Предел тщетности (СИ)

— Ну что, передал? Обменялись верительными грамотами? — ухмыльнулась крыса.

— Предупреждать надо. Я бы хоть побрился перед кратковременной поездкой на Аппенины. У нее муж часом не футболист? — спросил я, потирая ушибленный копчик.

— Нет, актер, красавец мужчина, в моем вкусе.

Можно было съязвить насчет вкусовых пристрастий Дуньки, но я тоже входил в ее список наравне с мужем Беллуччи, актером Лановым, лейтенантом Моро, так что лучше промолчать в свете открывшихся у крысы неожиданных дарований по перемещению тел в пространстве. Начнешь выпендриваться, так Дунька запросто может закатать куда подальше Италии, спросить у чертей почем уголек. Причем, мне подумалось, что и это не самый худший вариант, есть на земле места, почище ада, врагу не пожелаешь попасть в плен к аборигенам, что сьели Кука или на конвейер штамповщиком алюминиевых ложек. Интересно, она может только по нашему времени отправить погулять или, как Костерка Ветрова, закинуть в другой век со всеми его доисторическими прелестями. Был бы помоложе, я бы Древний Рим выбрал, уж больно развратная эпоха, самое оно оттянуться перед смертью, а потом уже принять чашу с ядом цикуты, как Сократ, правда это, кажись, в Греции происходило. Кстати, о разврате.

— Дуня, давно хотел спросить — что там с записью моих кувырканий с ясновидящей? Ты ее в Голливуд уже отправила, «Оскара» получила?

— Вай мэ, — крыса прижала лапки к щекам, — я же диск твоей жене в джип подбросила.

— Евдокия, ты меня удивляешь, на фига?

— Чтобы разоблачить твою кобелиную сучность. Я же предупреждала, что мстя моя будет жуткая, бомбардировка по всем фронтам, без жалости и сострадания, — отрапортовала Дунька, как на ежеквартальном совещании мафии по вопросам текущей вендетты. Посмотрев на мое опустошенное лицо, она смягчилась.

— Я же не рассчитывала, что ты так быстро признаешь свою трагическую ошибку, — крыса засуетилась, приводя себя в порядок, — Ну ничего, сейчас поправим, комар носу не подточит.

— Постой, — наблюдая, как Дунька засобиралась, я решил ее остановить, — там же, по сути, ничего похабного нет. На записи наверняка слышно и видно, как я от домогательств ясновидящей пытаюсь отвертеться.

— Ага. Дураков нет. Я звук убрала и интимную музычку подложила, охи, вздохи всякие, а видео смонтировала из самых пикантных моментов.

— Что, сама? — удивился я ее познаниям в компьютерном монтаже.

— Вот еще, — фыркнула Дунька, и в голосе зазвенел царственный металл, — у меня спецов на все случаи жизни — вагон, в моем распоряжении находятся лучшие умы человечества, да стоит мне только пальцем пошевелить…

— Погоди, говорю, — перебил я крысу. — Ты когда запись Наталье в машину подбросила?

— Вчера утречком, на ветровое стекло изнутри прилепила с записочкой, — Дунька немного охолонула и снова взялась за рюмку, вопросительно глядя на меня.

— Тогда все без толку. Наталья стопудово запись посмотрела, поэтому и названивала вчера вечером. Как она еще не заявилась, ума не приложу. Накрыла бы вас с поличным, тепленькими, зато я был бы в шоколаде, ибо спал, не участвовал, не содействовал, не привлекался.

— А что ж делать? Я прямо плачу от досады и раскаяния, — комкая платок, зашлась в причитаниях Дунька.

— У тебя оригинал записи остался?

— Конечно. В скворечнике у Кончиты лежит, — крыса кивнула на муху, изображавшую брошку, и призналась, будто в оправдание, — Я у нее ночую иногда, там и вещдоки храню. А что, тепло и сухо, мне удобно и мухе прибавка к зарплате за каждую ночевку капает. Деньги на елках не растут, а жрать все хотят. Тем более у Кончиты гастрит, ей все диетическое и свежее надобно, ты цены в магазинах видел? Без слез не взглянешь, я продукты выбираю и вою белугой.

— Тогда не все потеряно, — прервал я поток откровений, — можешь мне притаранить оригинал? Желательно побыстрее.

