Лжец

со случившимся.

– Да что ты?

– Аминь.

Том вопросов не задавал, Адриан же не мог заставить себя рассказать ему что-либо.

На следующее утро Биффо прислал Адриану записку. «Какая ужасная, удручающая новость. Мы с Элен страшно расстроены. В прошлом году я был преподавателем Троттера, такой прелестный мальчик. Надеюсь, Вам не трудно будет прийти к нам и поговорить о случившемся. Если, конечно, Вы этого хотите. Элен и я будем очень рады, если в этом триместре Вы сможете почаще бывать у нас по пятницам. Со всем моим сочувствием в это ужасное время. Хэмфри Биффен».

После полудня, когда Том с Адрианом играли в криббедж, кто-то постучал в их дверь.

– Аванти!

Это был Картрайт, и вид он имел испуганный.

– Можно поговорить с тобой, Хили?

Том, увидев лицо Картрайта, потянулся за книгой и темными очками:

– Я, пожалуй, пойду, порасту над собой.

– Спасибо, Томпсон. – Картрайт стоял, глядя в пол и ожидая, когда Том закроет за собой дверь.

– Присаживайся, – сказал Адриан.

– Я только что был у Тикфорда, – сказал Картрайт, не то не услышав приглашения, не то не приняв его.

– Угу.

– Он говорит, что Троттер был вроде как… вроде как влюблен в меня. И что сказал ему об этом ты.

– Ну, так говорил мне Троттер.

– Но я его даже не знал! Адриан пожал плечами:

– Мне жаль, Картрайт, но тебе ведь известно, какова наша школа.

Картрайт сел в кресло Тома и уставился в окно.

– Ох, черт побери. Теперь по всей школе разговоры пойдут.

– Ничего не пойдут, – сказал Адриан. – Тик-форд никому говорить не станет. Я уж тем более.

Знаешь, я даже Томпсону не сказал, а ему я рассказываю все.

– Да, но Тик говорит, что я должен поехать на похороны. Что об этом подумают?

– Ну… – ответил, быстро шевеля мозгами, Адриан, – я тоже еду на похороны. Распущу слух, что твои родители дружат с родителями Троттера.

– Пожалуй, это сработает, – сказал Картрайт. – Но зачем тебе вообще было говорить что-то Тик-форду?

– Это же самоубийство! Он оставил записку. В ней значилось: «Хили все объяснит», – примерно так. Что еще я мог сделать, как не сказать правду?

Картрайт поднял на него глаза.

– А Свинка… Троттер говорил… говорил тебе, как давно с ним это, ну, эти чувства ко мне?

– По-видимому, с тех пор, как ты появился в школе.

Картрайт поник и уставился в пол. Когда он снова поднял голову, в глазах у него стояли слезы. И выглядел он рассерженным. Рассерженным и, на взгляд Адриана, прекрасным, как никогда.

– Почему он заговорил с тобой? – воскликнул Картрайт. – Почему мне не мог рассказать? И зачем было убивать себя?

Гнев, прозвучавший в голосе Картрайта, поразил Адриана.

– Ну, полагаю, он боялся, что… что ты его отвергнешь, или еще чего-то. Я в этих вещах не разбираюсь.

– Боялся оказаться отвергнутым сильнее, чем смерти?

Адриан кивнул.

– Значит, теперь мне придется до конца жизни просыпаться каждое утро с мыслью, что я виноват в чьем-то самоубийстве.

Слезы покатились по лицу Картрайта. Адриан склонился и сжал