Иные измерения. Книга рассказов

Я представил ему отца Александра как учёного-историка.

Нас проводили налево, где сидели наиболее почётные гости. Усадили между секретарём горкома партии и усатым майором — начальником городской милиции.

Едва мы уселись, как заждавшиеся гости потянулись к бутылкам и рюмкам.

Секретарь горкома поднялся с места и в качестве тамады стал провозглашать приветственный тост. В мою честь.

Между тем восточные гурии замелькали с гружёными подносами, расставляя по столам хрустальные миски с чёрной икрой и прочие роскошества.

Чудовищно преувеличенные сведения о моём даре целительства, донесённые сюда моим московским знакомцем, было особенно стыдно слушать в присутствии отца Александра. Нужно было немедленно пресечь эти благоглупости.

Секретарь горкома ещё продолжал говорить, когда я подошёл к хозяину (он, оказывается, был директором коньячного завода) и заявил, что, прежде чем пировать, я должен заняться тем, ради чего приехал. Потребовал представить мне бездетную парочку. Не здесь. А где-нибудь в укромном месте.

При этом я ещё совершенно не представлял себе, что я с ними буду делать.

Секретарь горкома наконец кончил свой тост и передал слово начальнику милиции. Тот заговорил на местном языке. И я, таким образом, не мог понять, что он обо мне несёт.

— Не робейте, — тихо сказал отец Александр. — С нами Бог.

В это время в саду появилось двое молодых людей — паренёк и девушка. Их конвоировала жирная, колышущаяся тётка. Как выяснилось, мать юной красавицы. И мы вчетвером под взглядами всех окружающих отправились к какому-то бетонному дому, стоящему в глубине сада.

По дороге я обернулся. Увидел, как отец Александр издали делает успокоительный жест. И мне стало легче.

…Мы вошли в одну комнату, потом в другую, в третью. Повсюду были ковры — на полу, на стенах. Разве что на потолках их не было. Зато над каждой дверью красовались длинные электронные часы, где мелькали синеватые цифры секунд. И в каждой комнате стояло по тумбочке с телевизором.

— Вы будете лечить их вместе или отдельно? — спросила тётка. — Свою дочь я с вами наедине не оставлю.

— Правильно, — сказал я. — Для чистоты эксперимента.

Я сидел на стуле. Молодые робко ютились передо мной на краю кожаного дивана.

Пока я выяснял, что они уже два года состоят в браке, что пареньку девятнадцать лет, а ей восемнадцать, что на здоровье они не жалуются, все у них в порядке, врачи не находят никаких болезней, а детей нет и нет и весь их род волнуется, потому что со временем некому будет наследовать коньячное дело, странная уверенность овладевала мной.

Правда, мешала мать девушки, которая сидела где-то у меня за спиной. Беспокойно спрашивала, нужно ли будет её дочери раздеваться, время от времени вмешивалась со своими мнениями и замечаниями. Зачем-то сообщила, что у неё есть ещё и старшая дочь, которая заведует Центральным универмагом и до сих пор не замужем.

Это никакого отношения к делу не имело, и мне пришлось рявкнуть на неё, чтобы она затихла.

«Плодитесь и размножайтесь», — вспомнил я слова отца Александра. Подумал о том, что, если Бог сочтёт нужным, Он через меня даст этой оробевшей парочке детишек. И поднял руки. Ощутил огромный поток энергии. И стал промывать ею вконец оробевших молодых людей. При этом молился про себя, просил Бога о чуде…

Минут через пятнадцать я сник, изнемог.

…Паренёк и мать девушки под руки вывели меня из дома, проводили обратно к столу, усадили рядом с отцом Александром.

— Восстанавливайтесь, — сказал он и положил мне на тарелку шампур с шашлыком.

…Примерно через год я получил телеграмму, где сообщалось о том, что у парочки родился сын первенец. А ещё через год родилась двойня.

— Вот видите, а вы волновались, — сказал отец Александр. — Не зря воспевал вас секретарь горкома…

Плоды каштана

Мы втроём сидели за столиком на сцене театра. За ещё закрытым занавесом глухо гудел зал, слышалось, как рассаживаются зрители — местная интеллигенция.

— Кто из вас будет выступать первым? — спросил азербайджанский писатель.