— Да не вопрос, одна нога здесь, другая там, — охотно согласилась Евдокия. — Мне только в пару мест надо заскочить всенепременно. Ну ничего, если не срастется, Шарику отдам, он принесет, облезлая птичка удачи.

Она допила рюмку залпом и исчезла в стене.

Я закинул руки за голову, потянулся всем телом и глубоко вздохнул с облегчением — пожалуй что впервые за последние десять дней мне посчастливилось остаться одному. Почему жизнь всегда бросает из огня в полымя — оставшись без дела, я постепенно осатанел от одиночества, только привык разговаривать сам с собой, не раскрывая рта, глядя на переливающиеся за окном тягучие дни, как жизнь по мановению чертовой палочки завертелась юлой и обороты не спадают, все убыстряя вращение.

Одиночество прекрасно, не успел подумать я, как сзади зачирикал домофон. В бешенстве вскочив, вылетел в прихожую и схватил трубку.

— Что еще?

— К вам посыльный с пакетом, — ошарашенный моим рыком, пробормотал охранник.

— Пусть оставит внизу, я потом спущусь.

— Не получится, — после некоторого молчания возразил голос, — расписаться надо.

— А это точно ко мне?

— Восемнадцатая, Никитину Василию Ивановичу.

— Запускай.

Дождавшись звонка, я открыл дверь и увидел на пороге Наталью.

— Так это ты представилась посыльным? — от неожиданности я чуть не ахнул.

Наталья не удостоила меня ответом, отодвинув рукой, роем пчел пронеслась мимо в гостиную, бегло осмотрела ее, будто что-то искала, и рванула в кабинет. Давно я не видел жену такой возбужденной, можно сказать, разгневанной.

— Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? — вернувшись в комнату, спросила Наталья, — ты уходишь к следователю и исчезаешь, пропадаешь с глаз долой, как беглый каторжник. Звонит Пертуччо, звонит Татьяна, тебя домогается Бессонов со слезой в голосе, мне названивают мерзкими голосами неизвестные люди, интересуются, скоро ли вернешься. Названивают все, кроме тебя, ты же разговариваешь со мной походя, на бегу, будто стоишь на станции и вот-вот поезд отойдет, обещая потом все объяснить. Вот и объясни, будь так любезен, что здесь вчера приключилось. В каком ты был состоянии, что к трубке не мог подойти? Я себя чувствую вдовой при живом муже.

Наталья попала в точку последним замечанием, обещавшим стать пророчеством. Склонив голову, будто нашкодивший пес, я молчал, выбрав излюбленную тактику пойманных с поличным мужей — дать стороне обвинения выговориться до конца и отрицать все, пока к стенке фактами не припрут.

Снова раздался звонок, Наталья, сверкнув взглядом, воскликнула — Ага! — и со всей дури распахнула дверь.

В проеме стоял унылый мужчина лет сорока, он отошел на шаг назад, еще раз сверившись с табличкой над дверным косяком.

— Так, квартира восемнадцать, вам посылка.

Наталья вырвала у него пакет и захлопнула дверь. Звонок пропел вновь. Мужик протягивал ручку и листок бумаги.

— Расписаться надо.

— Иди распишись, — скомандовала жена.

Я подошел, поставил закорючку на квитанции, приложив листок к стене.

— А от кого посылка?

— Понятия не имею, я курьер, вам надо на фирме узнать, — он полез в карман и достал визитку. Только я успел ее взять, как Наталья снова хлопнула входной дверью, едва не прищемив мне пальцы. На белом картонном прямоугольнике было напечатано «Хронос-Вектор», внизу мелкими буквами реквизиты.

Пока я знакомился с фирмой приславшей посылку, жена с остервенением рвала упаковочную обертку, из вороха бумаги на пол выскользнула потрепанная книга. Мы обступили ее с двух сторон, будто опасались, что книженция оживет, обернувшись мышкой, и убежит. Прочитали на обложке «Основы Марксизма-Шушенизма».

Я не выдержал и захохотал, Наталья посмотрела на меня, как на умалишенного, схватив книжку, пролистала ее, пытаясь найти тайный знак или послание, но ничего не обнаружила. Не удовлетворившись беглым осмотром, она перевернула книгу и стала трясти страницами вниз в надежде, что из нее выпадет черная метка, карта острова сокровищ или что там она хотела найти. Любовное признание, счет за электричество, долговые расписки, компрометирующие снимки?