Брак по-эмигрантски

Пишет тебе единственный на всей земле мужчина, которого ты всё время прощаешь, хотя и сердишься неимоверно, и которому ты пишешь письма, полные впечатлений, размышлений, надежд и трудноосуществимых планов!

Я до сих пор не могу придти в себя от твоего звонка по телефону. Я так был рад услышать твой голос. «Я послал тебе чёрную розу в бокале…» Это в душе после твоего звонка.

Да, я соглашусь с тем, что я единственный потребитель твоих размышлений о моей жизни, которая есть и которая может продолжаться, благодаря тебе! Я имею в виду твои многочисленные планы вытащить меня отсюда. Любая практичная баба не пошевельнула бы и мизинцем, а ты только и «выдаёшь» мне то один план, то другой. За что?

Дружбой с тобой я очень горжусь, и всем моим знакомым хвастаюсь. Некоторые мне завидуют, другие спрашивают, что я ещё здесь делаю, третьи за многолетнюю дружбу с тобой предлагают мне поменять национальность при очередном обмене паспорта. Пока планы на будущее остаются туманными. В вихре твоей фантазии я оторвался от грешной земли и чуть было не улетел. Но прошло некоторое время, жизнь стала ещё жестче, я упал на эту же грешную землю и сломал остатки перьев.

Не могу удержаться, чтоб как-то не прокомментировать события, которые произошли 3–4 октября в Москве. Я так понимаю, что твои письма были написаны до этих событий, и ты не успела отреагировать. Ну, во-первых, все, что было — ужасно. Это наша трагедия. Очень горько, жалко всех, и ещё более стыдно.

Начну с 3 октября. Я в этот день пришёл к твоим дяде и тёте взять от тебя письмо. Было воскресенье. Дяди дома не было. Тётя угощала меня на кухне чаем и яблочной шарлоткой по твоему рецепту. Я вспомнил, как ты быстро и ловко готовила этот пирог к чаю, когда я приходил к тебе. Работал телевизор. И вдруг сообщили, что сторонники осаждённого Белого дома начали штурм мэрии. У меня и твоей тёти на лицах, кроме недоумения, ничего не отразилось.

Что было дальше? Очевидно, ты сама всё видела по репортажам CNN-TV.

Я три дня не мог придти в себя. Кто мог подумать, что доживём до такого времени, когда в центре Москвы увидим средь бела дня расстрел людей из 125-миллиметровых пушек. Сотни убитых (официально объявлено 137 чел.), сотни раненых и чёрный дым.

На самом деле, на мой взгляд, жуткое началось потом. Почти вся интеллигенция, большей частью, театральная, поддерживала такой метод решения политических конфликтов. Я видел по TV, каким разъярённым был Эльдар Рязанов, который прибежал в студию и кричал: «Всех надо расстрелять, а ещё лучше повесить!»

«Позвольте, — спрашиваю я, — а где же «Небеса обетованные»? Где гуманизм, маэстро?»

Прихожу к мысли, что русский народ без авторитарной власти жить не может. Прошлые поколения возносили своих правителей, нынешнее поколение требует своего правителя. Пусть он какой угодно, но сегодня другого нет и не надо. Пусть все кругом грабят страну, но без богатых не обойтись. Пусть мы ничего не производим, но Запад нам поможет и т. д. и т. п.

У нас сейчас поют популярную песню, где есть такие слова: «Что же будет с родиной и с нами?»

Прости меня, дорогая, старого дурака, что в письме к женщине я «напрягаюсь» на политике. Что поделаешь? Моя душа больна тем, что у нас происходит. Обидно за всех и за себя, а просвета не видать.

Теперь о планах на будущее. Заманчивое путешествие ты мне предлагаешь. Самое привлекательное в нём — увидеть тебя. Но, увы, это удовольствие придётся отложить на более благоприятный период моей жизни. Заграничный паспорт я получить не могу. Пока что наши дурные законы и порядки непоколебимы. Я тебя огорчил? Я сам не меньше тебя огорчаюсь, но через бюрократическую процедуру не перепрыгнешь, а счастье людей так зависимо. Но я повторяю написанную тобой фразу: «Никогда не говори никогда!»

На последней странице своего письма ты пишешь о своей «терпелке, которая не из железа», и своём взгляде на женское счастье. Это монолог женщины, достойный театральных подмостков европейской сцены. Я в восторге! Браво! Честно и искренно!

