Хрупкая душа

— Вы мой адвокат.

— В этом вопросе я помочь вам не сумею. Позвоните Саттон Роарки, ее номер есть в «Желтых страницах». Это самый лучший адвокат по бракоразводным процессам.

— Я… я чувствую себя такой неудачницей. Настоящий статистический показатель неудач.

— Ну, — тихо ответила Марин, — кому же понравится узнать, что они нежеланны.

Я вспомнила слова Амелии, и они хлестнули меня, точно кнут. А еще я вспомнила свою речь в суде, которую мы с Марин неоднократно репетировали. Но прежде чем я успела ответить, она заговорила снова:

— Мне очень жаль, что всё зашло так далеко, Шарлотта.

У меня накопилось множество вопросов к ней. Как сказать об этом тебе — и не причинить боли? Как я могу заниматься своим иском, когда на мое имя подан другой? Но, услышав свой голос, я поняла, что спрашиваю совсем не это:

— Что же теперь делать?

Но Марин уже повесила трубку.

Назначив встречу с Саттон Роарки, я попыталась погрузиться в привычную рутину готовки и кормежки.

— Можно позвонить папе? — первым делом спросила ты, усевшись за стол. — Хочу рассказать ему, как я провела уик-энд.

Голова у меня разрывалась от пульсирующей боли, по горлу как будто стучали изнутри маленькие кулачки. Амелия молча взглянула на меня и тут же отвела взгляд.

— Что-то не хочется есть, — сказала она и попросила разрешения уйти.

Я не стала ее удерживать. А зачем, если меня там тоже, считай, не было?

Я загрузила грязные тарелки в посудомоечную машину. Вытерла со стола. Сложила белье для стирки. Все движения я выполняла автоматически. Я надеялась, что эти машинальные действия помогут мне заново обрести равновесие.

Когда настало время тебя купать, ты болтала за двоих.

— У нас с Найам у обеих есть ящики на Gmail, — трещала ты. — И теперь мы сможем разговаривать каждое утро в шесть сорок пять, перед школой. Можно как-нибудь позвать ее в гости?

— Что?

— Мама, ты меня не слушаешь! Я спросила насчет Найам…

— А что с ней?

Ты закатила глаза.

— Ладно, забудем.

Мы общими усилиями надели на тебя пижаму, я уложила тебя и поцеловала, пожелав спокойной ночи. Час спустя, когда я зашла проверить, как дела у Амелии, та уже лежала, с головой накрывшись одеялом. Но я услышала ее шепот и, сорвав одеяло, обнаружила, что она говорит по телефону.

— Что?! — воскликнула она, как будто я в чем-то ее обвинила, и прижала трубку к груди, словно это было ее второе сердце. Я молча вышла из комнаты: сил на то, чтобы выяснять, что она скрывает, у меня не оставалось. В какой-то мере я понимала, что этому она научилась у меня.

Спустившись в гостиную, я заметила чью-то тень и до смерти испугалась. Это оказался Шон.

— Шарлотта…

— Не надо. Просто… не надо, хорошо? — сказала я, все еще не отнимая ладони от бешено бьющегося сердца. — Девочки уже спят, если ты к ним пришел.

— Они уже знают?

— А тебе какое дело?

— Большое. Как ты думаешь, почему я решился на этот шаг?

В горле у меня застрял сдавленный крик.

— Честно говоря, не знаю. Я понимаю, что отношения у нас складывались не лучшим образом…

— Это очень, очень мягко сказано.

— Но это же как ампутировать руку из-за заусенца.

Он последовал за мной в кухню, где я засыпала порошок в посудомоечную машину и нажала нужные кнопки.

— Это не просто «заусенец». Мы буквально истекали кровью. Можешь твердить себе всё, что хочешь, но нашему браку это не поможет.

— Значит, единственный выход — это развод?

— Я другого не вижу.

— А ты его искал? Я понимаю, что тебе тяжело. Я понимаю, ты не привык, чтобы я защищала свои убеждения, а не твои. Но… Господи, Шон! Ты обвиняешь меняв сутяжничестве, а сам подаешь на развод, даже не удосужившись со мной поговорить? Даже не сходив к семейному консультанту или к отцу Грейди?

— Какой от этого прок, Шарлотта? Ты уже давно не слушаешь никого, кроме себя. Это не было спонтанным решением. Прошел год. Я целый год ждал, что ты очнешься и поймешь, что натворила. Целый год ждал, что ты будешь заботиться о своем браке так же, как заботишься о Уиллоу.

