Мария в поисках кита

Я:Когда-нибудь да оценят.

ВПЗР:Его давно бы уже оценили, если бы мой агент не был такой ленивой овцой!..

Года три, как я приучила себя не реагировать на постоянно всплывающую тему «ленивой овцы». И на то, что во всех мнимых и подлинных неудачах ВПЗР виновата только я, никто иной. Я, которая напрасно жрет хлеб, нимало не заботясь о продвижении своего сверхвыдающегося работодателя прямиком в заоблачную высь — туда, где расположено мемориальное кладбище литературных селебретис всех видов и мастей. Надписи на надгробиях — вот что привлекает ВПЗР!.. Сплошные панегирики, сплошные констатации непреходящей роли в истории культуры и — шире — в истории так нелюбимого ВПЗР человечества.

У нее и текст для собственной эпитафии заготовлен. Что-то вроде «

Ни больше ни меньше. И всегда свежие цветы. Не пафосные, но со значением. И с подтекстом. Ирисы — «твоя дружба много значит для нас». Красные камелии — «Ты как пламя в нашем сердце». Хризантемы — «Позволь нам любить тебя вечно».

Да-а…

Но надо знать ВПЗР! — Она и под могильной плитой не оставит гипотетические стенания поклонников без ответа. Обязательно отыщет способ брызнуть в них ядовитой слюной. Или, за неимением слюны, произрастет расхристанным кустом бальзамина: «Ха-ха-ха, ушлёпки! Мы, мать вашу, с вами не равны!»

Никто ей не ровня — и в этом вся ВПЗР.

Да-а…

Ей не нравится, когда ее не узнают, но и когда узнают — не нравится тоже. «Ложная скромность — первый признак гордыни, — говорит в таких случаях Катушкин. — И как ты до сих пор не удавила ее, Ти?»

Катушкин — партнер ВПЗР по покеру, один из немногих, кто вхож в дом и кто подпадает под весьма условное (в ее случае) определение «мой старинный друг».

Собственно, Катушкин старинный и сам по себе. В смысле — человек в возрасте. Ему за сорок, он переплетчик и реставрирует книги. Занятие довольно романтическое, требующее не только терпения, но и известной доли нежности.

Катушкин — нежный. Мягкий. Катушкин — большая умница, влияние книжных раритетов и фолиантов даром не прошло. При этом Катушкин может починить кран, поменять фильтр, вкрутить лампочку, прибить отошедший в коридоре плинтус и поклеить обои. ВПЗР без всякого зазрения совести пользуется прикладными навыками Катушкина, не забывая при этом хамить ему, третировать его и оттачивать на кем свое желчное остроумие.

И не было случая, чтобы Катушкин ответил ударом на удар или оскорблением на оскорбление. Не было случая, чтобы он выиграл у ВПЗР в покер. Даже имея на руках расклад близкий к «ройял флеш».

«Себе дороже, — оправдывается Катушкин. — Она меня и прибить может, с нее станется. А хотелось бы пожить еще немного. Хоть жизнь и грустная штука».

Еще одно из оправданий катушкинского малодушия выглядит так: «Не будем волновать понапрасну нашего гения. Ему еще не одну нетленку писать…» Проговаривается данный текст без всякой иронии, и тут уж я сама готова удавить Катушкина — за откровенное пресмыкательство. За низкопоклонство перед

А Катушкин — ангел карманного формата.

Их знакомство уходит корнями в мел. Или в триас. Ни один, ни другая толком не могут вспомнить, как именно оно произошло. Вернее, у обоих разные трактовки случившегося тысячелетия назад.

ВЕРСИЯ КАТУШКИНА:периферийная дива ВПЗР была подобрана студентом института Культуры Катушкиным прямо на улице, в состоянии сильного алкогольного опьянения. ВПЗР дефилировала по тротуару босиком, хотя на дворе стоял октябрь, и при себе имела небольшую сумку с вещами и документами. На сумке красовалась самопальная трафаретная надпись «SEXY NAUGHTY BITCHY» [4]— Катушкин хорошо это запомнил. Точного перевода этой фразы он не знал, поскольку в институте изучал немецкий, а в курсе школьного английского таких слов быть не могло по определению. Возможно, знай чертов перевод, Катушкин поостерегся бы приводить ВПЗР домой, в крохотную однокомнатную квартиру с мамахен и котом по кличке Ашшурбанипал или просто Шурик.

