История моей жены. Записки капитана Штэрра

— В самом деле, отчего бы вам не обзавестись таким миниатюрным скакуном? — поинтересовалась однажды Ц. Х. Инес, сестра одного из моих деловых партнеров, весьма влиятельного господина. Заслышав этот вопрос, роящиеся вокруг кавалеры принялись столь загадочно улыбаться, будто провидя некие тайные радости при таком обороте событий. Один из них даже коснулся моего локтя, а в глазах его вспыхнули огоньки сладострастия. Еще бы, возникла возможность, что я приглашу сеньориту прокатиться, а смысл подобного приглашения в данных краях общеизвестен: совместное катание ко многому обязывает. Братья здесь строжайшим образом оберегают честь дамы. А с учетом деловых связей…

«Ну, уж нет!» — решил я, не испытывая ни малейшего желания обзавестись ни мрачноватым демоном, ни ясноокой, склонной пожертвовать своими прелестями подругой жизни, у которой все мысли как на ладони, даже обед состоит только из салата, и сама она знай норовит заглянуть своим проникновенным взором в самые потаенные глубины твоей души. Вот и эта сеньорита была такой же породы. Но мне больше не хотелось испытывать судьбу.

Ее не назовешь дурнушкой, но даже поговорить с ней толком нельзя. Во всяком случае, что касается меня. Ведь все языки не выучишь, вот я и споткнулся на испанском. А она, хотя и рвалась беседовать по-немецки и всячески старалась доказать свои способности, что и не мудрено, имея в немках мамашу, у нее ничего не получалось. «So mankes» [8], — повторяла она без конца. Если ничего не приходило ей на ум, она, как правило, отделывалась своим «So mankes». О чем с такой поговоришь? А уж про характер страстотерпицы я вообще молчу…

«Нет, — подумал я, — пора поднимать паруса и брать курс к родным берегам».

Сообщил своим партнерам, что отправляюсь в Европу, готовить почву для ряда крупных контрактов и передал свою контору Перьямину, в высшей степени порядочному молодому человеку, которого в ту пору считал чуть ли не родным сыном… Он не прогадал, да и я внакладе не остался, так как оговорил за собой внушительную годовую прибыль.

И вот, с контрактом в кармане, с приличным состоянием после восьми лет и четырех месяцев отсутствия я двинулся в путь к Европе, — подобно Синдбаду-мореходу, предварительно должным образом распрощавшись со своими тамошними друзьями.

Такова вкратце история моего обогащения. Может, я еще вернусь к ней, если время позволит.

Первым делом я направился в Лондон. Ну, думаю, уж коль скоро меня опять сюда занесло, наведаюсь-ка я в те места, где мне столько всего довелось пережить десяток лет назад. В пансион, где я некогда обитал, я все же не стал заглядывать, зато повидать мисс Бортон был не прочь.

— Ой, это вы? — воскликнула она, представ передо мной после некоторых проволочек. Ведь я безо всякого предупреждения объявился у них в один не прекрасный, но хмурый день. Красивый дом, с садом, все честь по чести…

— Ой, неужели это вы? — испуганно всплеснула она руками. — До чего же вы изменились, господин капитан…

— А уж вы-то!.. — так и подмывало меня ответить. И откровенно говоря, я не решался особо в нее вглядываться.

На какие чудеса способна природа!

Скажите, возможно ли, чтобы взрослая, сформировавшаяся женщина, выйдя замуж, даже подросла — слышали вы подобное? А вот у меня было именно такое впечатление, что эта дама раздалась и ввысь, и вширь. Вдобавок на ней был надет какой-то гладко-белый балахон, что придавало ей определенное сходство с Ниобеей. По ней было видно, что она без передышки кормит грудью одного младенца за другим и впредь — прости меня, Господи! — изменять этому занятию не собирается.

Что сказать о ее супруге? Он воззвал к моему сердцу таковыми словами:

— Добро пожаловать, господин капитан, в обитель, где все упоминают ваше имя с почтением. — И поднял на меня свои голубые, девически чистые глаза… Они блеснули синевой, напомнив тихую гладь спокойных озер Америки.

Ах ты, так тебя распротак, на кой ляд я сюда притащился! И я уже видел себя, вернее, удачливую свою половину: низко надвинув на глаза свою черную шляпу, я пробираюсь сквозь тьму и ветер и скрываюсь в переулках лондонского пригорода. Иными словами, нельзя возвращаться к прошлому.

