Клео. Как одна кошка спасла целую семью

Стив сказал, что забрал у Роба часы с Суперменом — ему было не по себе от того, что он получил их слишком быстро. Я запротестовала, но он уверил меня, что мальчик все правильно понял. Стив положил часы в письменный стол Роба.

Рата лежала у двери в детскую. Мы попытались уложить Роба в постель, но он отказался спать в комнате, где они жили вместе с Сэмом. В глазах у него был ужас, он повторял, что в комнате живет дракон. Сэм перенес его матрасик к нам в спальню и устроил ему ложе в углу под окном. Мы встретили первую ночь без Сэма, как потерпевшие кораблекрушение моряки. Я была уверена, что не смогу уснуть, но просто выпала из реальности — сон рухнул на меня, словно топор гильотины, милостиво погрузив в небытие.

Убраться из того, во что превратился наш мир, оказалось проще простого. Вот возвращение было непереносимым. На другое утро, еще не открыв глаза, я услышала песенку дрозда, которая звонко разносилась над холмами. На миг мне представилось, что в жизни все, как прежде. Просто мне привиделся жуткий, кошмарный сон. Но тут события вчерашнего дня взорвались в памяти, отчаяние накрыло с головой.

Стиву было не легче. Через несколько дней после несчастного случая я проснулась, потому что плечо было мокрым от его слез. Прежде он никогда не позволял себе плакать в моем присутствии. Нужно было бы обнять его, утешить, но я еще не до конца проснулась и совершенно растерялась. В смятении, не соображая, что говорю, я просто велела ему перестать. Я и не ожидала, что мои слова могут быть поняты так буквально. Больше Стив никогда открыто не предавался при мне скорби.

Дом был заставлен цветами. Скоро их недолговечность начала раздражать меня, казалась омерзительной. В такую жару вода в вазах быстро стала затхлой и наполняла воздух тяжелым запахом стоячего пруда. В каждой комнате на глаза попадались поникшие стебли, лепестки падали на пол, будто слезы.

Стив решил, что цветы меня огорчают. Наверное, он был прав. Он решил спрятать только что доставленные мертвенно-красивые хризантемы, лилии и гвоздики под кустами в саду, чтобы убрать их с глаз долой. Непонятно, чье поведение было более странным — женщины, которая в своем горе не могла спокойно видеть цветы, что все продолжали приносить, или ее мужа, который распихивал букеты под кусты.

Входная дверь была открыта, поскольку все время приходили люди, многих из которых мы даже не знали. Они стекались в дом, толпились в прихожей на ковре, который мне никогда не нравился. Одни говорили банальности, цитировали Библию, а я мечтала, чтобы все наконец ушли. Единственные слова, которые во мне отозвались, были цитатой из Шекспира: «Распалась связь времен». Другие посетители сердились. Среди них некий врач, который сообщил, что видел, как все произошло. На него это ужасно повлияло, сказал он. У него у самого два сына. Его гнев показался нам неадекватным. Может, врачи вообще отличаются тем, что постоянно негодуют?

Несколько человек (в основном женщины) наперебой заявляли, что испытывают те же чувства, что и мы. Вытирая слезы, они обращали ко мне заплаканные лица, ища утешения. Их слова были верхом бестактности: «Я бы не пережила, случись такое со мной», «По крайней мере, это даст Робу возможность выдвинуться. Он ведь постоянно был в тени старшего брата». Я предположила, что так они успокаивают себя, а может, просто сошли с ума, хотя провести черту между здравомыслием и безумием мне и самой сейчас было очень сложно.

Искореженному обломку человека, который раньше был мной, хотелось истерически расхохотаться в их бледные лица и посмотреть, как они в ужасе будут кривить губы. Слыша о том, что они чувствовали то же самое, когда потеряли отца/собаку/бабушку, я с трудом сдерживалась, чтобы не отхлестать их по щекам. Как можно сравнивать смерть старика с моей потерей?

Были и еще люди, те молча стояли у окна, выходящего на гавань. Залив, безразличный к человеческим страданиям, сверкал на солнце, отливая бирюзой. Я не находила утешения в его красоте, меня отталкивало это равнодушное великолепие.

