Зимний дом

— Конечно, девочка моя. — Рука отца легла ей на плечо. — Как только я поговорю с его светлостью, мы отправимся домой. — Большие бледно-голубые глаза Джулиуса Фергюсона осмотрели переполненный зал. — Когда эта традиция отомрет, я буду рад. Мне всегда казалось, что в этом празднике есть что-то языческое.

Преподобный вышел из зла, а Элен закрыла глаза и снова отдалась музыке.

— Мисс Элен, не хотите потанцевать? — спросил чей-то голос.

Перед ней стоял Адам Хейхоу. Этот деревенский плотник и столяр-краснодеревщик был высоким, смуглым и сильным. Элен казалось, что она знала его всю жизнь.

— С удовольствием, Адам.

Он взял Элен за руку и повел в круг. Музыка заиграла снова, круг разделился на два, которые переплетались друг с другом согласно старинному обычаю. Темп становился все быстрее; знакомые лица раскраснелись; казалось, невзрачный зал стал ярче. Элен смеялась и ощущала себя частью происходящего. Она очутилась в объятиях Адама и принялась выписывать маленькие крути внутри большого.

Танец кончился, но в зале еще отзывались эхом музыка и смех. Деревенские заливали жажду пивом, Элен вытирала платком потное лицо.

— Лимонаду, мисс Элен?

Она улыбнулась Адаму:

— Нет, спасибо. Лучше подышим свежим воздухом.

Адам прошел вместе с Элен к боковой двери, открыл и придержал ее для своей дамы. Дверь с треском захлопнулась за ними, и наступила тишина.

— Ах, как весело! — отдуваясь, сказала Элен. — Как замечательно! Я обожаю танцевать.

Луна была полной и желтой, на чернильно-черном небе мигали звезды. Трава и камыш стояли неподвижно; в морозном воздухе чувствовалось приближение зимы.

— Красота какая, — сказала Элен, посмотрев на небо.

— «Все недвижно, ночь тиха, звезды светят свысока…»

Элен услышала слова, которые прошептал Адам, и уставилась на него во все глаза.

— Адам… Это ведь Шелли, верно? Я и не знала, что вы любите поэзию.

Он не ответил, и Элен со стороны услышала свой голос, которому не хватало деревенской протяжности. Ее высокомерный и снисходительный тон наверняка отпугнул Адама, всегда нравившегося девушке. Элен вспыхнула и хотела попросить прощения, но увидела, что к ним идет отец.

— О господи, Элен, где твое пальто? Ты простудишься!

По дороге домой Элен забыла о своем смущении и снова посмотрела на небо и звезды. «Это самое чудесное место на свете», — подумала она и взяла отца под руку. И тут ей вспомнился конец четверостишия, начало которого процитировал Адам:

Приближался октябрь, и Дейзи начала складывать вещи, которые Робин должна была взять с собой в Гиртон. На сундуке лежали стопки починенных и выглаженных блузок и юбок, напоминая о судьбе, с которой Робин все еще не смирилась. Холодный ветер и бесконечный дождь, заставившие приречные ивы до времени сбросить листья, вторили ее настроению. Она закрылась в зимнем доме и смотрела, как дождевые капли сбегают по стеклу. Потом надела рейтузы, пальто и читала до тех пор, пока на мокрой веранде не послышались чьи-то шаги.

Дверь открыл Хью.

— Роб, мама говорит, что скоро обедать.

Робин выпрямилась.

— Сегодня у нас праздничная трапеза. Будет твой любимый фруктовый торт… — Хью осекся и пристально посмотрел на сестру. — Эй, старушка, никак у тебя глаза на мокром месте? Что случилось? — Он вынул носовой платок.

— Грустная книга… Мне жаль бедняжку Нелл, мать Дэвида Копперфилда. — Робин посмотрела в другую сторону и шмыгнула носом.

Но Хью это не убедило.

— Роб, я буду навещать тебя при первой возможности. А на все выходные стану привозить домой. Ты только скажи.

То, что ее не поняли, только подлило масло в огонь.

— Дело не в этом! — Робин заерзала, и книги посыпались на пол.

