Секрет Сабины Шпильрайн

Перед моим взглядом мимолетно пронесся облик Феликса, но без угрызений совести, а скорей с упреком, - как он мог позволить себе отрастить небольшое брюшко? Пронесся и тут же исчез. Марат сел на кровать, усадил меня к себе на колени и начал медленно-медленно водить по мне ладонями, сначала кругами, а потом вверх-вниз, вверх-вниз от груди до колен, вверх-вниз, вверх-вниз. А дальше все поплыло, покатилось в тартарары, и где-то по пути я вспомнила, что он может делать это долго-долго. Но мне уже не было скучно, и я не хотела, чтобы это кончалось.

А когда все-таки кончилось, и мы лежали обнявшись и тяжело дыша, он прошептал: «Я хочу, чтобы ты всегда была со мной. Каждый день, утром и вечером». – «Но я замужем, или ты забыл?» – «Ничего, я подожду, пока это пройдет. Я так давно жду, теперь уже осталось недолго». – «Господи, Марат, зачем я тебе нужна? Ты со своей красотой и деньгами можешь иметь все звезды мира». – «Могу, но не хочу. Мне нужна только ты». – «Почему?» – «Понимаешь, я всю жизнь был сирота, а на старости лет я полюбил маму. И тебя вместе с ней. Любовь к тебе оглушила меня в тот день, когда мы сидели с тобой в зале заседаний и ты просила меня перестать терзать маму. Я вдруг осознал, что ты – единственный человек на свете, который знает про меня все, про меня и про маму. А когда ты пошла по проходу к двери, я пошел за тобой, огромной силой воли подавляя безумное желание схватить тебя, усадить в машину и увезти куда-нибудь, где никто нам не помешает».

“Как же нам быть?” – “Никак. Ждать подходящей минуты. И она наступит”. Он неожиданно обхватил меня ногами и стиснул с такой силой, что у меня перехватило дыхание: “Ты не прогонишь меня сейчас, как тогда? У нас еще вся ночь впереди”. Нет, я не прогнала его ни в ту ночь, ни в следующую, Конечно, я его не прогнала, а на следующий день он заехал за мной в университет и повез на обед к Лине. После обеда мы, как прилежные школьники, почти весь вечер просидели над записью тех обрывков воспоминаний, которые он за утро вытряс из Лины. Где-то в перерыве он сказал: “Завтра утром скажись больной и не ходи на работу. А в десять утра выйди из дому, пойди направо и сверни за угол – я буду ждать тебя в машине”.

Всю ночь я не могла уснуть, переживая предстоящее свидание с Маратом. Мне стало страшно: такого напряженного ожидания встречи у меня даже во времена романа с Феликсом не было. От нетерпения я вышла из дому слишком рано и тут же сообразила, как нелепо я буду выглядеть, топчась на углу за домом. Но к счастью машина Марата уже стояла за поворотом – он тоже не выдержал ожидания и приехал раньше назначенного часа. Когда я села в машину, он сказал, что накануне снял гостиницу в Новосибирске и мы можем провести там целый день.

Если Лина что-то и заподозрила, она ни слова мне не сказала. И я ей тоже. Хотя вся моя предыдущая жизнь повисла в воздухе на тонкой ниточке – я все еще любила Феликса, но не могла больше жить без Марата.

За эти дни я много узнала о Марате – странно, за последние годы мы очень сдружились, но я ничего не знала ни о его делах, ни о его проблемах. Он рассказал мне, как стал тем монстром, которого ненавидят и называют олигархом. Закончив институт тонкого машиностроения, он изобрел несколько блестящих медицинских приборов и с лихвой хлебнул от горькой участи изобретателя. И однажды его осенило: почему он должен унижаться, чтобы другие заработали на его изобретениях? А что, если он попробует внедрить их сам? Это было время шальных денег, и он умудрился получить ссуду, на которую построил маленькую мастерскую, изготавливающую его приборы.

Тут у него неожиданно открылся коммерческий талант, о существовании которого он не подозревал. Его приборы взорвали рынок – он начал продавать их по всему миру и очень быстро превратил свою мастерскую в доходный современный завод. А дальше деньги пошли к деньгам, и его закружило в вихре гламурной жизни. Трудней всего было отбиться от армии записных красавиц, рвущихся к его постели и к его карману. До Марины у него была другая жена, от которой он благополучно откупился, а уж проходящих красоток было не счесть. Ужас состоял в том, что ему все это быстро надоело: он не годился для такой жизни, он не пил и не употреблял наркотики, и потому смотрел вокруг трезвыми циничными глазами. А теперь дела пошли не так гладко – обстановка в стране ухудшилась, и на него стали наезжать. «Я подумываю о том, чтобы свернуть свои дела в России и, как говорили раньше, махнуть за бугор», – сказал он, выпуская меня из машины. «И этот - туда же», – горько подумала я.

