Привычка выживать (СИ)

- А это вы узнаете, если будете себя хорошо вести, - выдавливает строго и с одновременным смешком. Все воспринимают его условие всерьез. Ну, или делают вид, что воспринимают.

- Надеюсь, мне не придется опять обнюхивать вас на сцене, - подает голос Пит в наступившей тишине. – Не то, чтобы я думал, будто вы пахнете неприятно, просто со стороны это выглядит глупо.

Дальнейшие комментарии, поступающие сразу ото всех победителей, практически сводят на ноль все приложенные усилия Тома, хотя, судя по всему, он остается довольным происходящим, и даже подмигивает Китнисс, которая уходит из залы последней. Будто хочет сказать, что у них у всех есть еще шанс прорваться, если приложить разом усилия, и приложить их хотя бы в примерно одинаковом направлении.

- Вроде бы неплохой мужик, - резюмирует Джоанна в шумной толпе. – И будь спокоен, - обращается уже к Питу, - теперь половина из нас ляжет костьми, но заставит тебя понюхать его в прямом эфире.

Бити сдержанно улыбается, но с явным одобрением. Хеймитч отчетливо фыркает. Каролина прыскает в кулак, даже Китнисс не удерживается от того, чтобы представить нелепость и одновременную вероятность потраченных усилий нескольких людей для достижения такой дурацкой цели. И только Энорабия продолжает молчать и улыбаться, и этот ее финт нервирует всех.

…

Китнисс приводит в порядок привычная команда стилистов. Октавия, Вения и Флавий, чуть потерявшие свою карикатурность, и ставшие больше походить на людей, наперебой сообщают Китнисс все последние новости, упоминая имена и события, которой той совершенно неинтересны. Сперва, они, конечно, долго изумляются тому факту, что Китнисс жива; но на самом деле о том, что она не умерла окончательно им было известно и прежде – именно они заботились о теле Китнисс, когда та находилась в коме. От них слишком много шума, слишком много суеты, и как только им доверили такую тайну почти государственного значения – возвращение из мертвых Китнисс Эвердин?

Кто-то из них (теперь, когда они не пищат одинаково противно, Китнисс не различает их нормальных голосов), говорит о том, что это очень волнительно, и очень ответственно, а теперешняя жизнь учит их быть ответственными. А еще над ними всегда висит угроза перевода с легкой работы стилистов на более сложную работу по восстановлению города или окрестностей. В качестве наказания за слишком длинные языки их могут даже сослать в другие дистрикты, что проделывают со многими капитолийцами, только в качестве поощрения. Президент желает уровнять дистрикты по красоте и выдержанности стиля с Капитолием, а для этого ей нужны яркие гротескные изменения от людей, чья жизнь была прежде посвящена вечной попытке безумно выделяться из толпы. Плутарх называет подобный обмен кадровой перестановкой, и пока даже капитолийцы относятся к переселению вполне доброжелательно – у многих из них есть шанс уехать туда, где нет таких перебоев с едой, и забрать вместе с собой свою семью.

Новости о перестановках в жизни Капитолия Китнисс немного развлекают, но удивляется она тому, что стилисты теперь не просто приводят ее в порядок – они сотрудничают с ней на правах компромисса, предлагая ей варианты макияжа на каждый день, а не просто рисуя ее новое лицо.

- Мода так сильно изменилась, - жалуется Октавия, - никто больше не имеет возможности полной трансформации. Теперь считается красивым быть человеком, - и мечтательно вздыхает.

С прежних экранов телевизоров с ними разговаривают приведенные в порядок бывшие повстанцы, для которых явный грим и макияж сродни темной магии. Много бывших повстанцев осело и в самой столице (разумеется, в разрешенном количестве), и их внешний вид, отсутствие привычного набора косметики, внушение с экранов – все это уравняло капитолийцев с новыми соседями; мода смешалась, оставив яркие краски, но не переделывая основ простоты, и это не может не радовать тех, кому прежде все капитолийцы казались разряженными клоунами. Когда разговор заходит об Эффи, все трое дружно восхищаются ее приверженностью той, прежней жизни, но все-таки теперь Эффи в своих кислотных нарядах, с воланами, пышными рукавами, причудливой формой подолов выглядит старомодной, отставшей, и воспринимается как призрак тех, прежних, времен. Никто из них не говорит вслух, что она вульгарна, но это определение ее нынешнего образа жизни так и остается висеть в воздухе, как тяжелый запах ее туалетной воды. Никто не говорит о том, как Эффи вернулась в их жизни, будто никто не может вспомнить; просто однажды она вернулась, такая же пунктуальная и придирчивая, и никто не заметил того огромного промежутка времени, в течение которого она отсутствовала.

