Излом

9

Банкет по случаю избрания в Федеральное собрание Кабанченко, по традиции, устроил в бане. Его дородная супруга просто млела от счастья, купаясь в лучах славы, как раньше купалась в номере бани. Пашка смотрел на неё с огромным пренебрежением.

Ко мне он тоже не подходил – обиделся за свой бывший кабинет, в который ему вообще запретил заходить.

«Вот наплевать‑то, – думал я, – зато сколько интересных вещей записано на плёнку, это намного важнее Пашкиных обид. А ещё немножко повыпендривается и вообще с работы улетит… Незаменимых людей нет…»

На банкет я пришёл с Мариной. Первый раз мы были вместе на людях.

Мне, в принципе, было до лампочки, кто и что подумает, – в глаза всё равно не осмелятся сказать. Главное, чтобы она была рядом!

Свою жену вместе с Денисом и телохранителем отправил во Францию. Пусть погуляет, а то совсем запилила. Игорь уехал в командировку в Москву. Мы с Мариной были свободны…

Банкет проходил в интимной обстановке и, как всегда, закончился купанием в бассейне.

Нам удалось уйти по–английски.

— Едем к тебе? – обнял её в машине.

Она согласно кивнула головой.

Усталые, мы неподвижно лежали в полумраке комнаты. Неоновые лампы уличного освещения давали достаточно света, чтобы я мог видеть Марину. В комнате было душно, и мы укрылись лишь тонкой батистовой простыней, которая не столько скрывала, сколько подчеркивала фигуру лежащей рядом женщины. Я ощущал жар, исходящий от её стройного и такого желанного тела. Мои пальцы ласково погладили белое плечо, не закрытое простыней. Я с наслаждением вдыхал аромат её кожи. С нежностью, на которую только был способен, поцеловал её в губы и поразился чистоте дыхания.

Она раскрыла сонные глаза и невинно посмотрела на меня, потом улыбнулась и нежно прикусила мои губы.

Я отбросил простыню, чтобы любоваться её телом, и медленными движениями стал гладить прекрасные длинные бедра, потом языком и губами, нежными касаниями ласкал эту плоть, начиная от напряжённой груди и заканчивая душистой сердцевиной её тела.

Одновременно мы почувствовали желание. Она закрыла глаза и стала искать мои губы. Я, нежно и медленно, ощущая биение крови в висках, начал проникать в неё.

Она открыла рот, но не закричала, а замерла в восхитительном напряжении, жадно вдыхая воздух…

Потом я услышал лёгкий вскрик, перешедший в стон… и наступила тишина. Мы расслабленно отстранились друг от друга, застыв в неподвижности.

На следующий день, пока дома не было жены, пригласил Марину к себе.

«Бедная бабанька! – пожалел следившую за всеми старуху. – Хреново ей зимой. Сколько делов без неё творится, а выйти и всё разнюхать нельзя – склизко и холодно»!

В декабре мой знакомый мент получил на погоны третью звёздочку, а на голову – папаху. Он специально позвонил и по какому‑то пустяковому вопросу пригласил к себе, встретив меня на улице, чтоб показаться во всей красе. Конечно, сделал ему «зелёный» подарок.

10

Кабанченко сдержал слово. После Нового года завод, в сущности, стал моим. Вернее, вошёл в концерн «32». Я же вошёл, гордо распахнув ногой дверь, – детство заиграло, – в кабинет директора. По широкой дорожке медленно продефилировал от двойных дверей к столу и остановился.

Директор, главный инженер и председатель профкома встали и, словно по команде, протянули для рукопожатия ладони. Я сделал вид, что не заметил, и, неспешно оглядев кабинет, уселся в кресло. За моими плечами, перемалывая жвачку, стоял здоровенный телохранитель. Тяжёлым взглядом осмотрел сидящую напротив троицу, наслаждаясь своим положением. Решалась их судьба – останутся здесь или нет.

— Через неделю в клубе общезаводскую конференцию соберите… Будем решать, как дальше жить! А теперь главный инженер пусть идёт к себе в кабинет и перед моими специалистами отчитается. Профкомовский лидер сейчас нам не нужен, мы с директором побеседуем.

Началась конференция с бурных эмоций.

