Моя ж ты радость (СИ)

Вячеслав Сухнев заправлял отделом публицистики в еженедельной газете «Литературная Россия». Знаком с ним по переписке. В журнале «Наш Современник» годом раннее вышел роман Василия Белова «Все впереди…» В либеральных изданиях началась травля автора. С Индигирки отослал в Овсянку статью Виктору Астафьеву, разбор романа в защиту Василия Белова. Астафьев отправил эту статью в Москву — в «Литературную Россию».

Сухнев прислал гранки статьи на Индигирку. Статья называлась «Не об избе — о времени». Василий Иванович Белов из Вологды прислал удивлённое письмо на Индигирку: «Как Вам удалось опубликовать?»

Сухнев бывал не раз у Астафьева на Енисее, писал о сибирском писателе. Профессиональная писательская этика и чувство долга, любовь к Астафьеву не позволили пренебрежительно отнестись к его записке, приложенной к моей статье. Вячеслав Сухнев подготовил гранки к публикации в «Литературной России». Опубликовал статью. Будучи в Москве нашел Вячеслава Сухнева в редакции на Цветном бульваре.

Энциклопедист — русский интеллигент писатель Вячеслав Сухнев душу оживил своим обаянием. Принёс ему для газеты рассказ «Банные дни на Индигирке». Дал для прочтения «Полярную Звезду» с повестью «Чифирок».

— Прочту до завтра. С удовольствием. А пока пошли студент обедать, — пригласил он в столовую Литгазеты.

Большинство из писательской братии люди чванливые и малообразованные. Настоящие писатели редки — такие как Лобанов и Астафьев, Валентин Распутин и Василий Белов, Евгений Носов и Борис Екимов, якут Софрон Данилов и нивхский самородок Владимир Санги. В Сухневе всё настоящее — живое и умное. При первой встречи как-то даже не обратил и внимания на его очки в роговой оправе; и на профессорскую бородку. Голос картавинкой ироничный, оторопь берет от его колкого пытливого взгляда. Такого человека начинаешь уважать с первой минуты знакомства.

— Тебя, брат, нечему учить. Ты уже состоявшийся писатель. — Вернул он журнал с повестью.

— В Магадане я бывал. Колыму знаю. Спасибо Лобанову Михаилу Петровичу, что заметил тебя, вытащил оттуда. Вот тебе рекомендация в Союз писателей. — Вынул он из выдвижного ящика лист бумаги с текстом.

— Всему свой час и время всякому делу под небесами. Литинститут даст крепкое образование. А опыта тебе не занимать.

В Якутске подобным образом — без просьбы — рекомендацию в Союз писателей написал Председатель Союза писателей Якутии Софрон Петрович Данилов. Для вступления в Союз необходимо иметь две книги прозы; три рекомендации авторитетных авторов. Книг пока нет, рекомендуют, опираясь на журнальные публикации.

Третью рекомендацию через год даст писатель Борис Петрович Агеев. Он с Камчатки приедет учиться на Высшие литературные курсы. Как «северяне» мы найдёмся, подружимся. И без просьбы он принесет и положит на письменный стол рекомендательное письмо.

— Времена лихие. Пропадёшь на своей Индигирке без поддержки, — буркнул Борис.

Борис Агеев рослый увалень. Молчун. Смотритель маяка в Мильково. Слова из него не вытянешь. Рыжая бородища, ноликами линзы очков. Доброты в человеке — века не хватит истратить. На ВЛК в Москву Агеев приехал с семьёй. Милая его жена Галина рядом с увальнем Борисом — малЭнькая Божья птаха. Доченька у них двухлетняя. В Мильково окрестить ребенка негде.

Выбрали добрый не жаркий день. У Бориса «жигулёнок». Поехали в подмосковное Черкизово. Крестили девочку. Борис Петрович и Галя из Курска. На Камчатку они после ВЛК не вернутся. Всему своё время.

На третьем курсе Михаил Петрович Лобанов поздравит меня с принятием в Союз писателей СССР:

— Сорок лет работаю в приёмной комиссии. За вас проголосовали все: и «левые» и «правые». Редко такое единодушие. Рад за вас…

С думами о будущем, счастливый воспоминаниями о минувшем лете, ехал к Астафьеву с необъяснимым желанием повидать его.

Какой-то особенный — великий смысл обрела обычная деревня Овсянка после поселения Астафьева на берегах Енисея. Дом Виктора Петровича еще издали распознал верно.

