Записки психиатра (сборник)

– Конца света не будет, не опасайтесь. Я заодно отмолила. Можете не благодарить.

В Бушер!

Всенародная битва с Die Grune Schlange [90] имеет столько же шансов прекратиться, сколько и тепловое движение атомов в природе. Соответственно, в структуре санитарных потерь гражданского населения, записавшегося в добровольцы, делирий своих позиций не сдает. Всякий раз полагаешь, что удивляться уже нечему, и все, что мог, ты уже увидел. Но реальность мерзко хихикает и поправляет: «Не все, не все!» Семен Иванович (пусть его будут звать так) себя большим любителем алкоголя не считал никогда. Ну, бывало, конечно, что и литр, и два беленькой – так ведь в компании и под закуску, а не в одно лицо и под портяночную понюшку! Запои? Да ладно вам, разве это запои: не больше двух недель. Ну хорошо, иногда три. Так ведь работа располагает: строитель-монтажник – это вам не в офисе высиживать геморрой и расходящееся за сотрудницами косоглазие. Тут и коллектив, и сама природа мягко, но настойчиво шепчут: «Займи, но выпей». Отказать невозможно.

Трудно сказать, что подкосило больше – аврал в конце года или грянувшие за ним длинные праздники, – но только организм заявил ноту протеста, объявил экзогенный этанол персоной нон грата и вынудил Семена Ивановича уйти в крутую завязку. Жена радовалась. Целых шесть дней. А потом наступила бессонная ночь. Мужик долго не находил себе места, слонялся по квартире, пил чай и курил термоядерную «Приму». В четвертом часу утра побрился, оделся, побросал вещи в чемодан и пошел к выходу.

– Куда? – спросила опешившая супруга.

– В Бушер [91], – ответил Семен Иванович, – атомную станцию достраивать.

И был таков. Как только оторопь прошла, женщина стала обзванивать полицию, скорую – чудо-то жалко, оно хоть дурное, но свое, еще нарвется на хулиганов или замерзнет – чай, не май месяц. К утру чудо нашли на автовокзале, с билетом на автобус до аэропорта. Полиции пришлось приложить некоторые усилия, чтобы убедить его поехать с ними.

Как выяснилось, когда-то очень давно Семен Иванович и в самом деле принимал участие в строительстве Бушерской АЭС, о чем он долго и с большим удовольствием вспоминал. Потом грянула исламская революция, и специалистам пришлось вернуться на родину. Достраивали уже после, без него. А воспоминания остались, очень яркие и теплые. Особенно про то, как учили персов, с их-то сухим законом, гнать самогон и ныкать готовую продукцию. Потом, конечно, были другие стройки, были электростанции – от атомных до ГЭС, но эта запала в душу.

А ночью за ним пришли. Трое сотрудников. Сказали, что без него в Бушере что-то накосячили, и только на него, Иваныча, вся надежда. Обещали хорошие командировочные, суточные и сверхурочные. Правда, под подписку о невыезде и неразглашении, но дело того стоило. Сопровождали они Семена Ивановича до самого автовокзала, наказали, чтобы взял билет до аэропорта, а там его спецрейсом доставят до места. Затем куда-то исчезли. Затем появилась полиция.

– Я ж вам объясняю, доктор, это просто недоразумение. У меня все в порядке. Не задерживайте меня, ведь командировка сорвется!

– А эти сотрудники вам какие-нибудь документы дали? Приглашение, контракт или что-то в этом роде?

– Нет, но я думаю, что все получу, когда приеду в аэропорт. О, кстати, вот и они!

– Кто?

– Работодатели. Вон же они, в углу стоят! – воскликнул Семен Иванович и показал на пустой стул в углу. – Ребята, объясните доктору, что нас поджимают сроки, может получиться неудобно перед иранскими друзьями!

– А кто это такие? Не представите их мне?

– С удовольствием. Который в пальто – это товарищ из посольства. Вон тот, в форме, – это из ФСБ, ему со мной еще предстоит провести инструктаж. А в шароварах и их национальной бабайке на башке – это Ахмет, он кладовщиком еще тогда был на нашем участке.

– Что ж, Семен Иванович, я, пожалуй, пообщаюсь с вашими работодателями, договорюсь об отсрочке. Пока у нас медкомиссию и профилактику не пройдете – ни о каком Бушере речи не идет. Им нужны гарантированно здоровые специалисты. А то вдруг, не дай бог, чего – второй Чернобыль нам не простят.

Маленькой елочке…

Однажды младшая дочь поинтересовалась – куда девается елка, которая приходит на Новый год из леса? Пока загруженный переживаниями о судьбах елок отец придумывал достойную, не травмирующую детскую психику легенду, ребенок сам подсказал ответ. Ты что, мол, не видел? Они же собираются внизу у подъезда, а потом отправляются в лес! Картина хвойных дендромутантов, кучкующихся по подъездно-территориальному признаку, а затем организованными колоннами покидающих город, была из разряда тех, что потом долго и безуспешно пытаешься забыть. А на днях Денис Анатольевич приподнял завесу тайны…

В этот раз гвардейский экипаж барбухайки отправился на вызов вместе с нарядом полиции. Дело было из серии «привыкли руки к топору»: наша давнишняя пациентка (назовем ее Ольга) уже третью неделю не давала соседям прохода – ругалась, грозилась приготовить из них фарш четвертой категории (рубится вместе с предметами интерьера). На днях она перешла к активным боевым действиям: обрубила телевизионный кабель, с особым цинизмом лишив несчастных любимого сериала и спортивных новостей, а ночью покромсала в капусту соседский электрощиток. Тот, правда, перед смертью дал электрической сдачи, на какое-то время утихомирив фурию-валькирию и привнеся в ее прическу изрядную долю необузданной энтропии, но фронтовая тишина была недолгой. Придя в себя, Ольга продолжила курсировать туда-сюда по коридору с топором наперевес, готовая снова вступить в полемику.

Прибыв на место, полиция и спецбригада с удивлением оглядели общий коридор. Толщине хвойной подстилки под ногами мог позавидовать сосновый бор, в воздухе витал стойкий запах смолы и хвои, а вдоль стен громоздились штабели сухих сосенок и елок. Посреди всего этого великолепия бродила Ольга в халате, резиновых сапогах на босу ногу и с топором в руках. Ах, да, забыл про прическу «взрыв сверхновой».

Вопреки ожиданиям и опасениям, топор был сдан без особых возражений, после чего гостей широким жестом пригласили в квартиру. Последовала вторая серия культурного шока. Вся квартира была густо уставлена хвойными самых разных видов и степеней мумификации. На многих блестели остатки мишуры и серпантина, а кое-где – даже оставленные в спешке елочные игрушки. Каждый ствол покоился в трехлитровой банке с водой. Просочиться из комнаты в комнату можно было только узкими партизанскими тропами.

– Ольга, ты что из квартиры сделала? – поинтересовался доктор.

– А то не видно. Корни проращиваю, весной посажу обратно, будет лес.

– Где будет лес?

– Везде будет лес. Живем, блин, в степи, а тут еще эти пожары летом были. Скоро уже белочек не останется, тушканчики придут. Мне голос был, свыше. Так и сказал: «Озеленяй!»

– Думаешь, прорастут елки-то?

– Прорастут, никуда не денутся. Я слово зеленое знаю. И воду по-особому лью.

– Это как это – по-особому?

– С улыбкой, с пожеланием добра.

Доктор попытался представить себе улыбающуюся Ольгу с лейкой в одной руке и топором в другой и признал, что да, альтернатив при таком подходе немного, а намек дойдет даже до дерева.