Добрый гений

Глаза расширились.

— А со мной ему неинтересно?!

— Кроме того, он, я думаю, испытывает к ней благодарность.

Глаза расширились еще больше.

— А ко мне он ее не испытывает?!

— Но пойми… он Марию Теодоровну еще и жалеет.

— А меня, значит, ему не жаль?!

Лидуся закрыла лицо кулаками. Подбородок ее страдальчески задрожал.

— Что ты? Что ты, Лидуся?… — всполошилась я. — Ходи туда… вместе с ним. Как было прежде…

— Для чего?! — Она оторвала кулаки от лица, чтобы с кулачной решительностью прозвучали слова: — Больше не пущу… Ни к кому не пущу!

То, что Валерий навещал Марию Теодоровну без видимой надобности, без какой-либо практической цели, представлялось Лидусе необъяснимым. Но дело было не только в этом… Он, 'выходит, принадлежал ей не полностью! Она ревновала его к угасающей женщине… Верней, к тому времени, к тем душевным движениям, которые он посвящал кому-то, кроме нее.

«Она любит его! — не без ликования констатировала я. — Заставить Лидусю плакать… могла лишь какая-то чрезвычайность. Ею оказалась любовь к моему сыну!»

Я видела перед собой лицо, которое от всякого необычного состояния становилось еще красивее. И красавица, которая могла выбрать в школе кого ей было угодно, выбрала моего сына!

Я растроганно прижала ее к себе.

Иногда говорят: «Нет характера…» Характером обладают все. Но одни сильным и стойким, а другие слабым и дряблым. Меня беспокоило, что характер сына был слишком податливым, раскрывающим, как послушный ключ, душу и тому, перед кем ей следовало бы замкнуться.

Но неожиданно обнаружилось, что характер Валерия может быть непреклонным.

Когда Лидуся и ему крикнула: «Ни к кому не пущу», он ответил:

— А я ни к кому и не пойду… Кроме Марии Теодоровны… Но к ней? Что бы там ни было! Я так решил.

Радоваться этому или нет, я не знала. Теперь уже в самой Жизни у него прорезался голос, который заставил не только услышать себя, но и к себе прислушаться. Через благодарность и жалость мой сын переступить не сумел.

— Что бы там ни было? — испытующе уточнила Лидуся. — Там — это у нас с тобой?

— Что ты? У нас с тобой ничего плохого случиться не может, — смягчился Валерий. — Точней, между нами…

Мария Теодоровна угасала естественно, как угасает лампада, когда иссякает масло.

Смерть человека, имевшего поклонников и поклонниц, с неопровержимостью выявляет либо искренность поклонения, либо его фальшивость.

Я никогда не слышала, чтоб у гроба исполняли романсы. Пели то, что любила Мария Теодоровна… С ней прощалась великая музыка, которая и была ее жизнью. Иногда романсы, как бы захлебнувшись, прерывались. Аккомпанемент, пробежав по инерции в одиночку небольшую дистанцию, растерянно затихал. Слезы мешали певцам. «Быть в форме!» — вспомнила я девиз покойной.

Романсы вновь овладевали фойе и вестибюлем оперного театра. Мария Теодоровна необычно старела и необычно расставалась со всеми нами. Люди прижимались к зашторенным черной материей зеркалам, к стульям с аристократично изогнутыми спинками, к гардеробным стойкам… Все вытягивали шеи, силясь увидеть Марию Теодоровну в самый последний раз. Молодая душа покинула ее тело — и узнать покойную можно было только по волосам. Ей стало ровно столько лет, сколько было.

Валерий и Лидуся стояли по обе стороны от меня. Она держала в руках что-то завернутое в бумагу и перевязанное рассветно-розовой лентой.

Так как дом наш был возведен еще до первой империалистической, в нем обитало много людей старых и пожилых. Они вглядывались в почти отсутствовавшее лицо Марии Теодоровны с особой, тоскливой пристальностью, провидя свое близкое будущее. Хотя смерть, как уверяют мудрецы, выкликает только по жребию…

Когда мы, подхваченные скорбным потоком, были вынесены на улицу, Лидуся протянула Валерию квадратный пакет, перевязанный лентой. И тихо сказала:

— Возьми пластинки… С них все началось. Ты помнишь?

— Помню.

