Пилат

Согласно этому, отцом Марии был Иохим, а не Иаков, который, как указано у Матфея, был отцом Иосифа. Он не был и отцом того Илии, которого Лука считает отцом Иосифа. Короче говоря, Мария вообще не была из дома Давида. Она была аронитка. Возможно, по одной линии Христос был из рода мессии бен-Иосифа, а по другой — из рода мессии бен-Давида. Так что ожидались два мессии. Все это можно допустить, так как достаточно часто и в наше время собственные родословные не всегда аутентичны. Но и с происхождением самого Христа произошло нечто, что происходит, если оставить в стороне наше собственное происхождение, даже в лучших семьях достаточно часто…»

«А именно что?»

«Он не был сыном своего отца. Это бывает. Но он был, и это на самом деле плохо, ни то, ни се».

«Почему это плохо?»

«Он не был сыном Иосифа, так как Мария принесла его в супружество уже во чреве. Но в то, что поэтому он должен был быть сыном Бога, мы верили, даже будучи крайними скептиками, и нам не только не разрешалось сомневаться, да мы и сами по внутреннему убеждению не сомневались в этом. Во всяком случае, он родился, с большой долей вероятности, 4 декабря 7 года до нового тысячелетия. То есть в момент третьего самого большого сближения Юпитера и Сатурна, в ходе так называемого Великого соединения того года».

«Как это?» — спросил я удивленно.

«В каждую четверть тысячелетия Юпитер и Сатурн встречаются трижды по долготе: и тогда они встречались трижды в созвездии Рыб — 19 мая, 3 октября и 4 декабря. Однако и разность широт тоже была минимальной. Это была так называемая звезда Вифлеема, за которой наблюдали три святых царя; и под этой звездой родился Господь».

«Действительно так?».

«Действительно так, — сказал Донати, — при третьем сближении, по крайней мере, так считают».

«А чьим же сыном был он на самом деле?».

Донати опять пожал плечами. Во всяком случае, я предположил, к его чести, что он пожал плечами не как Пилат и не как настоятель собора в Оломоутце; и в этом смысле следовало понимать ответ, который он мне дал.

«Своими вопросами, — сказал он, — ты напоминаешь мне беседу двух дворян при французском дворе, которые рассуждали о том, кто был отцом Людовика IV. Один из собеседников предположил, что отцом Людовика IV мог быть не Людовик III, а другой настаивал, что это был герцог Букингемский; на что первый воскликнул: «Nais, monsieur, comment estce que vous povez avoir pretention de savoir une chose que la Reine ignore probablement elle-meme!» [5] — И с этого момента Анна Австрийская возненавидела этого человека».

Я ограничился движением руки.

«Впрочем, — добавил Донати, — сам Спаситель, когда он говорил о своем происхождении, всегда называл себя только «сыном человеческим».

«Я знаю, — сказал я, — но какого человека он имел в виду?»

«В том-то и дело, — ответил прокуратор из приора Донати, — что это сказать трудно. Под этим едва ли подразумевается следующее: если про некоего человека не знают, кто его отец, то этот человек считает себя сыном всего человечества, вне зависимости от того, от какого мужчины среди множества мужчин он происходит. Такую гуманитарную бессмыслицу, конечно, он не мог сказать. Скорее всего, он имел ввиду прапредка всех нас, древнего человека, так называемого Адама Кадмона, первочеловека, который был целиком создан из духа Божьего и был прототипом телесного Адама. Однако этот последний впал в грех, при этом мы отнюдь не хотим подробнее исследовать, в каком смысле он впал в грех. Так как то происшествие, из-за чего и произошло грехопадение, — а именно, когда жена спровоцировала Адама съесть плоды с древа познания добра и зла, и плоды ему самому сразу понравились, как красноречиво сказано в Писании, — так вот, это происшествие могло при всей своей щепетильности не быть собственно бедой. Вероятно, познание уже само по себе было приравнено к телесному познанию, то есть к знанию вещей, то есть к развитию человека от незнающего и поэтому безвинного естественного творения к homo sapiens, виноватому из-за своего знания, и это собственно и есть грехопадение. Но потомки Адама все больше и больше путались в заблуждениях и даже в преступлениях этого знания, пока первочеловек, — поскольку что он в известной степени был повинен в распутстве и разгуле своих потомков, — не решился направить к ним посланника, чтобы помочь своим порочным подобиям познать правильное видение мира, и снова спасти людей, что означает: спасти от погрязания в грехах и вернуть в прежнее райское состояние. Этим посланником и был как раз сам таинственный и мудрый Адам Кадмон; только теперь он не назывался Адамом или первочеловеком, а назывался мессией; то есть думали о пришествии двух мессий, двух посланников, и о двойном продолжении рода Адама Кадмона: об одном мессии из рода Иосифа и о втором из дома Давида. Если Иисус называл себя сыном человеческим, то под этим он, возможно, подразумевал, что он действительно был одним из этих сыновей и посланником Адама Кадмона, собственно одним из двух мессий.

