Числа

вроде выпиливания лобзиком. Завершив работу, он положил лингам и резиновые перчатки в портфель.

Портфель показался слишком легок – там, несомненно, должно было лежать что-то еще. Подумав, он положил туда две книги – том «Добротолюбия» и «Братьев Карамазовых». Поразмыслив еще, он добавил банку сардин в оливковом масле, бутылку водки, походный несессер и смену белья. Водочную бутылку Степа установил в неглубоком среднем отделении так, чтобы горлышко торчало из портфеля наружу, и у встречных с первого взгляда возникала покойная ясность относительно хозяина. Портфель убедительно распух, а водочное горлышко сделало его вид безупречным. Чтобы он не попался на глаза Мюс, Степа запер его в сейф. Затем он выкинул отходы производства – изрезанный плунжер, гильзу и вынутую из пола пулю.

Степа не очень хорошо представлял себе дальнейшее. Сначала он планировал подстеречь Сракандаева возле одного из ночных клубов, куда тот ходил. Но через несколько дней все решилось иначе.

Помог телевизор. Степа узнал из обзора театральных новинок, что Сракандаев вместе со своими богемными друзьями едет в Петербург на премьеру авангардной пьесы, о которой много говорили. Он был главным спонсором проекта, и в передаче его сравнивали с Дягилевым. Один из артистов назвал дату отъезда и даже номер поезда, в котором был «специальный театральный вагон». Приглашались все ценители нового русского театра. Степа не относил себя к их числу. Но такую возможность нельзя было терять – другой могло не представиться вообще.

В делах как раз было окно. Следовало только сделать первый взнос по «Зюзе и Чубайке» (Степа никак не мог поверить, что теперь это «Чубайка и Зюзя»), но это можно было поручить Мюс. Приготовив платежку, он попросил ее связаться с Лебедкиным, чтобы уточнить реквизиты и сумму.

– Пару дней меня не будет, – сказал он. – Максимум три.

– Куда ты едешь? – спросила Мюс.

– В Питер, – ответил Степа, зная, что лучше говорить правду обо всем, кроме самого главного. – У Простислава доклад в музее сновидений. На тему «„И Цзин“ и фехтование».

Мюс хмыкнула, но ничего не сказала.

Вечером они пошли ужинать в «Скандинавию». Обычно Мюс одевалась совсем просто, но в этот раз на ней было какое-то удивительное платье, похожее на плащ без рукавов. Оно очень ей шло. Но за ужином Степа заметил на ее лице морщинки, которых не видел раньше. И антенны на ее голове уже не казались такими упругими и длинными, как прежде. Странно, но эти морщинки наполнили его сердце такой нежностью, что он почувствовал на глазах слезы. Чтобы Мюс не увидела их, он взял недокуренную сигару и отправился на балкон.

«Я совсем о ней не думаю, – размышлял он, глядя на людей в камуфляже, суетившихся во дворе. – Бедной девочке уже тридцатник, а кто она? Секретутка-референт. Наверно, ей тяжело. Тем более что второй месяц общаемся исключительно по плану Маршалла… Или третий? Ох… Если все будет нормально… – при мысли о предстоящем деле Степа почувствовал волну липкого страха, – если все выгорит… Женюсь.