Бытовая химия

Я был бесполезным существом. Совершенно лишним на этой планете во всех смыслах. Возможно, у всех в голове есть стереотип: писатель, изнывающий от тоски с бутылкой бурбона под рукой; он непрерывно стучит по клавиатуре, чтобы поспеть за потоком изливающихся из него слов. На самом деле депрессия не огонь для творчества, скорее, она напоминает душащее одеяло. Я даже усилием воли не мог заставить себя включить свой ноутбук, не говоря уже о том, чтобы написать пару корявых предложений. Моей энергии и желания хватало только на то, чтобы сидеть и чувствовать себя слабым, разбитым и потерянным. И если я не приносил никакой пользы самому себе, то мешал жить и другим. Я приходил в офис к Хью и рыдал ему в жилетку. Хаотичные жалостливые монологи с повторами и жалкими неловкими паузами. Хью пытался помочь. Он норовил заставить меня двигаться вперед, переключиться на другие вещи и вообще взять себя в руки. Хью, желающий меня развеселить: это сама по себе была ситуация с разгромным счетом. Каким жалким куском дерьма вы должны быть, чтобы сам Хью вас успокаивал? Словно вас уговаривал не бросаться в бездну самоубийца.

По иронии судьбы, сравнимой только с ударом гаечным ключом по губам, я своевременно узнал милую новость, что Эми и Пол поженились. Эми пыталась скрыть это от моих глаз изо всех сил, но я знал, что это так. Она была просто неприлично счастлива. Как мог кто-либо, кто-либо во всем мире, наслаждаться совершенно бездумным и даже вульгарным счастьем, когда со мной происходило такое? От этого мне становилось горько, и я злился на самовлюбленность человечества, но поступок Эми, тем более что счастлива она была с агентом Джордж, можно было считать практически предательством. От ненависти к ней меня спасало лишь то, что я знал, что это не ее вина. Не Эми сражалась против меня, против меня была вся вселенная. Судьба превратилась в садистку-хулиганку, и я был ее главной мишенью: я стал жертвой вселенской злонамеренной агрессии.

Наконец я осознал, что Сара была единственной подходящей мне женщиной на планете и всегда останется единственной, это озарение снизошло в агонии на первой стадии моего отчаяния. Вооруженный новым знанием, изменившим мою картину мира, я писал ей длинные письма, где объяснял свое открытие. Первое письмо заканчивалось словами: «…невыносимо, что я понял это только сейчас. Я знаю, что слишком поздно и ты не примешь меня обратно, но мне было необходимо сказать тебе об этом. Не волнуйся, я не жду от тебя ответа».

Когда по прошествии пяти дней в ящике не было толстого конверта с намеком на то, что, учитывая новые обстоятельства, она возьмет меня к себе, я написал новое письмо. Оно начиналось с извинений за повторное вторжение, но в предыдущем письме я забыл упомянуть некоторые важные детали и подумал, что их нужно описать для законченности картины. Я также научным образом пытался расположить ее к себе, скромно намекая на то, что она холодна, безразлична и безжалостна к испытываемой мной боли. Я не получил ответа и на это письмо тоже. Поэтому я, естественно, написал еще несколько писем. Однако, написанные мной после двух первых, новые письма были выдержаны в более твердом ритме и более выверенном формате. Начинаясь с самоунижения и извинений по поводу того, что было сказано в прошлом письме, заканчивались тем, что повторяли то же самое, что было сказано в прошлом письме.

Когда же я понял, что мне нужно наконец предпринять, чтобы Сара простила меня? Я уже порядком думал над этим, что ей пора поверить в произошедшие во мне перемены. Когда же мне стало очевидно, какой знак может убедить ее в этом? Думаю, что понимание это нарастало постепенно в течение многих дней и ночей. Со временем я осознал, что должен сделать это не только для Сары. Я понял, что это было важно и для меня тоже. Я был дерьмовником. Бездумным напыщенным куском дерьма, и мне необходимо было измениться. Не только потому, что у меня появился шанс снова быть с Сарой, но и потому, что мне просто жизненно важно было измениться. Нужно было порвать со Старым Томом, должен был родиться Новый Том и взять дело в свои руки. После того как я принял это решение, все остальное показалось мелочью. Теперь у меня появились связанные воедино цель и надежда: я почувствовал себя значительно лучше, чем в последние недели.