— Давайте я, — как бы нехотя ответил мой спутник Олег.

Нас едва успели привезти из аэропорта далёкого города.

Прозвучал последний звонок. Занавес, разделясь на две половины, разошёлся в стороны. И мы оказались в слепящем скрещении прожекторов.

Азербайджанский писатель поднялся, объявил о том, что в республику Нагорный Карабах, её столицу Степанакерт только что прибыли два московских писателя. Для выступлений перед трудящимися. Больше ему сказать было нечего. И, дав слово Олегу, он опустился на своё место.

Раздались оглушительные аплодисменты. Зал дружно поднялся.

Олег скромно стоял у микрофона, выжидая, пока наступит тишина.

Хотя ни о нас, ни о нашем творчестве никто здесь понятия не имел, овация продолжалась.

Загадка разрешалась просто. Мой спутник носил ту же фамилию, что и его отец — заслуженно знаменитый писатель-прозаик, классик советской литературы.

Я все ждал — скажет Олег зрителям об их заблуждении или нет? Не сказал. А принялся бодро рассказывать о своём «творческом пути», о том, как печатается в «Мурзилке» и «Весёлых картинках». Вытащил из кармана пиджака сложенную вдвое свою книжечку детских стихов. Принялся читать её от начала до конца.

Сбитая с толку простодушная публика сперва пыталась похлопывать, потом стала увядать. В общем, это был стыд и позор.

Для меня эта недельная командировка сюда от Союза писателей СССР была случайной. Кто-то у них там заболел, позвонили, уговорили поехать выступить с каким-то незнакомым мне детским поэтом. Я подумал: «Будет ли ещё случай повидать загадочный Нагорный Карабах?» Что я о нём знал? Только навязшую в ушах песню приторноголосого Рашида Бейбутова «Лихо надета на бок папаха. Эхо разносит топот коня. Парень весёлый из Карабаха — так называют всюду меня!»

Олег закончил своё выступление при недоуменном молчании зала. Провинциальная аудитория все ещё никак не могла сообразить, почему знаменитый прозаик оказался автором заурядных детских стишков.

Моей фамилии никто не знал. Когда я подошёл к микрофону, не раздалось ни одного ободряющего хлопка. Минут пятнадцать я читал наизусть свои стихи, связанные с Кавказом. Всё-таки снискал снисходительные аплодисменты. После чего в театре должен был начаться концерт самодеятельности. А нас с Олегом повезли устраиваться в гостинице и кормить ужином в гостиничном ресторане.

За ужином азербайджанский писатель объяснил, что всю неделю мы должны будем выступать в клубах, школах, на предприятиях. Что за нами будет закреплена машина с шофёром, на которой мы сможем ездить куда захотим и знакомиться с жизнью Нагорного Карабаха.

Азербайджанский писатель уплатил за наш ужин. После чего мы вышли из ресторана в вестибюль, простились с ним. Поднялись по лестнице на второй этаж и оказались в предназначенном нам номере люкс.

Его аляповатая роскошь поразила меня. На потолке среди разноцветных облаков и золотистых звёзд витали какие-то полногрудые гурии.

Дорогие узорчатые покрывала на двух кроватях, бархатные шторы на окнах — все это было нам не по чину и рождало ощущение самозванства.

Я завалился спать. Последнее, что я видел, это был Олег, который, стоя ко мне спиной, пересчитывал деньги в своём бумажнике. «Надо же, послала судьба в спутники такого хмыря…» — подумал я, засыпая.

…Утром, когда спускались в ресторан завтракать, увидели в вестибюле несколько беспокойно прохаживающихся взад-вперёд мужчин. Один из них был с девочкой лет шести. Кинулись к нам. Сказали, что присутствовали в театре, что являются армянскими писателями и поэтами. Желают угостить нас завтраком.

У каждого из них имелись с собой потёртые папочки и портфели.

Что ж, кавказское гостеприимство известно всем. И мы с несколько фальшивыми протестами дали им возможность увести себя в ресторан, где были усажены за два сдвинутых столика. В высшей степени симпатичная девочка по имени Карине сидела вместе с нами, грызла яблоко. Отец, извиняясь, сообщил, что её мама умерла, девочку не с кем оставить дома.