Смерть на фуршете

— А в ней что? Кто автор?

— Ты знаешь, как говорит Валя Задорожнев, выключая свою аппаратуру: это не телефонный разговор. Сегодня в полдень в особняке Кекушева — поздний завтрак: представление новой литературной премии «Таруса». Это в Глазовском переулке, метро «Смоленская»… Там встретимся и все обсудим.

В знаменитом модерновом особняке Льва Кекушева Ксения обнаружила немало членов Академии фуршетов. Кроме Гаврилы Бадова и Егора Травина, здесь были Данил Файзов и Юра Цветков, супруги Верстовские и Варламовы, Карина и Адриан, зорко высматривающий халявщиков Гриша Бурцевич, фотографы Степан, Виктор Васильевич, Аркадий Штыпель и Маша Галина, Люда и Марианна… Андрей Вершунов о чем-то тихо говорил с Сергеем Шаргуновым.

— Что ж, — сказал Трешнев, комментируя кворум, — Таруса — место очень литературное. Всем интересно, куда это повернется.

Инесса тоже появилась — вновь попеняв Трешневу, что он не подождал ее у метро.

— Показывай твою газету, — потребовала Ксения.

— Интересно же! — подхватила Инесса.

Значит, он и ей звонил.

Но почему нет?!

— Погодите немного. Надо осмотреться. Создать атмосферу для обсуждения…

Подозвал Гаврилу и Егора, показал статью.

— К нам в Клуб с утра целую пачку принесли. Какой-то курьер. Для безвозмездной раздачи, — сказал Гаврила. — А чего вы ждали, Андрей Филиппович?!

— Хотелось бы узнать, что дело расследовано.

Подошли Адриан и Карина.

Увидев газету, Адриан махнул рукой.

— Она уже вчера в Литературном музее лежала, на вечере Сережи Сальтисона. Читай — не хочу!

С улицы вошел Сергей Иванович Чупринин.

Компания нестройно, но радостно поздоровалась.

Маститый историк современной литературы, бросив равнодушный взгляд на газету в трешневских руках, пристально посмотрел на бойцов фуршетного фронта.

— Ребята, как вы не устаете?! — спросил с интонацией вечного искателя научных истин и, не ожидая ответа, двинулся к столу, где уже рассаживались организаторы премии и члены будущего жюри.

— Открывается второе дыхание, — пробормотал Трешнев.

— А потом третье! — подхватил Гаврила.

— С нами не соскучишься! — подвел итог Егор.

— Значит, вы читали? — спросил Трешнев. — И вас это не впечатлило?!

— Я не читал! Что «не впечатлило»?! — к ним подошел неутомимый филологический путешественник Георгий Орестович Беркутов. Верный его ученик — дюжий Гаврил Амиранов тащил за наставником огромную сумку.

— Гоша! Чтобы ты да не читал?! — удивился Трешнев.

— Только что с поезда. Хорошо, что Гаврилка меня встречал и сразу сюда притащил.

— Значит, в поездах и на вокзалах они пока что эту газету не раздавали… — задумчиво заговорил Трешнев.

— Что это за газета? Я такой не видел! — Беркутов развернул большеформатные листы.

— И не мог видеть: это первый номер!

— Кто издает?

— Поди разбери! Редактором записана какая-то Надежда Пасюкова-Железнова. Кто знает такую?

Все молчали.

— Псевдоним, — неуверенно сказал Адриан.

— Или чья-то подружка, получившая газету в подарок, — высказал свое предположение Гаврила.

— Учредителем значатся «СТАН», «Бестер» и еще несколько крупных издательств и книжных торговых домов… Пестрый, однако, союз.

— Среди обозревателей есть Глеб Кирилкин и Денис Димитров… Может, Денис что-то прояснит… — так же робко, как супруг, предположила Карина.

— Это вряд ли, — твердо сказал Беркутов, всматриваясь в подпись под статьей «Посмертная тайна Игоря Горчаковского». Там стояло: «М.Арин, Ульяновск — Мюнхен». Что это за блуждающая фигура? Я такого не знаю.

— Ну, если ты, Георгий Орестыч, не знаешь, мы — подавно, — признал Трешнев.

— Андрон, а что в статье? — спросила Инесса. — Скажи коротко.