— И прости меня. Ладно?…

… Задумав программу действий, отправляясь в плавание к намеченной цели, Лидуся заранее предугадывала все возможные препятствия, старалась безошибочно определить, что ей грозит — коварно скрытые рифы или полускрытые, одновременно подводные и надводные айсберги… Но если все же обнаруживалось что-то непредусмотренное, ее пробивная мощь удесятерялась и способна была, по моему мнению, преодолеть любое препятствие. «Лишь бы Валерий ей не мешал, — думала я, — только бы не сбивал ее с курса!» Я знала, что Лидусин курс иногда мог представить ее для кого-то в невыгодном свете, но невыгодным для моего сына он оказаться не мог. Я предпочла бы оснастить самого Валерия качествами зоркого мореплавателя, перед тем как отпустить его в полные неожиданностей жизненные просторы. Но тут я не надеялась на свои силы. Легче было не создавать гарантию безопасности Валерия в нем самом, а положиться на готовую гарантию, которой мне представлялась Лидуся. И я положилась.

Лидуся, затаившись от нетерпения, ждала, когда же кончится мутация голоса моего сына. Пропадет ли он, канет ли в школьное прошлое? Или вернется? Программа ее действий была всецело связана с этим.

И мутация, конечно, прошла. А голос, переждав неблагоприятный период, вернулся.

— Драматический тенор! Как я и хотела… — на слух определила Лидуся. — Дефицитнейший вариант! Мы вместе поступим в училище и «высшее музыкальное»…

Ей поступить было легче: она окончила музыкальную школу. И, конечно, с отличием. А Валерий учился в домашних условиях.

— Но зато у Марии Теодоровны! — провозгласила Лидуся. — Теперь уже это — рекомендация с такой высоты…

Она возвела глаза к небу.

Особенно Мария Теодоровна пригодилась на втором этапе, когда поступление в «высшее музыкальное» стало очередной Лидусиной целью. Но очередные планы не выстраивались в некую очередь: на каждом данном этапе они объявлялись неповторимо значительными для всей дальнейшей жизни. Срыва своих замыслов Лидуся не допускала. Даже походка ее менялась, становилась выверенно-наступательной. Она шла в атаку.

— На вокальное отделение поступить труднее всего, — разузнав, сообщила Лидуся.

Взглянув на ее сосредоточившийся, скульптурно выпуклый лоб, для баланса обрамленный нежнейшей белокуростью, я поняла: она что-то изобретает. И Лидуся изобрела!

Однажды она прямо с порога начала излагать мне, зная, что Валерия нет дома, а я поддержу любую ее затею, если она хоть в чем-то на пользу сыну:

— До вступительных экзаменов еще далеко… Только что закончились выпускные. А за ними в «высшем» что последует? Прощальный вечер, концерт!… И я договорилась, что на нем выступит наш дуэт. Программу «Старые пластинки» (да-да, ту самую!) мы посвятим памяти Марии Теодоровны, которая преподавала в «высшем музыкальном» двадцать пять лет. Смогут ли отказать ее последнему ученику? Марии Теодоровны уже нет… Но она нам поможет!

И Мария Теодоровна помогла: через два месяца, вслед за Лидусей, приняли и Валерия.

Когда моему сыну исполнилось восемнадцать, он незамедлительно стал мужем. Лидуся и так уже после своего совершеннолетия заждалась: она была старше Валерия на полгода. Тут обнаружилось некоторое нарушение ее интересов: предпочтительней, чтобы жена отставала от мужа в смысле возраста, а не он от нее. Но Лидуся, не уклоняясь от этой темы, вспомнила, что Мария Теодоровна выглядела ничуть не старше собственного сына. Так что по-разному бывает — и не в возрасте суть.

Их отношения выдержали проверку детским садом, школьным периодом, училищем и половиной курса «высшего музыкального»… Эти отношения пора было узаконить!

Даже то, что Лидуся делала быстро, она не делала второпях, а тем более свадьба, которая была запрограммирована ею еще в дошкольные годы!

— О материальной стороне вы не думайте, — сказала Лидуся между прочим, не желая сосредоточиваться на этой «стороне», чтобы нас не обидеть.

Валерий вопрошающе вспыхнул и с беззащитной надеждой взглянул на меня.

— Почему? Я немного скопила… Специально на этот случай.