Затем мы потолковали о том о сем, о человеческом счастье, как в таких случаях неизбежно. Суть разговора мне не запомнилась. Помню только, как во время беседы оглушительно лаяла их собака, а они урезонивали ее по-французски, потому как общались с собакой именно на этом языке. И разумеется, речь зашла о моей жене — миссис Эдерс-Хилл не смогла удержаться, чтобы не упомянуть ее: пусть мимоходом, ненавязчиво, но все равно с ее стороны это было некрасиво. Это чувство сохранилось у меня и поныне. Правда ли, что я развелся? — Да.

Подали закусить.

— Может, вы не любите масло? — спрашивает меня она же, то бишь бывшая мисс Бортон, моя прелесть, чаровница. Не люблю ли я масло?

— Как не любить! Люблю до без памяти.

— А сладкие бриоши?

— И бриоши люблю-обмираю. Вот только намазывать одно на другое — избегаю. И буду избегать до конца дней моих.

О, до чего славная пара! Вот такие перлы они выдавали:

— Мы очень счастливы, господин капитан.

— Мы придерживаемся очень разумного образа жизни. — И даже спросили, верю ли я этим их утверждениям. А о детях отозвались так:

— Не желаете ли подняться на второй этаж, взглянуть на наших милых зверюшек? Правда, сейчас с ними не все в порядке…

— Уж не хворают ли они? — всполошился я.

Боже упаси, как я только мог такое подумать! Нет, просто расшалились, словно мышки. Но у них, родителей, на такие случаи разработана безошибочная методика. Интересует ли меня эта тема?

— Как же, как же! Конечно, интересует! — воскликнул я.

— Тогда слушайте! — сказал мистер Эдерс-Хилл.

— Только рассказывай со всеми подробностями, — предупредила его супруга.

Словом, они не наказывают детей розгами, как до сих пор практикуют по всей Англии отсталые учителя, они придумали другое, поскольку грубость им не по нраву. Хочу ли я знать, что именно? Буду счастлив узнать. Тогда они расскажут. Если ребенок плохо себя ведет, его одевают в праздничный костюмчик, поскольку в нем нельзя шуметь и озорничать… Здесь родители обменялись многозначительными улыбками опытных укротителей.

— А если даже этого недостаточно, укладываем их в постель. Самое верное средство.

— Малыш не иначе как болен, — говорят ему так, будто у него температура или колики в желудке. Ребенок чуть с ума не сходит, ведь у него ничего не болит. — Не может быть, — возражают ему. — Разве здоровый мальчик будет вести себя, как злой бесенок, не правда ли? — Прикладывают ему к животу компресс, поят касторкой и так далее… Вот и в данный момент такая ситуация. Какого я мнения на этот счет? Я от восторга даже слегка хлопнул себя по лбу.

— По-моему, все правильно, — сказал я. — Вы очень мудро поступаете, мадам. Ведь истинное воспитание заключается не в одном сюсюканье, строгость тоже рекомендуется.

День прошел в сплошных восторгах.

Однако стоит ли иронизировать? Ведь детишки действительно славные крепыши, как оказалось, когда мы вторглись в теплое нутро семейного гнезда: этого избежать не удалось, поскольку меня силой втащили на второй этаж. Подобно крохотным львятам, лежали они в своих кроватках, расстроенные и надутые, пять штук и, если не ошибаюсь, все мальчики. Один даже заметил вслух: «Дали бы хоть кусочек шоколада»… Родители глянули на меня с гордостью.

Повторяю: насмешничай я сколько угодно, но бутузы — весь комплект — были прямо-таки напичканы витаминами. У меня даже мелькнула опасливая мысль, не лопнут ли они от такого количества питательных веществ?

Словом, убрался я отсюда к чертям собачьим. Но допрежь того бросил взгляд кой-куда. Даже нечистый и тот оглядывается, прежде чем выйти из дому.

Во второй гостиной висел дивный портрет девушки с небесным светом в очах. То была моя малышка мисс Бортон, разодетая в зеленые шелка: маленькие грудки, как запретные яблоки, лобик твердый, ручки трепетные, точно пара голубков.