За ужином у Лины Марат с интересом слушал мои планы о дополнении книги новыми сведениями – я колебалась, не упомянуть ли опять историю со статьей из архива, которую мама Валя и Сабина сожгли в унитазе. И вдруг он вспомнил: «Я за этими газетами сам ездил в Ростов, но забыл вам рассказать, что я был в Змиевской балке. Я обнаружил, что мемориальную доску поменяли. На новой доске теперь новая надпись. Вы не поверите, но там написано, что здесь похоронены тысячи зверски убитых невинных мирных граждан. И ни слова о евреях».

Лина в раздражении швырнула вилку: «Они не меняются! Слово «еврей» застревает в их горле, как кость». Она несколько секунд напряженно всматривалась в темное пространство за окном, а потом тряхнула волосами и сказала: «Дорогие мои дети, мы здесь одни, только свои. И я решила открыть вам свою главную тайну, которую много лет собиралась унести с собой в могилу». – «Мама, сколько у одной девочки может быть тайн? Я думал, мы уже все раскопали», – взмолился Марат. «Но эту тайну тебе придется узнать и принять. Я знаю, что тебе это будет нелегко». В голосе ее была такая грусть и торжественность, что мы замолкли и приготовились слушать.

“Я вам уже рассказывала, как я обрела дар речи при появлении бывшего мамывалиного мужа Льва Ароновича Гинзбурга. Мы очень подружились: ни у него, ни у меня никого на свете больше не было. Он забрал меня из больницы и поселил в своей маленькой квартирке на Сумской улице. Квартирка состояла из одной комнаты приличного размера, темного коридора без окон, служившего кухней и ванной, и маленькой кладовки с окном, которую мы превратили в мою спальню. Я быстро сдала школьные выпускные экзамены и поступила на физфак Харьковского университета. У меня в анкете все было в порядке: я была Сталина Столярова, по национальности русская, а что творилось в моей душе знал только Лев.

Я закончила физфак с отличием и меня, естественно, тут же взяли в аспирантуру. Но при всех моих успехах моя личная жизнь не ладилась. Вы не видели меня в молодости, но поверьте, я была весьма красивая девушка, высокая, стройная, с волнистыми светлыми волосами, и вокруг меня всегда кружились интересные парни, однако ничего из этого не выходило. Со мной было трудно иметь дело, я не была нормальной девушкой, меня всегда давило мое страшное детство и память о долгих годах вынужденного молчания. Я часто отключалась и погружалась в себя. Так что каждый мой поклонник, а порой и любовник, как-то незаметно отшатывался от меня, и я его не удерживала.

Был только один человек, который был мне близок, - это был Лева. Но как только я поняла, что люблю его, я еще ясней поняла, что никогда не посмею в этом сознаться. Он был мой отчим, он был на восемнадцать лет старше меня и он был одним из виднейших хирургов города – не мне чета. Так прошло пару лет, пока в одну грозовую ночь, когда гром грохотал, как немецкие пушки под Ростовом, на меня не нашел приступ паники, - я вбежала к нему в комнату и бросилась в его объятия.

И тут оказалось, что он тоже меня любит, и так же, как и я, не решается в этом признаться. Несколько месяцев мы были счастливы, но хранили наши отношения в строжайшей тайне, потому что советские власти зорко следили за нравственностью своих граждан, а он совратил меня, будучи моим отчимом, что считалось тяжким преступлением».

“Вот почему ты Марат Львович! – ахнула я. – А Лина уверяла, что назвала тебя так в честь Льва Толстого!”

“Была осень пятьдесят второго года, когда я обнаружила, что беременна. Мы с Левой обдумывали, как нам быть, и даже готовились уехать из Харькова, где нас знали, куда-нибудь в неизвестность, в Сибирь, и там пожениться. Но не успели. Однажды в конце ноября в нашу дверь громко постучали, и не успел Лева открыть, как в квартиру ворвались двое штатских в сопровождении солдата в синей фуражке. Без лишних слов и без объяснений Леву арестовали и увели в ночном халате, даже не дав ему одеться. Я стояла в дверях и видела, как ведя его по лестнице вниз, солдат дал ему пинок в спину, так что он упал и покатился с нескольких ступенек.