«Что он был таковым, — сказал я, — это известно, но как ты объяснишь следующий факт: имелось — и до сих пор еще имеется — много знатных семей, прежде всего семей из царствующих домов, для которых считалось и считается весьма важным находиться в известных родственных отношениях с домом Давида, потому что они в этом случае могли и до сих пор еще могут добавить к своему имени титул «Cousin de Dieu» — «кузен Бога», поскольку они считали, что это престижно на земле, и тем самым надежнее можно достигнуть вечного блаженства на небесах».

«Да, — сказал Донати, — есть много дураков, особенно в религиозной области».

«Так, например, не кто иной, как сам Эдуард VII, несмотря на свое распутство и свой цинизм, никогда не придавал большого значения этому родству, может быть потому, что лучше других мог обосновать, почему он сам имел некоторое сходство с иудеем. Все теории таких семей сразу повисают в воздухе, если предположить, что родство с домом Давида было лишь юридическим, а отнюдь не фактическим; это означает, что сын Марии не был родным сыном святого Иосифа, или другими словами: Иосиф был не на самом деле отцом сына Марии».

«Стало быть, соответствующие дома должны были доказывать свое родство с Девой Марией, и согласно этому могли называть себя по крайней мере «Cousins de la sainte Viegre» — «кузенами святой Девы Марии». Но нас, право же, не должны интересовать проблемы таких людей».

«О, конечно, — сказал я, — в известном смысле, да. Так как если названные великие царские дома усыновление Иисуса святым Иосифом считали достаточным основанием, чтобы им самим породниться с Высшим, то тем самым они обошли препятствие, заключающееся в наличии в их жилах иудейской крови, и тем спокойнее они могли сжигать евреев на базарных площадях Сарагоссы и Толедо».

«Насколько я знаю, — сказал Донати, — капля иудейской крови в жилах наших господствующих домов имеется отнюдь не от весьма опосредованного родства с домом Давида, а от непосредственного, — а именно вследствие того, что у королевы Уракки, дочери Альфонса VI, жившей в одиннадцатом или двенадцатом столетии и управлявшей одним из многих испанских королевств, служил альмояриф, то есть взиматель налогов по имени Ruy Pikon, в чьих жилах текла не самая голубая готская кровь; дочь Урраки вышла замуж за дона Gonzalo Paetz de Tavera, наверное, приведя в действие свое богатство, и таким образом породнилась с высшей испанской аристократией. С того времени ее кровь через Correas и Portocarreros пришла также в испанские королевские дома и далее в дом Габсбургов, и тем самым во все другие царствующие дома. Но оставим эту чепуху! Она годится только для того, чтобы сделать важные предметы, о которых мы говорим, проблематичными или даже смешными, что отнюдь не является правомерным, — ведь сам Христос протестовал против того, чтобы его считали мессией и запрещал своим ученикам так себя называть. Однако, несмотря на это, мысль об этом никогда не отпускала его и не только угнетала, но даже приводила его в ужас. Об этом можно судить по многим его высказываниям; например, он не уставал вещать, что близится конец света. Концом же света считалось время прихода мессии — то есть его собственное время».