Огород при доме невелик, отделен от проулка высоким штакетником.

Миновал проулок до улицы, идущей вдоль берега; тесным проходом между хозяйских стаек спустился к Енисею.

Постоял на галечном берегу у воды.

У Астафьева есть рассказ о скопе. Речная птица скопа из рассказа — мечется вверх низ — по-прежнему над водами Енисея; ныряет на мелководье за мальком…

Дальний левый берег за Енисеем горист и изрезан падями. Хвойные леса. Высокое голубое небо. Раздолье. Вечный Божий мир.

Правобережье гнётся пологой излучиной широко. Деревня Овсянка старожильская. Четвертый век как поселились здесь люди. Долгая череда изб на крутояре от воды видится островерхими крышами; деревенская улица пятится хозяйскими огородами к реке. Это жилое крестьянское поселение хорошо представляется читателю из книг Виктора Петровича Астафьева. Сибирская «Ясная Поляна» притягивает ходоков со всего мира — почитателей таланта писателя…

Поднялся известной тропинкой между хозяйских стаек к дому писателя. Одолела робость стучать кованым кольцом калитки. Отошел от ворот к огородному штакетнику.

Створки низкого кухонного окна растворены в ограду. Белые ситцевые занавески закрывают окно до верхней рамы; на суровой нитке — занавески сведены к центру не плотно.

Прохладный ветерок с Енисея живо шевелит легонькую белую ткань. В просветы штакетника свободно видится двор, застеленный широкими кедровыми плахами.

Рослая рябина с тяжелыми красными гроздьями ягод на меже с огородом. Лавка со спинкой и стол под рябиной чистые. Двор подметён березовой метёлкой. Метлу с долгим светлым черенком видно под навесом в дальнем углу.

Сентябрь на берегах Енисея.

Кулижка огородной земли под картошку без ботвы. В глубине двора летняя времянка и баня.

В огороде холодный «гальюн». Так его сам Петрович едко звал.

Утро ещё раннее и солнце ещё не высокое. Стоял я долго, не решаясь нарушить спокойное течение времени. Встреча с Виктором Петровичем первая. Известна заочно ему моя проза. Отсылал Астафьеву «Картоху». «Хороший рассказ», — ответил он открыткой. Рассказ опубликовал альманах «Енисей».

В «Литературную Россию» позаботился — отослал мою статью о романе Василия Белова «Все впереди…» И все же встречаться с Астафьевым стеснялся. Обычное дело, когда молодые литераторы приходят к мастерам прозы. К мастерам стихосложения. К великим поэтам. Не праздное это любопытство. Возможность понять что-то такое, чего тебе не даётся свыше. Помогают такие встречи.

Писательская братия побаивается Астафьева; задиристый мужик — скорый на расправу. Характер беспризорного детства и к старости в нём не поменялся. Ложное и настоящее он отличал влёт. Матершинник. Бездельников и пройдох гнал он от себя как паршивых собак. Те потом и тявкали на него в газетах. Хороших людей Виктор Петрович Астафьев ценил и уважал душевно; многим простым людям помогал деньгами; серьёзным авторам отвечал письмами.

Астафьев отслонил ладонью занавеску, вытулился из окна, слеповато всматриваясь за ограду. На войне повреждён правый глаз. «Слепошарый», «косорылый» — нехорошо обзываются за глаза его враги. Астафьев знает это. Врагов в литературе у него много: «либералы». Посмеивается: «Так вам, суки: кость вам в гирло…». В своё время Астафьев учился в Москве на ВЛК. Полвека минуло с тех лет, а легенды о Петровиче в общежитии Литинститута на улице Добролюбова и ныне рассказываются.

— Ко мне? Калитку сейчас отопру.

Взгляд его детско-пытливых голубеющих глаз я почувствовал издалека. Тихий голос писателя успокоил.

— Откуда? Из Якутии. Спасибо за привет от Лобанова. Хороший он мужик. Проходи, не робей. Я недавно встал. Картошка сварилась, позавтракаем. Омуля вот ребята из Енисейска прислали…

Роман «Последний поклон» Виктора Петровича Астафьева был опубликован в «Роман-газете». Повесть «Царь-рыба» дала Астафьеву всемирную славу. 1986 год: Обсуждается в прессе роман «Печальный детектив».