И последнее впечатление.

Уходит 93-й год. Лето было холодным, осень тоже холодная. Недавно видел фильм «Холодное лето 53-го». Ты уже была к тому времени смышлёной девочкой и, возможно, многое помнишь. Год начался со смерти Сталина, затем политический переворот и расстрел в декабре Берии. И вот через 40 лет опять холодное лето, опять…

Политика — это очень сложно, а любовь — это очень трудно. Не будем искушаться на трогательные аналогии с великими людьми прошлого (П. Виардо и И.С. Тургенев, к примеру). Даст Бог, увидимся. А может, ты приедешь в Питер? Подумай!

Письмо получилось сумбурным, но оно для тебя. Возьми из него лучшее.

Обнимаю тебя. Целую.

Твой Слава.

— Слава, конечно, настоящий человек, — вздохнула я, — жаль, что он далеко.

— Тебе лишь бы мать сплавить! — перевела всё в шутку мама. — А Славку я всё равно вытащу!

МАМА

Таблетки от головной боли кончались быстрее, чем паста в шариковой ручке. За очередным рецептом по дороге на работу я зашла к своему доктору Елене.

— Привет! — встретили меня девочки-секретарши. — Давно тебя не было! Как дела? Как дочка?

— Дочка большая, того и гляди замуж выскочит.

— А что твой суд, кончился?

— Нет. Документы потеряли.

— Как потеряли? А что твой адвокат?

— Адвокат? Об этом расскажу анекдот. Мужик нашёл бутылку. Открыл, и из бутылки вылез джин. «Благодарю тебя, — сказал джин. — За то, что ты меня освободил, я выполню три твоих желания, но учти, что бы ты ни попросил, твоему адвокату я сделаю в два раза больше. Согласен?» — «Согласен, — сказал мужик. — Я хочу виллу на пляже». — «Раз. Но твоему адвокату я дам две виллы». — «Я хочу миллион долларов». — «Два. Но твоему адвокату я дам два миллиона. Заказывай третье, последнее желание». — «Отлично, — сказал мужик. — Избей меня до полусмерти!»

— Понятно, — засмеялись секретарши, — осталось только найти такого джина!

В это время появилась доктор Елена.

— Кого я вижу! А мы тут о тебе всю неделю говорили. Представляешь, пришёл ко мне пациент. Очень интеллигентный, симпатичный, культурный, между прочим, пожаловался на одиночество. Мы сразу о тебе вспомнили. Думаем, надо вас познакомить. Сразу было видно, что вы друг другу подходите. Дали ему твой телефон. Он так обрадовался, благодарил, обещал сразу позвонить. Это было в пятницу. А в субботу утром мне сообщили, что ночью он умер.

— Как умер? — ужаснулась я.

— Вот так. Острый инфаркт и моментальная смерть. Кошмар какой-то!

Взяв рецепт, я вышла на улицу. Из головы не шёл рассказ Елены о несчастном пациенте, таком симпатичном, который собирался мне позвонить. «Вот не везёт, — думала я по дороге на метро. — Могла познакомиться с хорошим человеком, а он взял и умер!»

Потом махнула рукой: «А может, оно и к лучшему!»

Я вошла в вагон поезда. Вокруг были хорошо знакомые лица, слышалась русская речь, и Саша-трубач весело выводил знакомую мелодию:

…И тот, кто с песней по жизни шагает,

Тот никогда и нигде не пропадёт!

ЭПИЛОГ

МАМА

08.12.96

Санкт-Петербург

«Я так спешу и так стараюсь,

Я падаю во сне и просыпаюсь…»

Милая моя, здравствуй!

Как всегда, я виноват (не помню, в который раз!) за долгое молчание, но прошу у тебя снисхождения. Вот уже несколько месяцев пытаюсь сочинить письмо о своей жизни и состоянии души, но ничего, кроме банальностей и плохой погоды последних месяцев, не пишется. Но я надеюсь, что, несмотря на моё недостойное поведение, писать ты не перестанешь. У тебя лёгкая рука и сама ты легкая на подъём, поэтому я уверен, что у тебя будет успех, как результат твоей свободы и умения без лишних колебаний сорваться с места и полететь! Спасибо тебе, дорогая, что ты по-прежнему внимательна ко мне, держишь меня в курсе своей жизни. Твои послания — символ несостоявшегося общения. Приходится с грустью говорить о символах вместо реальности.