Хотя, честно сказать, я по-прежнему чувствовал себя куском дерьма, но уже другим кусочком.

Я выбрал день по собственному разумению. Когда я понял, что созрел или, по крайней мере, знаю, что нужно делать, то решил, что планируемое событие произойдет в субботу через две недели. Учитывая, что дата была выбрана с бухты-барахты и ничего нельзя было перенести, например, из-за дождя, мне по-настоящему повезло: день был просто великолепен. Сухой, безоблачный, солнечный день. Такой день кажется при всем этом еще и чистым: даже на большом расстоянии все видно словно через прозрачное стекло. В такой день выходишь на улицу и внезапно – даже если у тебя нет такой привычки – делаешь глубокий очищающий вдох и стоишь, улыбаясь, руки в боки.

Наученный горьким опытом, я подстригся заранее, решив не дожидаться рокового дня. Все остальное я тоже подготовил заблаговременно. Единственное, что могло подвести, – это лимузин с шофером, он должен был подрулить во второй половине дня, но мне ничего не оставалось, кроме как положиться на то, что машина окажется в нужное время в нужном месте, что шофер не заболеет или что-нибудь в этом роде. И сделать иначе было никак нельзя. Мне не по карману было покупать лимузин и оплачивать зарплату шофера для того, чтобы использовать их один-единственный раз. Нанять их на несколько часов и то оказалось до содрогания дорого. В любом случае, лимузин, даже если бы он и сломался, определенно лучше кареты и лошадей. Первым делом я подумал о лошадях и карете, конечно, но быстро пришел к выводу, что это было довольно глупо. Начнем с того, что в лимузине хотя бы был DVD-плеер.

Остался неразрешенным еще один существенный вопрос, но и это было вне моего контроля. Я забронировал путешествие и уже купил билеты (в Венецию – куда же еще? Я слышал, что там воняет, но все равно, знаете, Венеция – это Венеция, не правда, ли?). Однако я не позвонил Саре на работу, чтобы ей втайне организовали отпуск. Я хочу сказать, что мог бы это сделать, но я не верил, что они сохранят это в тайне. Главное в том, что я делал, – суперсекретность. Да, стоило это целое состояние, хотя я ни в коей мере не сожалею об этом, но все же я бы хотел, чтобы вы помнили: стоило это целое состояние. Тут и роскошь, и баловство, и веселье, но главное – неожиданность. Я никоим образом не был готов рисковать элементом неожиданности из-за того, что кто-нибудь по какой-то причине вдруг решил бы в шутливой манере обо всем рассказать Саре и, похихикивая, вскользь упомянуть о том, что завтра ей стоит принести на работу защипку для носа, если вдруг она отправится туда, где воняет. Мы уладим вопрос с ее отпуском. Сары не будет пару недель, и им просто придется с этим смириться. Им бы пришлось это сделать, если бы она вдруг слегла с дизентерией, верно? Разница, в общем-то, небольшая.

Я купил костюм. Даже и не думайте догадаться, во сколько он мне обошелся: поверьте, что правда страшнее, чем вы можете себе представить. У меня не было выбора, потому что, взяв костюм напрокат, я бы не смог его вернуть. Я надеялся исключительно на то, что в предстоящие годы буду свидетелем на несчетном количестве свадеб, а учитывая цену костюма, я рассчитывал подружиться с большим количеством людей лишь для того, чтобы подстрекать их к этому важному шагу в их жизни, если потребуется. Изначально я подумывал, что нужен еще и букет цветов. Однако, поразмыслив над этим более основательно, пришел к выводу, что Сара не очень-то любит цветы. Я ни разу в жизни не видел, чтобы она сама приносила домой букеты, а в одной-единственной вазе, что была в доме, хранились шариковые ручки. Мне показалось бесполезным дарить ей цветы. Дарить цветы нужно тем, кто их любит, а Саре нужно подарить то, что нравится именно ей. Я подумал и наконец вспомнил, что однажды она упоминала, что любит сливочную помадку. Так что вместо цветов я купил ей пакет с помадкой.