Memento

Тайные встречи с Гонзой. Да пусть его мамаша лопнет от злости, когда узнает. И все же наш побег не был напрасен. По крайней мере есть что вспомнить. А в горах могло быть здорово. Что-нибудь необыкновенное. С приключениями. Ну кто из приличных мальчиков способен на это?

— Свожу тебя на дискотеку, ты в жизни на такой не был. Увидишь, в городе тоже есть отличные места.

Где это я? Веселая команда за столом, на котором с виду обыкновенная кока-кола. Но почему она кажется волшебной? Удивительная легкость. Ева, Павел, Даша, Зденек смеются, как и я минуту назад.

— Ну как тебе? — спрашивает Рихард.

— Что это было?

— Некто Тимоти Лири, бывший профессор Гарвардского университета, называет это углублением восприятия. Или реимпринтом. Английский знаешь?

Михал качает головой.

— Новый вариант восприятия, — продолжает Рихард. — Все, усвоенное раньше, блекнет, вытесняется особым восприятием, получает новые контуры. Неожиданно приобретает иное значение. Понимаешь? Или ты, например, осознаешь, что прежнее вообще не имеет никакого значения. Ты обретаешь новые возможности. Похоже?

Михал удивленно глазел на Рихарда. Разве мог он ожидать подобное именно тут, да еще от этого блондина с волосами до плеч? Ему вдруг захотелось говорить об этом. Хоть целую ночь. Ведь раньше он и понятия не имел о таких вещах.

Впрочем, так можно сказать о любом сильном ощущении, вдруг понял он. Однако решил промолчать. Зачем спорить с человеком, умеющим делать волшебную кока-колу? Ничего не скажешь, ощущение было неслабое.

— Я просто хотел узнать, что это было?

Рихард приподнял брови:

— Не любопытствуй.

На какую-то секунду Михалу стало не по себе. Посвященный лишь приоткрыл завесу тайны кому-то низшему. Но показал не все. Избранный на минутку снизошел до примитива. И слишком хорошо это понимает. Даже восхищается собственным благородством, с которым мечет бисер перед свиньями.

Но ради возможности повторить эту легкость можно и потерпеть. Место, куда за мной никто не придет. Ни отец, ни эти ехидные участливые насмешники. Собственная экологическая ниша. Подальше Северного полюса, хотя всего в пятнадцати минутах ходьбы от нашей квартиры.

— Пан Отава, завтрак… — Новая сестра из утренней смены. Свежая, как персик. Наверное, даже краситься не надо. Румяные щечки и глаза цвета незабудок. Никакого макияжа. Режим и сон.

— Выпейте хотя бы чаю…

Одна мысль о том, что придется влить что-то в желудок, была выше его сил. Выворачивала наизнанку. Приехали. Очередные ломки. Понос. Судороги в руках и ногах. Капли пота стекают по лицу, увлажняют простыню под спиной и одеяло на животе. И тут же озноб, будто меня собираются заморозить.

— Чайку горяченького? А? Приподнимитесь немного, я помогу…

Светлые волосы выбиваются из-под шапочки. Фигура обалденная. Большая роскошная грудь возле самого моего лица. А запах…

Сестра даже покраснела от натуги, пытаясь приподнять Михала.

Когда и кто обнимал меня так в последний раз?

— Не могу, — зашептал он.

— Надо попробовать…

— Не могу! — вдруг заорал он в ее спокойное, нежное лицо. И понял, что на этот раз кишечник определенно подвел.

Господи, можно сгореть со стыда. Эта ведь меньше всех заслужила, чтоб на нее орали. Хоть бы она ушла… Ну уйди ты, ради бога…

Сестра наконец поняла. Заглянула под одеяло.

— Не страшно, сейчас поменяем, пан Отава. — Мягкая улыбка.

Смилуйтесь надо мной!

Два совсем юных лица, склонившихся над постелью Михала. Приподнять, обмыть, вытащить простыню, при этом делать вид, будто ничего не случилось… Интересно, что они обо мне думают? Правую ногу раздуло, словно воздушный шарик на ярмарке. Когда я видел его в последний раз? Сплошная, громадная гнойная рана от бедра до щиколотки. Вонь такая, хоть противогаз надевай. Да если бы только это. Неужели им не противно дотрагиваться до меня? Конечно, противно. Но это их работа. Мерзопакостная. И вдобавок ко всему — стараться не подавать виду. Для них я лишь непонятная развалина, способная вызвать разве что сочувствие. И все. А черт их знает, может, даже и не сочувствие. Устрашающий пример.