Китнисс отстраненно думает, что нет лучше маскировки, чем просто быть у всех на виду.

У нее тоже начинаются тренировки, но вовсе не те, к каким она морально была готова. Новое кредо всех победителей – не научиться ста и одному новому способу убить человека, а просто восстановить лучшую форму своего тела за максимально короткий период времени. После первой тренировки личный тренер – несомненно, бывший элитный миротворец, возможно, из Второго Дистрикта, перешедший на сторону повстанцев одним из первых, и поэтому гармонично воспитанный в балансе между силой и внешней красотой, - знакомит Сойку-Пересмешницу с понятием «диета».

Джоанна Мейсон после второго дня знакомства с этим же понятием готова лезть на стену, начинать новую революцию и убивать всех, находящихся в радиусе одного километра. Поэтому Питу никто не завидует, Питу все сочувствуют и все поддерживают, хотя издевки, относящиеся к нему, увеличиваются в геометрической прогрессии. Порой Хеймитч подходит к своему бывшему подопечному, чтобы убедиться, что у него не откушены пальцы на руках или ухо; хотя его чувство юмора проигрывает цинизму Энорабии, которая если и комментирует чью-то шутку, то так, что шутка превращается в реальную угрозу. А так жизнь идет своим чередом. Все участники нового шоу нагружены работой и развлечениями под завязку, и свободного времени остается не так много, как хотелось бы. Зато не остается сил и на бесконечную ругань, и редкие совместные ужины проходят на редкость спокойно и по-семейному.

Бити большую часть времени пропадает в своих лабораториях, тренировки для него – роскошь, никому не нужная. По вечерам он изучает материалы, к которым не имеет доступа, и даже почти не прячется от проверок. Энорабия, если не тренируется, не третирует внучку мертвого Президента, не доканывает Джоанну, не наблюдает за Питом, не следит за Питом и Каролиной во время их уроков рисования, присоединяется к нему, и изрекает скупые циничные замечания, по поводу того, что все они здесь обречены, как звери в клетке. Просто вольер сделали побольше в сравнении со старой оборудованной капсулами Ареной. Однажды во время таких посиделок их двоих обнаруживает Хеймитч, которого уже выпитая бутылка коньяка делает щедрым и очень общительным.

- Сидите, значит, - говорит Хеймитч, впрочем, нисколько не удивляясь, и не спрашивает разрешения, чтобы устроиться за одним столом. – Общаетесь, значит.

Бити пытается понять, каким образом сводка новостей, только что поступившая на стол министра связи, может являться «общением», но не сопротивляется. Отчего-то он думает, что чем меньше он будет думать над сокрытием какой-либо тайны в обществе всех этих сумасшедших, тем целее тайна будет. Хеймитч подтверждает его догадки, подслеповато, как старик, пялясь в монитор, считывая секретную информацию едва ли не вслух, проговаривая отдельные слова себе под нос. Постепенно он, конечно, трезвеет, и глаза у него из прищуренных становятся очень даже большими – как чайные блюдца. Хеймитч сглатывает, ловит на себе спокойный взгляд сосредоточенной Энорабии, рядом с которой по странной случайности всегда оказываются всякие колюще-режущие, ну, или, на крайний случай, тупые тяжелые предметы, и неловко улыбается.

- Общаетесь, значит, - глупо повторяет он.

И предлагает прикончить бутылку конька втроем. Идею поддерживают все.

После приятного времяпровождения Хеймитч поднимается на четвертый этаж, стоически отбивает голодные атаки Мейсон, и выволакивает Пита на балкон. Во время пьяной беседы Бити по-свойски перечисляет ему все темные места, предназначенные для проведения тайных переговоров, и Хеймитч использует новое знание по максимуму.