— Если коротко, то здесь подробно восхваляется «Радужная стерлядь». Говорится, что в ней Горчаковский вывел современную литературу на новые высоты, художественно воплотил попытки многих писателей придать постмодернизму живое дыхание…

— А про «Кизиловый утес» есть что-то?

— Думаю, ради этого статья и написана! Эта история с куском из турецкого романа крутится так и эдак, даже с уходом в дебри текстологии… Почитаешь — тебе будет даже интересно, как они — или он, этот М.Арин, — заваливают всяческим хламом точнейший в литературоведении раздел… Но — никаких указаний на известные обстоятельства дела. Точного названия самого романа нет. Истории с задорожневскими авантюрами нет подавно.

Члены Академии фуршетов внимательно слушали, только Беркутов всматривался сквозь очки в строчки.

— Они здесь и суждение Михаила Шишкина приводят.

Георгий Орестович стал читать:

— «Хочу написать идеальный текст, текст текстов, который будет состоять из отрывков из всего написанного когда-либо. Из этих осколков должна быть составлена новая мозаика. И из старых слов получится принципиально новая книга, совсем о другом, потому что это мой выбор, моя картина моего мира, которого еще не было и потом никогда не будет…»

Беркутов обвел всех проницательным взглядом.

— «При этом “обыкновенный” читатель, разумеется, не обязан непременно угадывать, откуда взята та или иная фраза. Мне важно, что идеальный читатель знает все».

— Господа, а вы кто: читатели обыкновенные или идеальные?

— Читай, Георгий Орестович, читай, — поощрил Трешнев.

— «Слова — материал. Глина. Важно то, что ты из глины слепишь, независимо от того, чем была эта глина раньше…»

— Все-таки я хотел бы уточнить. Передохни, Гоша. — Адриан заглянул в газету. — Как-то у него неправильно слепились глина из карьера — словарный состав и уже готовые шедевры. Гжель. Керамика Раку. Кузнецовский и мейсенский фарфор. Буккеро… Ну, вы понимаете…

— Брось, Адик! — Беркутов снова вперился в газету своим натруженным взглядом многочитающего человека. — Вся эта цитата — ради последней фразы. «К счастью, людей, которым литература важнее, чем окололитературные скандалы, много». То есть мы — скандалисты, а эта литература следующего измерения — всем помощь и отрада, а глядишь, и несказанный свет.

— Так что теперь у тебя, Адриан, грандиозные перспективы, — подхватил Трешнев, — можешь перелицовывать свои переводы в собственные тексты! Открывайте с Кариной новый литературный проект!

— Вы что, ребята, дурачитесь! — воскликнула Инесса. — Какая же это литература?! Ведь все со школы усвоили: за списывание двойка, а то и кол!

— Это не списывание, а творческое преображение…

— Мы не опоздали?

Подошедший к ним президент был с очень приглядной брюнеткой Ксениного возраста.

— Знакомьтесь, господа, это Галина, мой гастроэнтеролог. Хочет приобщиться к миру современной литературы.

— Прекрасно! — оживился Трешнев. — Вот мы Галину и спросим, что она из нашей современной литературы читает?

— Э-э! — улыбнулась Галина. — Какой вы хитренький! Так сразу вам все и выложи! Мое чтение — это мое чтение. Я, может, вообще без вашей литературы обхожусь. Я, может, сюда пришла не о себе рассказывать, а вас послушать. Что вы мне, читателю, предложите?

— Если бы знать… — протянул Караванов.

Галина заметила развернутую газету:

— А, Горчаковский! Что, раскрыли, кто его убил? А почему в Интернете ничего об этом нет?

— Убийство пока не раскрыто. — Они увидели вошедшего в зал профессора Богородицкого, неформального главу Патриаршего стола Академии фуршетов, и заговоривший Трешнев встрепенулся:

— Кстати, давно пора спросить Бориса Владимировича, что он, как специалист по механике вязкопластичных, упругих и абсолютно твердых тел, а также признанный знаток изящной словесности, думает об убийстве Горчаковского.

Он метнулся к Богородицкому, который направил свои стопы к рядам кресел для пришедших на презентацию.

Разговор был недолог, но Трешнев вернулся с воодушевленным лицом.

— Наш патриарх сказал мне дословно следующее: «Молодой человек, не ищите здесь коллизий Моцарта и Сальери, а обратите свой взор к рейтингам продаж».