Трапеция (ЛП)

Прошу тебя, милая.

- Ох, Томми, не надо.

На минуту ему показалось, будто она плачет.

- Я никогда не позволяла ни одному мальчику заходить так далеко. Ты нравишься

мне больше других, но я просто не хочу идти до конца.

Кажется, он слишком долго задерживал дыхание. Выдохнув, Томми ощутил

пульсирующую боль позади глазных яблок. Ресницы Энн оказались солеными.

- Энн, родная, не плачь. Честно, я ничего не буду делать, если ты не хочешь.

Никогда бы не сделал…

Они осторожно высвободились из объятий друг друга.

- Ты злишься на меня, Томми? Я не хотела… до такого тебя доводить. Я знаю, как

это у мальчиков… Мне надо было остановиться раньше.

Разнервничавшись, Томми начал дурачиться.

- Это все вишневая помада виновата. От нее не оторваться. Она как динамит.

Ее смех унял напряжение в них обоих.

- Эй, я пить хочу. Еще по стакану?

- Пожалуйста. Только помаду с лица сотри.

С облегчением убедившись, что очевидные признаки возбуждения ушли, оставив

только отголоски, Томми открыл дверцу. Сперва он зашел в туалет: эрекция

спала, но боль осталась, пусть и неострая, рассеянная по всему телу. В буфете

он взял напитки и на обратном пути увидел Маленькую Энн, идущую со стороны

дамской комнаты.

У девушек такое тоже бывает? Набраться бы мне храбрости кого-нибудь спросить.

Только не ее.

Придерживая стаканы на коленях, Томми подождал, пока она сядет и поправит

юбку. Оба безнадежно упустили нить повествования и вздохнули с облегчением, когда фильм закончился. Зато над мультфильмом с Дональдом Даком они

хохотали, как дети. И держались за руки, холодные от ледяных стаканов.

На стоянке светился лишь фонарь по центру. Томми припарковал машину и

провел Маленькую Энн до трейлера.

- Смотри, там свет. Тетя Марж еще не спит?

- Может, просто оставила свет, чтобы я видела, где раздеваться.

- Хотел бы я тоже это видеть, – дерзко сказал он.

Она положила ладонь ему на запястье – очень легкую и крепкую маленькую

ладонь, мозолистую и сухую от канифоли. Ладонь гимнаста.

- Томми, ты мне очень нравишься, – голос ее был тверд. – Больше, чем другие.

Если бы я вообще собиралась этим заниматься, то выбрала бы тебя. И другие

выбрали бы тебя, потому что ты такой особенный, и ты летаешь, и они бы хотели, чтобы ты обратил на них внимание. Я тоже думаю, что ты особенный. Всегда

думала. Но… некоторые девушки позволяют мальчикам такое, а потом не могут

остановиться и скоро делают это со всеми, даже с теми, кто им на самом деле не

нравится.

Ее голос дрогнул.

- Даже если бы это не было смертным грехом, а это грех, я все равно не хотела

бы такой становиться.

Томми сверху вниз посмотрел на ее маленький красный рот с размазанной

помадой. Взял ее за руку. Ее ладонь была такая же, как у него, заскорузлая от

трения о перекладину. Как у него, как у Марио, как у Стеллы.

- Я бы тоже не хотел, чтобы ты такой становилась. Правда.

- Хочешь поцеловать меня на ночь? – прошептала Энн.

Он наклонился. Ее губы были мягкие и прохладные. Скопившееся напряжение

снова отозвалось болью по всему телу – грудь, голова, гениталии, ягодицы.

- Спасибо, Том. Кино было чудесное.

Он тихонько засмеялся.

- А про что оно, кстати, было?

В трейлере Сантелли стояла тишина, только похрапывал Папаша Тони. Марио

расстелил для него постель, а сам спал на спине, прикрыв лицо локтем. Томми

разделся, растерянный почти до физической боли. Он считал, что знает, кто он

есть. Что смог смириться с этим проклятием и благословением одновременно. И

вот у него встал на Маленькую Энн. И возбуждение было тем сильнее, что Томми

знал о невозможности его удовлетворить. Он понимал, что Маленькая Энн не

такая. Почти наяву он вспомнил влажную шелковистость под пальцами, и внизу

живота снова заныло. Он что, станет одним из этих ненормальных, кто не может

коснуться ни мужчины, ни женщины без того, чтобы не возбудиться?

