Сонные глазки и пижама в лягушечку

18:49

«И воскишит Нил лягушками, и поднимутся они, и придут в твой дворец, и в спальню твою, и на постель твою, и в дома чиновников твоих, и к народу твоему, и в печи твои, и в квашни твои. И в тебе, и в народе твоем, и во всех слугах окажутся лягушки».

Так гласит Ветхий Завет, Исход, глава восьмая. Интересно, думаете вы, в каком веке это написано? И какой тут смысл? Сейчас, похоже, все происходит с точностью до наоборот: народы и чиновники воскишают, а численность лягушек уменьшается.

Вы вслух перечитываете последнюю строчку: «И в тебе, и в народе твоем, и во всех слугах окажутся лягушки». Андрэ внимательно слушает. Он привязан к радиатору в гостиной (хоть какая-то польза от старой системы отопления) и забавляется буханкой ржаного хлеба. Макака предпочла бы хлеб с изюмом, но такого хлеба у вас нет, а потакать вкусам животного уже надоело.

– Не понимаю я библейского языка, Андрэ, – жалуетесь вы. – По крайней мере Ларри Даймонд не врал, когда говорил, что Египет был захвачен лягушками. Хотя лучше бы он врал. А если все остальное тоже правда? Давай-ка еще почитаем!

С того момента, как вы раскрыли старую Библию бабушки Мати, обезьяна вела себя спокойно, прилежно и уважительно; поневоле закрадывается мысль о христианской природе животного, о том, что оно действительно переродилось. Чушь, конечно! Этого не может быть. Простое совпадение или трюк. И тем не менее – хорошенькая картина: вы важно восседаете в своем любимом кресле с Библией на коленях, читая слово Божье внимательной варварийской обезьяне, – и в этот момент из входной двери, которую вы приоткрыли на случай, если в коридоре появится Кью-Джо, вышагивает Белфорд Данн.

18:56

Белфорд рыдает.

Это не преувеличение. Он действительно заливается слезами размером с гуппи, потрясенный не столько встречей с любимым питомцем, сколько зрелищем, которое ему открылось: вы помирились с бывшим недругом и умиротворенно читаете ему Священное Писание.

А сквозь слезы сияет такая яркая, ослепительная улыбка, что вы не удивились бы, превратись он в ходячую радугу. В этой улыбке ясно читается счастливая мысль: «Наконец-то мечты осуществились! Вот моя семья, два возлюбленных существа – в уюте и согласии наслаждаются общением и постигают мудрость и величие Божье».

Покрыв ваше лицо трепещущими поцелуями и едва не выдавив банановое дерьмо из Андрэ, который скорее развлечен, чем осчастливлен внезапным появлением большого начальства, Белфорд поясняет:

– Я не мог больше терпеть. Поехал в аэропорт и нашел какого-то морячка, который согласился поменяться билетами за шестьдесят пять долларов. Дороговато, конечно, за простой обмен. Но парень сказал, что он христианин, а значит, мои деньги не будут пропиты или проиграны в карты. Кстати о картах: Кью-Джо еще не вернулась?

– Мало того что не вернулась! Последний раз ее видели проходящей без ключа сквозь запертую дверь.

– Боже правый!

– Либо это, либо…

Либо что, Гвендолин?

– Ну ладно, зайчишка, не волнуйся. Разберемся. Сначала расскажи, как ты его нашла? Моего маленького негодника? Где он был, чем занимался? Рассказывай поскорее!

Пока Белфорд возбужденно расхаживает по комнате, вы фабрикуете историю, выставляющую вас в героическом свете. Любимый, похоже, не учуял пропитавшего ваше тело запаха грязной любви – очевидно, потому что от макаки тоже воняет. Тот факт, что любимый одинаково рад видеть и вас, и своего волосатого воспитанника, одновременно и раздражает, и умиляет.

– Мне стыдно признаться, Гвен, но за эту неделю я несколько раз терял веру. Веру в Андрэ, в тебя… даже в Иисуса.

– Ничего удивительного, Белфорд! Мы тебя простим, я не сомневаюсь.

Вы также не сомневаетесь, что из вас троих ни один не заметил его колебаний.

Влюбленный лебедь настроен романтически, это ясно по его туманному взгляду, по нежности, с которой он ласкает вашу руку. Он созрел для небольшой невинной дойки, но торопиться не следует.

