее мясо, а в «Украине» - вкуснейший борщ с дивной чесночной пампушкой.

Обсчитывали в ресторанах все и всех. Но как-то раз, рассказывал мне парень из ЦК комсомола, ему поручили сопровождать по Киеву американского миллионера русского происхождения. В ресторане официант подал счет, не зная, что американец записал на салфетке цены всех блюд. «Вы ошиблись, - сказал миллионер, - на 5 рублей 21 копейку». Дал пятак на чай и пошел. «Вам так жалко эти 5 рублей?» - спросил комсомолец. Американец ответил высокомерно: «Мой друг, у меня достаточно денег, чтобы купить этот ресторан вместе с этим официантом. Но я не люблю, когда меня хотят обмануть те, кто глупее меня. А этот парень глупее. Иначе не он меня, а я бы его обслуживал».

Попасть в ресторан было трудно. Вечером приходилось либо выстоять очередь, либо давать взятку швейцару и проходить через черный ход. Вам могли подсадить за столик чужих людей. Трудно было проникнуть в модное кафе. Но я туда уже не ходил. Отвращение к советскому общепиту пришло после того, как я познакомился с бухгалтером кафе на Ленина, 3. «Знаете, кто у нас зарабатывает больше всех? - спросила она. - Посудомойка. Ей вся кухня отдает часть своих заработков за то, что она носит им недоеденные блюда».

Оказывается, нам не только недовешивали и недокладывали. Нас еще и кормили чужими объедками. Так что вплоть до возрождения частной собственности в системе общественного питания я рестораны и столовые игнорировал.

МАТЫ, МАТЫ, ЩО ВАМ ДАТИ?

Эта странная русско-украинская фраза вполне понятна каждому, кто в 40-х годах прошлого века гонял во дворе в футбол. Команды формировали два самых авторитетных пацана, так называемые маты. Они становились рядом, а игроки разбивались на пары, причем каждая состояла из игроков примерно равного мастерства. Каждая пара договаривалась: ты будешь бык, а я корова. Или: ты - веник, а я - метла. По большей части имена друг другу давались в высшей степени нецензурные, но мы не станем их здесь приводить.

Пары подходили к матам и произносили ритуальную фразу: «Маты, маты, що вам даты - елку или палку?» Один мат выбирал елку, другой - палку или как там еще мы себя называли. Елка шел направо, палка - налево. Получались две команды. Может, когда-то и где-то слова «Мати, мати, що вам дати?» относились к матери, но в нашем дворе на Михайловской они изменили свое значение.

Эта процедура называлась матаньем (ударение на первом слоге). Столь же популярен был глагол «мотаться». Это значило отбирать мяч. Кто успешно выковыривал его из ног соперника, тот умел «здорово мотаться». Это очень хорошо получалось у Витьки Ежова из 14-го дома на Михайловской. Но лучше всех на свете мотался легендарный советский футболист Пека (Петр) Дементьев, непревзойденный мастер финта. Если бы в те давние времена наши спортсмены ездили по миру, как сейчас, Пека заслужил бы такую же славу, как Пеле. Так говорил мне старый спортивный журналист Володя Маевский, и я ему верил, потому что видел, как играет уже постаревший Пека.

Нашим кумиром было, разумеется, киевское «Динамо», тогда довольно слабая команда, которая однажды чуть было не вылетела из высшей лиги. Но мы болели только за «Динамо». В этой команде играли знаменитые по тем временам Павел Виньковатов, нападающий, и Абрам Лерман, защитник. Среди нас, мальчишек, защитников не было, мы все были исключительно нападающими, поэтому Виньковатов, мы называли его по-свойски Пашей, стоял чуть выше Лермана. Но Абраша тоже считался великим футболистом, хотя однажды на наших глазах забил гол в свои ворота. Мы его великодушно простили - с кем не бывает.