Во–первых, предствители моего бывшего цеха сидели в первых рядах и шумно меня приветствовали. Я жал руки и хлопал по плечам Василия Лукьяновича, Родионова, Степана Степановича, Славу Дубинина, Большого и других…

Во–вторых, долго выслушивал речи рабочих о тяжёлой жизни, о маленькой и нестабильной зарплате, о равнодушии администрации. Народ осмелел и говорил всё, что накипело за это время.

Евдокимовна обвинила директора и главбуха, что они крутят деньги в банке, себе карманы набивают, а людям по восемь месяцев деньги не платят…

Директор что‑то хотел сказать в своё оправдание, но ему не дал и рта открыть Бочаров, он уже работал не регулировщиком, а разнорабочим – регулировать стало нечего.

Я не вмешивался, пусть пар выпустят, оторвутся…

Директора решил оставить. Грех пренебречь человеком старой закваски, богом которого был план. А план – это ясная задача чего, когда и сколько.

Встав за трибуну – никуда не уйдешь от старых традиций, – разъяснил, над чем будем работать.

— Совместно с корейцами наладим выпуск телевизоров и видеомагнитофонов, договоренность уже есть. Работа будет! На закупку комплектующих деньги найдутся!

Зал неистовствовал.

«Господи! – думал я. – Совсем недавно штурмовщину материли, а теперь работе радуются».

Сотни глаз влюблённо глядели на меня, ладони изо всех сил аплодировали. Я расчувствовался и любовно оглядел присутствующих.

— Актёры называют нас публикой, политики – толпой, а мы просто народ! И если вы и я будем вместе, то нашему заводу ещё позавидуют!

Под гром аплодисментов, впервые позволив себе явные убытки, пообещал с завтрашнего дня начать выплату задолженности по зарплате.

Да–а! Такого триумфа в своей жизни я ещё не переживал…

11

Всю зиму упорно работал над внедрением новой заводской продукции, забросив остальные дела. Трудился по шестнадцать часов в сутки. На это была и ещё одна причина – хотел забыться в работе, как раньше писали в книгах мастера соцреализма.

Согласно диалектике обыденной жизни, на смену радостям идут неприятности.

После моего триумфального шествия в бизнесе – начались потери в личном плане… Несколько раз звонил Марине – никто не брал трубку. Пытался с ней встретиться – безрезультатно. Когда наконец решил с наглой мордой заявиться к ней домой – чёрт с ним, с Игорем, – она нашла меня сама…

Мы сидели на заднем сиденье «Волги», тесно прижавшись друг к другу. Она плакала, вытирая слезы рукой и размазывая по щекам губную помаду. Я тоскливо комкал в руках сухой платок.

Она задела мою ногу своим коленом, и это вывело меня из транса. Я посмотрел на неё. На шее, за розовой мочкой уха увидел маленькую родинку. Захотелось коснуться губами этой крохотной чёрной точки на белой шее.

— Ошибки нет! У меня действительно будет ребенок… Я надеялась, что твой, но это оказалось не так…

«Почему не видел эту родинку раньше?» – думал я, стараясь не слушать её.

– … Игорь всё знает, кто‑то ему рассказал, – она нервно всхлипнула и повернула ко мне голову. – Почему ты молчишь?..

«Господи! Неужели я люблю эту женщину?!» – любовался её глазами, наблюдая, как из них крупными жемчужинами катятся слезы.

Постепенно она успокоилась, лишь изредка шмыгала носом, промокая пальцем глаза.

Мы замолчали, думая каждый о своём.

— Доброжелателей много, вот и узнал Игорь, – ласково стал вытирать платком её щеки. – И что ты решила?.. Хотя и так ясно, – со вздохом произнёс я.

После того, как исповедалась, она обрела спокойствие и даже повеселела. Мысль о предстоящей разлуке терзала меня.

— Игорь – отец ребенка! Что ещё я могу решить? Это его ребенок… Отвези, пожалуйста, домой, – попросила она.

— Может, в последний раз сходим куда‑нибудь… посидим вдвоём?.. – с робкой надеждой взглянул на неё.

— Нет! – отодвинулась от меня. – Серёжа! Всё кончено, милый!.. Я гадкая женщина, – её губы опять предательски задрожали.