Он судорожно прикрыл веки, чтобы не смотреть на них. Не видеть, как глядят на его жалкое тело две роскошные девицы.

А в тот раз я вдруг обрел мир, очень важный для меня. Мир, в котором не было ничего, что так страшно бесит. Даже Олины. Никаких проблем. Почти без напряга. И даром!

По крайней мере тогда я думал, что даром.

В самом деле, почему надо вечно за чем-то гоняться, когда можно спокойно сидеть и жить своей внутренней жизнью? Во всяком случае ребятам из компании это удается, думал я. Словно пробуждаешься от зимней спячки и попадаешь совсем в иной мир. Ребята и девчонки, каких я в жизни не встречал. Великодушные. Выше вещей. Выше проблем. И все же настоящие друзья. Они вообще не способны на подлость. Никаких подножек.

Неужели тогда я и в самом деле так думал? Конечно.

Необыкновенные. Будто с огромной высоты наблюдают они за миром обыкновенных, сереньких людишек там внизу. И смеются над ними.

И никогда не предадут. Просто незачем.

Жизнь вдруг оказалась совсем не там, где я ее искал. Будоражащая кровь. Полная приключений и тайн, которые нас объединяют. Без стереотипов и банальностей обыкновенной жизни. Никаких подростковых проблем. Как у моих одноклассников. Или у меня.

А если б я знал, в какие проблемы впутываюсь? Такого торчка, как я теперь, в те времена в Чехии не было. Или, может, просто умалчивали? Да нет, в нашей компашке бы знали. Наверняка.

Тогда я на полном серьезе думал, что ребята из компании не такие, как все. Что знают больше, умеют больше. Они вечно перемигивались, вечно скрытничали. Никто из непосвященных не должен был догадываться, что они делают или куда собираются. Они казались мне в сто раз взрослее всех одноклассников, вместе взятых. Лица, в которых есть что-то значительное, глаза, которые видят насквозь. При этом никто из них даже не подозревал, что с ними в конечном счете станет.

Отлучки из дома чем дальше, тем рискованнее. Исчезнуть, как только папаша уйдет на ночное дежурство.

Даже маме это подозрительно.

— Конечно, сынок, я понимаю, тебе хочется погулять. Пожалуй, отец слишком строг. Но нельзя же до ночи. Ты ведь еще совсем ребенок. Будь дома хотя бы к двенадцати… Давай договоримся…

— Ладно, мам, не волнуйся…

К счастью, я знаю, что мама ложится в десять: на работу приходится ездить через всю Прагу.

— Уроки на завтра сделал?

— А как же.

— Все выучил?

— Конечно, мам. И не жди меня допоздна. Ничего со мной не случится. Приду сразу после кино.

Начинаем в дискотеке. Потом слоняемся без цели по ночной Праге. Мы так близки друг другу, как никто в этом мире. Все понимаем с полуслова. Общий кайф пару раз заменяет черт-те сколько лет дружбы.

Тогда я мог бы поклясться, что мы любим друг друга, как никто и никогда. Чудесное чувство. Святая наивность! Я ведь никого из них толком не знал. Неужто все дело было в одном кайфе? Наши замечательные прогулки. Разве могли они закончиться иначе, чем крахом…

— Ева, ты жутко похожа на одну девчонку, которую я любил. Но ты такая… Такая надежная.

Мы обнимаемся в каком-то сквере между панельными громадинами. Два последних светящихся окна. Первая теплая ночь приходящего лета. И мы будто парим над миром. Высоко над землей, над суетой и гонкой всех тех, внизу, которых через несколько часов будильники снова прогонят из постелей. И всего-то пять капель в двести граммов кока-колы.

— Я ужасно рада, что мы встретились. Веришь? Никто меня так не понимал, как ты. Слышишь? Никто!

О чем же она тогда говорила? Что мы друг о друге знали? Все и ничего.

— Ты замечательная. Я люблю тебя.

— Я никогда не умела знакомиться с мальчишками. Боялась. Теперь все по-другому. С тобой мы знакомы всего пару дней, а мне кажется, будто много лет.