– Послушай, – говорите вы, – наверное, вам с Андрэ хочется побыть наедине. Почему бы тебе не отвезти его к себе на пару часов? А потом, когда ты о нем позаботишься, мы с тобой можем… хм… пообщаться. Вернешься сюда, только ненадолго: завтра мне предстоит нервный и трудный день.

– Ну хорошо, так и сделаем. Кстати, по радио в такси говорили, что рынок завтра вряд ли откроется. Не из-за краха, а из-за атмосферных помех, которые нам всю неделю докучали. Пятна на солнце или еще что-то…

– Вот возьми ключи от машины. – Вы бегло целуете его в щеку и подталкиваете к двери. – Увидимся через пару часов. Пока, Андрэ! Приятного тебе отдыха!

(А мне придется чинить душевую занавеску, которую ты порвал, мерзкая тварь!)

– До встречи, дорогая! Спасибо за все. Даже не знаю, как тебя благодарить!

(Не волнуйся, что-нибудь придумаем.)

19:40

Сбросив душевую занавеску на пол, вы с наслаждением принимаете ванну – и в какой-то момент, понюхав мочалку, вскользь вспоминаете о Даймонде: интересно, как в его картину мироустройства укладывается тот факт, что человеческая сексуальность пахнет треской? Почему столь примитивный, базовый акт так явно ароматизирован океанскими приливами? Даже странно, что любитель пикантных запахов не придал этому значения… Больше всего, однако, вы озабочены бизнесом. Даже к лучшему, если рынки закроются на пару дней. Лишнее время, чтобы подготовить игру с нефтяными фьючерсами и замести некоторые хвосты под ковер. Если еще не поздно, если Познер еще не решил вас утопить.

Одна из причин крушения рынка – безудержный рост задолженностей по кредиту. Клиенты стали брать у брокеров в долг на приобретение ценных бумаг. Покупка с маржей – или под залог, с гарантийным депозитом – оставалась прибыльным занятием, пока в дело не вмешались широкие массы. Не нужно было отмыкать калитку для сиэтлских Сэма и Салли и их простоватого племянника. Вы всегда говорили, что маргинал, покупающий с маржей, – это абсурд и тавтология. И вот теперь, словно в доказательство, ваша жизнь полетела под откос. Или по крайней мере сильно осложнилась. С другой стороны, распоясавшиеся маргиналы невольно открыли захватывающие перспективы. Даже Ларри Даймонд, выдающийся финансовый гений наших дней, признал схему с нефтяными фьючерсами вполне рабочей. У него просто другие интересы, о которых вы предпочли бы не знать, ибо эти чертовы интересы накрепко застряли в мозгу, как пошлый назойливый мотивчик. Дельфины с пальцами, грибы с передатчиками, Будды с перепончатыми ногами, звездолеты с резервуарами для лягушек, люди с неописуемыми судьбами… Где же вы, зубы Джорджа Вашингтона, когда вас так не хватает?

Ваше блестящее от лосьона тело смугло, как кленовый сироп: в пору намазать на бутерброд мироздания. Вместо этого вы заворачиваете его в шелковый халат и ведете на кухню, чтобы приготовить салат. Выпростанный из пакета шпинат выглядит крайне изумленным. Даже проскакивает чувство, что вы прервали нечто постыдное. Помидор вращается в руке красной планетой. Окружающий мир кажется ярким и живым, как никогда. Вы доедаете последний завиток аругулы – веселый, электризованный, обжигающий полость рта, – и тут раздается треск телефона. Даймонд на проводе. Вы не ожидали, что он объявится так скоро, однако должны признаться: звонок вызывает приятую дрожь возбуждения. А признавшись, тут же делаете себе выговор.

– У тебя что-то во рту? Или просто рада меня слышать?

– Я заканчиваю обедать, спасибо! Подбежала к телефону, потому что думала: а вдруг это Кью-Джо?

– Увы, это не она. Но у меня есть предчувствие, что скоро она даст о себе знать.

– Даст о себе знать?!

– Вот именно. Через меня. Правда, это всего лишь предчувствие, оно может оказаться ошибочным… Ну ладно, сочная пипка. Я звоню из машины, с мобильного телефона…

– А, понятно, откуда помехи!

Поначалу вы подумали, что виновата аругула.