Я удивленно на него уставилась.

— Ты подал на развод, потому что у меня не оставалось времени на секс?

— Да нет же. Вот об этом я и говорю. Ты искажаешь смысл каждого моего слова. Я не «плохой парень», Шарлотта. Я просто не хотел ничего менять.

— Вот именно. Значит, нам лучше было просто сидеть в дерьме и не высовываться? И сколько лет это могло продолжаться? В какой момент у нас отняли бы дом за долги? Когда бы мы объявили себя банкротами?

— Ты можешь хоть на минуту забыть о деньгах?

— А всё дело в деньгах, Шон! — крикнула я. — Я провела выходные с людьми, которые больны ОП, но при этом живут насыщенной, полноценной, яркой жизнью. Что же тут криминального, если я хочу, чтобы Уиллоу жила так же?

— А у многих родители подавали иск об «ошибочном рождении»?

Передо мной промелькнули лица женщин, которые накинулись на меня в туалете. Вот только Шону о них я рассказывать не собиралась.

— Католикам нельзя разводиться, — сказала я.

— Об абортах им думать тоже нельзя, — парировал Шон. — Ты становишься католичкой, когда тебе это удобно. Так нечестно.

— А ты всегда видишь мир черно-белым, когда я пытаюсь доказать тебе — потому что на сто процентов уверена! — что в мире есть тысяча оттенков серого.

— Поэтому, — тихо ответил Шон, — я и пошел к адвокату. Поэтому я не повел тебя ни к священнику, ни к семейному консультанту. Твой мир, он такой серый, что ты уже не замечаешь никаких ориентиров. Ты не знаешь, куда идешь. Хочешь блуждать — воля твоя. Но я не позволю тебе забрать девочек в свое бесцельное странствие.

По щекам у меня побежали слезы. Я утерла их рукавом.

— Значит, это конец? Всё? Ты меня больше не любишь?

— Я люблю женщину, на которой женился, — сказал он. — А этой женщины больше нет.

И тут у меня началась истерика. С минуту поколебавшись, Шон все же обнял меня.

— Отстань, — простонала я, но сама еще крепче вцепилась в его рубашку.

Я ненавидела его, но именно к нему, тем не менее, обращалась за помощью последние восемь лет. От старых привычек избавиться сложно.

Когда же я сумею забыть тепло его рук? И запах его шампуня? Когда перестану слышать его голос, даже если он молчит? Я старалась запастись всеми этими ощущениями впрок, как запасаются зерном на зиму.

Напряжение спадало, пока я не почувствовала себя лишней, ненужной и неуместной в кольце его рук. Я отважно шагнула назад — теперь нас разделяло несколько дюймов.

— Что же нам теперь делать?

— Я думаю, — сказал Шон, — мы должны вести себя, как взрослые люди. Незачем ссориться на глазах у детей. Если ты не возражаешь, я перееду сюда. Спать, конечно, буду отдельно, — поспешно уточнил он. — На диване. Нам не по карману содержать два дома и двух дочерей в придачу. Адвокат сказала мне, что люди, решившие развестись, чаще всего живут вместе, пока всё не утрясется. Составим такой график, чтобы не пересекаться, но проводить время с детьми.

— Амелия уже знает. Она прочла письмо из суда. Но Уиллоу — пока нет.

Шон задумчиво потер подбородок.

— Я скажу ей, что нам надо решить кое-какие разногласия.

— Это же неправда, — сказала я. — Это даст ей надежду. Шон молчал. Он не сказал, что надежды нет. Но и что она есть, он тоже не сказал.

— Я принесу тебе второе одеяло, — сказала я.

В ту ночь я не могла заснуть и составила в уме список известных мне фактов о разводах:

1. На это уходит много времени.

2. Очень редко удается расстаться полюбовно.

3. Вам придется поделить всё, что у вас было общего, включая машины, дома, ДВД, детей и друзей.

4. Оперативное вмешательство в жизнь обходится очень дорого.

Удаление любимого человека влечет за собой не только финансовые, но и эмоциональные расходы.

Разумеется, я знала несколько разведенных пар. Это почему-то всегда случалось, когда дети учились в четвертом классе: такой уж был год, когда телефонные номера родителей учителя начинали записывать порознь. Почему четвертый класс оказывал такое губительное воздействие на брак? Или причина в том, что на него обычно приходилось десяти- или пятнадцатилетие совместной жизни? Если так, то мы с Шоном развивались не по годам.