— Тогда скажи, в чем. — Хью сел на ручку кресла и посмотрел на сестру сверху вниз. Потом взъерошил Робин волосы, которые она забыла причесать, и промолвил: — Валяй, старушка. Мне можно сказать все.

То, что Робин так долго таила в себе, тут же выплеснулось наружу:

— Я не хочу ехать в Гиртон!

Хью сделал большие глаза, а потом осторожно спросил:

— Значит, дело не в тоске по дому?

— В тоске по дому? — Робин злобно показала на окно. — Хью, посмотри сам! Тут сыро, пасмурно и пусто! О чем тут тосковать? — Она покачала головой. — Гиртон — та же школа. Я в этом уверена. Ты знаешь, как я ненавидела школу. Почти так же, как классическую филологию, — презрительно добавила она.

— Может быть, тебя переведут на другое отделение. Например, на историческое. Или литературное. — Тут Хью увидел глаза Робин. — Ох… — Он на мгновение умолк, а потом заявил: — Ты должна сказать об этом маме и папе.

— Знаю. — Робин вздохнула и провела рукой по волосам, отчего те встали дыбом.

Надевая галоши, она услышала, как Хью осторожно промолвил:

— Роб, пожалуйста, потактичнее, ладно? Ты знаешь, что означает для папы твоя учеба.

Она распахнула дверь зимнего дома и побежала по мокрой лужайке.

Она пыталась вести себя тактично, но все как-то сразу пошло вкривь и вкось. Робин расстроила отца, сказав ему, что не собирается даром тратить три года на изучение никому не нужного прошлого, расстроила мать, отказавшись есть приготовленное ею угощение. Но хуже всего был ее отчаянный крик, от которого Хью побледнел как полотно:

— У меня никогда не было выбора, ведь так? Я обязана учиться в Гиртоне только потому, что Стиви умер, а Хью заболел!

Робин обвела глазами стол и поняла, что причинила боль всем своим родным. Даже Хью, который был так добр к ней. Зарыдав от гнева и безнадежности, она выбежала из комнаты, схватила пальто с вешалки и выскочила из дома.

Она бежала, шлепая по лужам, пока не добралась до железнодорожной станции Соэм. К счастью, кошелек оказался в кармане пальто. У платформы стоял кембриджский поезд; Робин села в вагон, уставилась на мокрые серые Болота и попыталась сосредоточиться. Корабли были сожжены, мосты снесены. В Кембридже она остановилась посреди толпы и услышала объявление начальника вокзала об отправлении поезда на Лондон. Внезапно Робин овладела тоска по Лондону и жизни, которую она когда-то вела. В Блэкмере слишком тихо, слишком одиноко. Нет, пора бежать.

Она пошла к дому двоюродного дяди Майи. После смерти отца Майи дом Ридов сменил владельца. Лидия Рид собиралась снова выйти замуж, а Майя жила у кузена Лидии Сидни и его жены Марджери.

У Майи сидела Элен и пила чай.

— Папе нужно было навестить одного старого кембриджского прихожанина, — объяснила она, — так что я решила поехать с ним, кое-что купить и зайти к Майе. Рада видеть тебя, Робин.

Майя заваривала чай на кухне. Робин следила за ней и видела, что подруга изменилась. Она сильно похудела и повзрослела.

— Должно быть, ты очень тоскуешь по отцу.

Майя долила кипятком заварочный чайник и пожала плечами.

— Как ни странно, к таким вещам быстро привыкаешь. — Она прикрыла светло-голубые глаза, заставив Робин замолчать. — Мне нужно искать работу. Я закончила курсы бухгалтеров и должна найти себе место. — Она вынула из буфета чашки и блюдца. — А ты, Робин? Все еще хочешь стать первой женщиной-профессором Кембриджа?

— Не хочу, — мрачно ответила Робин. — Я уже сказала об этом маме и папе. Был ужасный скандал.

— Угу, — только и сказала Майя, разливая чай в чашки.

— Если ты не хочешь ехать в колледж, то что же ты будешь делать? — спросила Элен.

— Понятия не имею. — Робин взяла чашку и понурилась.

Она хотела сделать так много, но первое же серьезное событие взрослой жизни выбило ее из колеи. Придется вернуться к родителям. И снова увидеть разочарование в глазах отца.

— Что ты хочешьделать? — спросила Майя.