Возможно, хотя, скорее всего, — нет. Катушкин — сердобольный. И он не оставил бы на улице беспомощную девушку — любую, а не только ВПЗР.

Примечание: Лучше бы Катушкину встретилась любая другая девушка! Или динозавр. Или археоптерикс. Тогда бы его жизнь сложилась по-иному. Не обязательно счастливее, но — по-иному…

Так или иначе, но ВПЗР тормознулась у Катушкина с мамахен и Шуриком почти на год. И уже через неделю после вселения начала устанавливать свои порядки. Мамахен (такая же сердобольная и безответная, как Катушкин) была выдворена на кухню, сама же ВПЗР угнездилась на фамильной кровати из красного дерева и прибрала к рукам фамильную же китайскую ширму с цаплями. Дислокация самого Катушкина изменений не претерпела: он как спал на раскладном кресле у двери, так там и остался.

К себе за ширму ВПЗР пускала лишь кота Шурика — просто потому, что не пустить его было невозможно: всеми правдами и неправдами животное просачивалось в вэпэзээровский угол, поскольку полюбило новую жиличку сразу и навсегда. Ни Катушкина, ни катушкинской мамахен для Шурика больше не существовало. Но нельзя сказать, что любовь эта была взаимной: ВПЗР терпела Шурика, не больше. А под конец — так и просто возненавидела за излишнюю прилипчивость. Тут-то бы Катушкину и призадуматься во второй раз, экстраполировать ситуацию на себя. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: любовь у ВПЗР никогда не бывает взаимной. Исключительно безответной, «а лучше бы ее и вовсе не было». Взаимная любовь, согласно теории ВПЗР, разжижает мозги и убаюкивает душу. В то время как душа должна страдать бессонницей и быть начеку, чтобы не прошляпить Великий Приход.

Великий Приход: он же — вдохновение, он же — божественное откровение, он же — внутреннее знание. И не одно, пусть и самое качественное соитие, не сравнится с этим умопомрачительным внутренним знанием. А кто думает по-другому есть пошлый обыватель. Лилипут. Человеческий перегной. Одним словом, «шайзе», как сказал бы склонный к немецким дефинициям Катушкин.

Очевидно, Великий Приход впервые настиг ВПЗР за ширмой у Катушкина. По его словам, Приход длился не меньше двух суток: все это время она что-то писала в замусоленной огромной тетради, без перерывов на сон и еду. Затем, когда время Прихода вышло, ВПЗР устроила общий сбор на кухне и зачитала присутствующим свой первый рассказ.

— Ну как? — спросила она у Катушкина и мамахен, когда последняя фраза была произнесена.

— Забористо, — только и смог вымолвить опешивший от дичайшего и довольно путаного потока сознания Катушкин. — Такое впечатление, что ты под кайфом писала. В натуре… Барбитуратов пережрала или кокса нанюхалась.

— Пшел вон отсюда! — парировала ВПЗР, никогда не терпевшая критики в адрес своих экзерсисов. — Быдлятина. Совок. Пигмей. Иди штудируй Сергея Михалкова, идиот!

— А ты что думаешь, мама? — Струхнувший Катушкин тут же попытался юркнуть под крыло мамахен. — Разве я не прав? Не прав?

Мамахен, эта святая женщина (и по совместительству — сотрудница университетской библиотеки), отнеслась к эпи столярию ВПЗР гораздо более благосклонно, чем сын.

— Местами похоже на Джойса, — задумчиво сказала она. — А местами — на Кортасара. Читали Кортасара, деточка?

— Слышала, что есть такой писатель.

— Вы его почитайте, почитайте. Получите истинное наслаждение.

— С Кортасаром понятно, наслаждение и все такое… Хотя наслаждение можно получить и в другом месте. А со мной-то что?