Сделка

— По правде говоря, — снова завел бодягу Чарльз, — я думал, что если мне посчастливится встретиться с вами, то я попытаюсь получить бесплатный совет. Мне необходим фирменный знак и девиз для сети моих будущих химчисток. Надеюсь, что это будет именно сеть. На большее или другое я вряд ли способен.

— Были ли наметки?

— Несколько. Но Гвен не одобрила — сейчас мне даже неудобно вспоминать их.

— Ну почему же? Пользуйся случаем.

— Чего ты хочешь, Эдди? — вступила в разговор Гвен.

Наступило молчание. На этот раз невыносимо гнетущее.

Я не ответил.

— Эдди, какого дьявола тебе здесь надо?

— Хотел видеть тебя.

— А я не хочу. Если честно, то… Убирайтесь оба!

Сначала мне не пришло в голову, что этот звук донесся из соседней комнаты. Мало ли квартир в доме? Гвен встала, открыла дверь, которую я поначалу и не приметил, и закрыла ее за собой. Из той комнаты раздавался плач ребенка.

Неужто про этот сюрприз намекал Чет?

Я взглянул на Чарльза. Здоровяк улыбнулся и пожал плечами.

Дверь открылась. На руках Гвен был малютка.

— Как насчет того, что я сказала?

Чарльз встал.

— По-моему, лучше нам…

Появление на сцене ребенка меня шокировало. Я сидел не двигаясь, потягивая бурбон, и думал — чей же он?

— Я остаюсь, — сказал я.

— Чарльз!

— Да, дорогая.

— Ты проводишь гостя?

— Да, провожу.

Она закрыла дверь. Чарльз подошел ко мне. Он был очень силен.

— По-моему, нам лучше… — сказал он очень мягко.

— Я бы хотел сначала допить бокал.

Гвен снова вышла из-за двери. Она пересекла комнату, взяла из пакета синюю стопку пеленок, надорвала бумагу, выхватила одну и обернулась к нам.

— Чарльз! — строго произнесла она. — Сегодня я хочу остаться одна. Назад не приходи. — Затем повернулась ко мне: — Извини, если мои слова прозвучали грубо, Эдди, но сегодня иначе не получается. До свидания.

Она закрылась в соседней комнате.

Последние ее слова, обращенные к Чарльзу, — «Назад не приходи», давным-давно могли бы послужить мне сигналом — мол, «потеряв» Чарльза, возвращайся. Но сегодня я в этом сомневался.

Чарльз надел пиджак и шляпу.

— Теплоход отплывает, — сказал он.

Он подошел ко мне, мягко взял бокал из руки и осторожно поставил его на стол. Чарльз был крупнее, чем его брат Чет.

— Напротив дома есть шикарный бар, — сказал он. — Я куплю вам выпить. Там и поговорим.

— Не знаю, что за собака ее укусила! — сказал он мне в баре, заказав выпивку. — Правда, она очень чувственная девчонка. Я имею в виду, что ее периоды очень коротки — 28 дней. Да вы знаете!

— В таком случае она должна быть как раскаленная сковородка!

— Хм! — потупился он. — Вам лучше знать!

Мне показалось, он покраснел.

И ребенок у Гвен от этого типа? Ну не странно ли?

Пришел официант с двумя бокалами. Чарльз пил «Александере».

— За встречу! — сказал он. — И чтобы не покидала нас удача.

— Ага, — поддакнул я, — ты имеешь в виду неудачу?

Мы рассмеялись.

— Нет, — ответил он. — Я не имел это в виду. — Он оглядел меня. — Извините, что так гляжу на вас. Я много о вас думал. Когда встречаю удачливых в делах людей, всегда стараюсь понять, как им это удалось. Вы платите налог по высшим категориям, я знаю, и работаете вы там, где сами выбрали, — вот что самое важное. Всегда уважал пишущих людей! Особенно тех, кто пишет тексты песен.

Он парень не дурак — тоже вогнал меня в лужу.

— Любишь ходить на танцульки? — спросил я.

— Еще как! А как вы догадались? Попадание в десятку! И все же? Интуиция? Обостренная чувствительность? Гвен говорила мне, что вы — медиум.

— Она имела в виду — психопат.

— Нет, она так не говорила. А вы, гляжу, еще и шутник.

— Почему ты так на меня глядишь?

— Инстинктивно вы мне нравитесь. Странно, не так ли? При всем при том, что мы оба завязаны на Гвен, я восхищаюсь вами!

