Тут и там. Русские инородные сказки - 8

У тетушки Мо сегодня хороший улов. Она с утра успела заглянуть в соседнюю комнату и тихонько ссыпать таблетки из двух стаканчиков. Если вечером ее забудут обыскать, она сможет набить почти доверху новый пузырек. Еще у нее в кармане несколько ватных тампонов, чайная ложечка, несколько пустых бланков для анализа крови и одноразовый шприц (новенький, в упаковке).

Тетушка перебирает в кармане свое богатство, задумчиво глядя в одну точку, потом спохватывается и возвращается к младенцу.

— Почему она так долго спит? — снова волнуется она. — Если я ее разбужу, может, она заплачет?

Кора подходит к пеленальному столику, встает на цыпочки и заглядывает в конверт. Детка хорошенькая — носик вздернутый, пушок на лбу — сладко спит, подрагивая ресницами.

Мама приводит дежурную нянечку, и та начинает перестилать постель. «Праздники у них, — ворчит она себе под нос. — У других работа, а у этих все праздники».

— Пойдем-ка сходим пока к доктору Найману, поболтаем о том о сем? — говорит мама тетушке Мо и берет ее под руку.

Тетушка высвобождает руку и прячет ее в карман.

— Не пойду я к Найману. У него потные ладони. И вообще… Мне не с кем малышку оставить.

Кора давно уже не малышка, ничего с ней не случится.

— При чем тут Кора? — Тетушка раздражается. — Твоей маленькой кузине уже две недели, а ты упорно игнорируешь этот факт! Ты и в прошлый раз была такой же черствой и бесчувственной! Каждый раз, как будто специально!

— Да, я игнорирую выдуманные факты и выдуманных кузин! — Мама еще раз, на всякий случай, бросает взгляд на совершенно пустой стол у окна. — И вообще, ты меня пугаешь!

— Не кричи, разбудишь ребенка!

Мама долго с участием смотрит на тетушку Мо и устало вздыхает.

— Тетя, ну что ты такое говоришь? — Она снова потихоньку берет ее под руку и старается говорить спокойно. — Тебе почти восемьдесят лет. У тебя есть только мы с Корой. И мы тебя очень любим. Ну что ты, в самом деле?

«Роженица, твою мать… старая маразматичка», — бормочет дежурная нянечка, проходя к двери с ворохом несвежего белья.

Но тетушка Мо все слышит и провожает ее ненавидящим взглядом.

Кора гладит младенца по теплой розовой щечке и размышляет, как лучше назвать детку — Жоаной или Марти. Потом подходит к тетушке, дергает ее за рукав и говорит шепотом:

— Ты иди, я присмотрю, не бойся. Она все равно еще спит.

Тетушка гладит Кору по голове и позволяет ее маме вывести себя в коридор.

— А где твоя детка, которая была в том году? — кричит Кора ей вслед.

Тетушка на мгновение застывает, видно, как напрягается ее спина, а рука в кармане быстро-быстро перебирает мелкие предметы. В тишине слышно, как звенят пробирки в процедурном кабинете, как открываются дверки лифта этажом ниже…

Тетушка Мо шумно выдыхает, опускает плечи и продолжает медленно идти по коридору.

Она не оглядывается, даже когда ребенок в конверте начинает тихонько плакать.

И мама не оглядывается.

И даже Кора.

НИКТО

Мия сидит у стенки на узкой кушетке-лавочке, обтянутой коричневым дерматином. У ее ног стоит открытая черная сумка с надписью «La sportiva». Время от времени Мия наклоняется и аккуратно, двумя пальцами, выуживает из недр сумки маленькую печенюшку, отправляет ее в рот и, закрыв глаза, облокачивается о стенку.

На той же лавочке сидит еще одна барышня. Она, похоже, нервничает и пытается согреть ладони, сложив их лодочкой между коленок. Барышню отделяет от Мии пустое место. На нем лежит свернутый плащ непонятного цвета с серой подкладкой.

— Как-то зябко тут, — говорит барышня как бы сама себе, выпрямляя спину и поводя плечами.

Мия наклоняется к сумке, достает еще одну печенюшку и думает о том, что тут, в коридоре, акустика почти такая же, как в аптеке рядом с домом.

— Это нервное, — говорит Мия, чуть растягивая гласные. Она не столько отвечает барышне, сколько хочет послушать, как звучит ее собственный голос в этом пространстве.