Марио медленно повернулся.

- Это ты, Том? Повеселился?

Томми порывисто упал на колени возле кровати и поцеловал его, чувствуя токи

смятения и желания, бегущие вдоль позвоночника. Марио с зевком потрепал

мальчика по плечу.

- Ничего, парень. Ложись спать.

Томми забрался в свою постель. Боль перестала быть физической: теперь он

просто чувствовал себя несчастным. Марио по обыкновению протянул руку, и

спустя мгновение Томми пожал ее.

- Boon’ notte, – пробормотал Марио и немедленно уснул.

- «Черт, – уже не впервые подумал Томми. – Как низко ты можешь пасть, Том-

младший?»

В шее и во лбу поселилась тяжесть. Завтра наверняка будет болеть голова.

Некоторое время Томми уныло смотрел в темноту, пока, наконец, не забылся

тяжелым гнетущим сном.

ГЛАВА 18

Был уже ранний август, когда как-то утром Томми увидел знакомый длинный

оранжево-серый трейлер, занявший место рядом с трейлером Марго. Он был на

аппарате с Баком – проверял расположение тросов ватерпасом и рулеткой – но

при виде трейлера что-то екнуло внутри. Пришлось зажмуриться и переждать.

Анжело позвал снизу, и Томми спустился.

- Твои родители приехали, – сообщил мужчина. – Видел уже? Беги, я закончу.

Поздоровайся с отцом и матерью.

Томми сунул Анжело рулетку и помчался со всех ног. Электрик протягивал к

трейлерам кабели, вид стоянки становился все больше обжитой. Женщины

развешивали белье, дети катались на самокатах и кормили собак. Ворвавшись в

оранжевый трейлер, Томми увидел посредине отца, забыл, что ему пятнадцать, и

бросился к отцу, как маленький мальчик.

Отец взял его за плечи и немного отстранился. Том Зейн казался немного

старше, в песочных волосах прибавилось седины, веко правого глаза блестело, а

на месте брови тянулся толстый рубец. От боли и горечи у Томми сдавило горло.

- Ты уже здоров, папа?

- Конечно, – подрагивающим голосом выговорил отец. – А ты как, сынок?

Сантелли хорошо с тобой обходились? Я уже боялся никогда тебя не увидеть.

Едва не давясь словами, Томми сказал:

- Глаз у тебя просто кошмар. Ты им видишь?

- Немного. Не так, чтобы нормально, но не сильно мешает. Остальное зажило

хорошо. А ты? Мать говорит, ты тогда держался, как мужчина.

Томми сглотнул.

- У меня бы не получилось, если бы не Марио.

Отец сжал его плечо.

- Такое случается. Главное, что ты крепился. Пойду посмотрю, как Кардифф

ухаживал за котами. Сам я еще не могу работать… Руке потребуется время. Но

пускай начинают ко мне привыкать.

Отец повернулся к дверям.

- Мать побежала тебя искать. Я сказал ей держаться поблизости, но она все

равно ушла, не могла дождаться. Должно быть, сейчас вернется.

Спустя минуту Томми оказался в объятиях матери.

- О, Томми, Томми… как ты похудел и как вырос! Выглядишь совсем взрослым…

ты больше не мой маленький мальчик…

Нет, больше нет.

Последняя нить оборвалась. Она истончалась и прежде, став почти невесомой, но в последние недели под градом потрясений и резких перемен Томми цеплялся

за одну мысль: вернутся мама и папа, и я стану прежним, все станет прежним.

Теперь он знал, что поддался иллюзии. Больше ничего не будет прежним. Кое-

что все-таки осталось: восхищение, преклонение, любовь. И боль – отчаянное

сочувствие мужчине с ужасным белым шрамом через глаз, ноющая жалость к

женщине, всхлипывающей, улыбающейся, крепко прижимающей его к себе. Но

Томми чувствовал пропасть, пролегшую между поколениями. Его место было не