— Восхищайся лучше кем-нибудь другим.

— И снова вы правы. Из-за легко возникающего восхищения у меня было много неприятностей. Я подвержен дружбе. Думаю о людях всегда хорошо. И люди этим пользуются. А вы знаете, что очень долго я думал, что любой, кто улыбнется мне и пожмет руку, — мой друг. Но я перестал быть «легковерным американцем». Так меня называл Чет. Я научил себя быть подозрительным. Это не в моей натуре, но что поделать. Здесь сложности — не начать подозревать слишком рано… в общем, моя точка зрения следующая: в жизни надо разрешить одну проблему — внутри себя попробовать стать чувствительным, снаружи — жестким. Чтобы быть самим собой.

— Чей ребенок?

— Ее.

— Да, но чей?

— Я не знаю.

— И никогда не спрашивал?

— Если захочет — расскажет.

— Тебе что, даже неинтересно?

— Гвен не любит болтать языком.

— Может, он — твой?

— Вы не поверите, но до сих пор у меня с Гвен не было сексуальных отношений.

— Но ты же ночуешь у нее.

— Иногда ей не хочется быть ночью одной.

— Ты спишь в той же комнате, что и она?

— Иногда. Я сплю на раскладушке. Той, что в углу стоит. А теперь угадаем, как вы об этом узнали?

— Я — медиум.

— И снова шутите.

— Ты не возражаешь, что я задаю такие вопросы?

— Пока нет.

— А как ты умудряешься обходиться без?..

— Обходиться без чего? Вы не поняли меня. А-а, вы это имели в виду! Она — необычный человек. Ни на кого не похожий. Я, в свою очередь, тоже. И нам наши отношения нравятся именно такими.

— Ты хотел рассказать мне про это?

— А вот сейчас вопросов довольно.

— О’кей.

— Я надеюсь, что однажды я останусь с ней навсегда. А что до остального… Пока очень запутанно. Но эта девчонка — для меня.

— Удачи тебе.

— Я не верю в удачу. Я верю в терпение.

— Вижу.

— И в понимание людей. Хотя я и скучен, если сравнить с кем-нибудь. С братом, к примеру. Я не могу много дать. Но одного у меня не отнять. Я решил взять Гвен под защиту. Ей нужен кто-то типа меня. А что до меня самого — я уже был женат, поэтому не тороплюсь. Ей необходимо время на утряску и притирку. И она старается. Вы заметили, как она изменилась?

— Да, что-то есть.

— Это заняло долгое время. Разумеется, и сейчас она иногда становится опасной. Для себя. Я слежу за окнами и ножами. Какое отличие от тех дней, когда я только встретил ее! Отныне моя цель жизни — помочь ей обрести себя.

— Это нелегкая задача.

— Но я верю, что справлюсь. Терпение и труд — все перетрут. Верь — и произойдет чудо. Эта девчонка — настоящий клад, а с первого взгляда не разберешь. Умна как дьявол, впрочем, вы это и так знаете. Буду откровенен. Сначала — вы ее мучили, потом — мой брат Чет. И ни один из вас не сделал ей ничего хорошего. Я пришел к нему как-то. Он кричал на меня… переступая границы приличий… пришлось мне подучить его кулаком…

— Ты его избил?

— Пришлось. Я не хотел, чтобы их отношения продолжались.

— И?..

— И они прекратились.

— Может, Чет и прав, может, она сама…

— Мне плевать, чем она там ему не угодила! Больше ее никто не обидит. — Он мягко улыбнулся, глядя на меня.

— Чей ребенок?

— Я уже сказал, что не знаю.

— И тебя не?..

— Абсолютно. Он — ваш?

— Я тоже не знаю.

— Он — ее ребенок. Остальное не имеет значения.

— Может, она тоже не знает. — Я рассмеялся.

Он нахмурился.

— Смешно? — сказал он. — Но такие вещи разрывают девчонок ка куски. Пожалуйста, не приходите к ней больше.

Я взглянул на него. Лицо Чарльза выражало решительность.

— Будет очень жаль, если вы к ней придете, — сказал он.

— Обещать не могу.

Он допил свой «Александерс», нахмурился, уставившись на стол.

— О’кей, — наконец произнес он.

— Что о’кей?

— Это значит, чему быть — того не миновать.

Он еще раз изучающе посмотрел на меня, повернулся и позвал официанта.

— Тебе никто не говорил, — сказал я, когда он надел пиджак, — что ты — вылитый Хаггерти, атташе по делам Эйзенхауэра?