Какое-то время они обе молчат, глядя на дверь напротив. На двери висит круглая белая блямба с номером «23».

Кош долго смотреть на нее прищурившись, то цифры наползают одна на другую, образовывая то «8», то «6»… Вдруг блямба резко отъезжает вправо. Мия вздрагивает от неожиданности, но это просто открылась дверь.

— Кто на шестнадцать тридцать? — Мия не видит обладательницу высокого металлического голоса, а лишь локоть в белом рукаве и носок черной туфли-лодочки с ободранным лаком на кончике.

Барышня рядом как-то поспешно вскакивает, бледнеет, что-то говорит беззвучно, одними губами, и исчезает к кабинете.

Когда за ней закрывается дверь, Мия достает еще одну печенюшку, медленно кладет ее на язык и облокачивается о стенку. Откуда-то слева доносится тихое мерное тарахтение, которое становится все громче и громче.

Вдоль коридора неспешно идет девочка лет пяти и тянет за собой пластмассовую машинку на веревочке. Это некогда грузовик, у которого теперь нет кузова, а лишь потертая зеленая кабина и пустая платформа с двумя торчащими штырями-обрубками.

— Я тебя умоляю, прекрати уже тарахтеть! — говорит Мия громко, не поворачивая головы и даже не открывая глаз.

— Я не могу прекратить, — так же громко отвечает девочка.

Она идет не глядя под ноги, а лишь все время назад, на грузовик, поэтому ее заносит то влево, то вправо. Машинка переворачивается каждый раз, когда ударяется о стенку или ножку кушетки.

— Всегда можно что-то прекратить, — говорит Мия. — Ты просто не хочешь! Тут совсем нельзя шуметь.

— Я не шумлю, я везу больного. Я «Скорая помощь», — говорит девочка, приседая возле перевернувшегося грузовика.

— Ну что ты прямо как мальчишка с этой машинкой… Может, ты мальчишка?

Девочка ставит грузовик на колеса, встает, поудобней перехватывает веревочку и молча продолжает идти по коридору. Поравнявшись с Мией, она вдруг останавливается и говорит:

— «Скорой помощи» везде можно шуметь. Она даже специально шумит, чтобы ей давали дорогу! Ты ничего не понимаешь! Ты никогда ничего не понимаешь!

— А что это ты со мной так разговариваешь? — Мия начинает раздражаться. — Мелюзга! Ты вообще никто!

— Нет, я кто! Нет, я кто! — кричит девочка чуть не плача и бежит по коридору, волоча за собой машинку.

— Ну-ка иди сюда! — Мия встает с лавочки. — Я кому говорю?

Из кабинета номер «23» выходит знакомая уже барышня, прикрывает дверь и несколько секунд стоит, прижавшись спиной и затылком к стене.

Мия и девочка замолкают и смотрят на нее в ожидании.

Барышня раз пять глубоко вдыхает и выдыхает, дрожит подбородком, делает несколько шагов к лавочке и, не дойдя до нее, начинает плакать, прямо стоя посреди коридора и закрыв лицо руками.

Мия разочарованно вздыхает и отворачивается, потеряв к барышне всякий интерес.

Она берет с пола свою сумку, ставит ее на лавочку, медленно застегивает молнию, придерживая сумку коленом. Так же медленно она берет и разворачивает плащ, встряхивает его и надевает. Потом перекидывает сумку через плечо и идет к лифту.

Кроме плачущей барышни в пустом коридоре остается лежать на боку пластмассовый грузовик без кузова. Но когда Мия оглядывается, дойдя до стеклянной двери, то успевает увидеть только веревочку от него.

Да и то лишь на мгновение.

ДОРОГОЙ, МИЛЫЙ ДЖИКУ…

Почти всю осень каждое утро Нуца выходит из дому, чтобы броситься под восьмичасовой кишиневский поезд.

Даже когда идет дождь и на улице совсем противно и зябко.

У Нуцы есть зонт и короткие резиновые сапожки лилового цвета. Она застегивает пальто на все пуговицы, повязывает длинный серый шарф и зачем-то берет сумочку. Ах, ну да, в ней же документы и прощальное письмо. А еще два кусочка докторской колбасы, завернутой в целлофановый пакетик (для недавно ощенившейся дворовой суки). Можно все это положить в карман, но сумочка очень подходит к сапожкам, поэтому пусть будет.