Мой друг по факультету журналистики Фил Вхаанга обнял меня, не говоря ни слова. Мы никогда не были очень уж близки, но его объятия утешали во много раз лучше, чем тысячи слов, которые мне пришлось сегодня выслушать. Фил был маори, он принадлежал к другой культуре, совсем иначе воспринимающей смерть, и не испытывал потребности во всеуслышание разглагольствовать о том, как страшно происшедшее. Я была ему благодарна.

Потом я сидела на диване, поглаживая след от ожога на руке — память о том, как я пекла кекс на день рождения Сэму. В голове не укладывалось, что этот ожог еще здесь, в мире живых, а моего мальчика нет.

Мало того что ситуация и так сложилась невообразимая, так еще и туалет стоял без двери. Да, наш туалет, прямо как наши сердца, был распахнут для всеобщего обозрения. Скорбящие гости не могли укрыться и расслабиться в одиночестве. Мы тоже были лишены этой возможности. Стив приколотил к притолоке занавеску из душа, но хлипкая, в мелкий цветочек, преграда не доставала до пола, открывая посетителей снизу до колен. Я и не думала раньше, какой это надежный, благородный предмет — дверь. Правда, сейчас я открывала для себя множество вещей, о которых раньше не задумывалась.

Спустя несколько дней после похорон мне удалось убедить маму, что у нас все будет в порядке. Она с сомнением покачала головой и уселась в японскую легковушку. Из Англии позвонила мать Стива. Я вздохнула, когда она стала рассказывать, что ходила в театр на выступление знаменитого медиума Дорис Стоукс. Как будто нам еще не все было ясно. По словам свекрови, Дорис вызвала ее на сцену и сказала, что у нее есть сообщение от Сэма. Сэм просит передать, сказала Дорис, что у него все хорошо. Я раздраженно кивнула, когда Стив рассказал мне об этом. Все эти экстрасенсы и медиумы говорят одно и то же. Дальше Дорис поведала подробности о странном новом месте, где сейчас оказался Сэм. Похоже на школу-пансион, но тут весело и здорово. Я уже собралась отпустить язвительное замечание об английских медиумах и их тенденции описывать любые ситуации, прибегая к чисто британским терминам, вроде пабов, чайных и пансионов, когда Стив добавил еще одну деталь. Его мама совершенно не поняла, о чем речь, но передала слова Дорис. Может, для нас в этом есть какой-то смысл, сказала она Стиву. Сэм сказал, что он не против. Роб может взять себе его часы.

4

Вторжение

Навсегда. Сэм ушел навсегда. Сколько это будет длиться? Существует ли бесконечность? Символ бесконечности — петля. Если я прожду достаточно долго на какой-то вселенской автобусной остановке, есть ли шанс, что Сэм вернется ко мне, сделав оборот?

Никогда. Никогда я его не увижу. Если только не верить в загробную жизнь, реинкарнацию или пансион Дорис Стоукс. Я не могла вообразить Сэма в каком-то пансионе, пусть даже заведение содержали ангелы. Он бы разобрался, какие там правила, а потом немедленно их нарушил, чтобы его исключили и отправили домой.

Даже если какие-то из этих реальностей существовали — в будущем или прошлом, — у меня туда доступа не было. Тем не менее мне нравилось думать, что я унаследовала от папы какую-то частичку его отношения к нереальному миру. Его любимой цитатой из Шекспира было: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».

Папа любил рассказывать о том, что в молодости он, лежа на операционном столе, побывал на волоске от смерти. Он несся через туннель к ослепительному свету и, вынырнув из него, встретился с какими-то удивительными людьми. Ему было там необыкновенно хорошо, но затем он услышал ласковый голос: «Прости. Ты должен отправиться обратно».

Обратный путь по туннелю в привычный мир, говорил папа, показался ему самым горьким разочарованием в жизни. В результате пережитого он всегда верил в призраков и духов, в спиритические сеансы и положительно относился к любым духовным учениям, кроме христианства. На жизненном пути ему встречалось слишком много людей, что называли себя христианами, но при этом не обладали ни одним из дивных качеств, присущих Иисусу.