Двойник

— Теперь, как честный человек, я должен на тебе жениться.

Она засмеялась. Потом спросила:

— Это предложение?

Он сказал:

— Может быть.

Хотел добавить: «Поживем — увидим», — но вовремя прикусил язык.

Демарш Германа оказался своевременным и перевел ее роман с Борщевским в режим вялотекущей шизофрении. Угадав по сдержанности Кати о появлении соперника и узнав, что это Герман, Шурик включил форсаж. Но Катя не поддалась, выбор для нее стал еще более трудным. Герман не торопил. Он даже чуть отстранился от Кати, с мучительно ревнивым и одновременно странно-мстительным чувством предоставляя решение ей самой.

Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не вмешался случай. Среди задержанных в ходе милицейской облавы на наркоторговцев, которую провел капитан Демин по наводке Германа, оказался Борщевский. При личном досмотре у него нашли «стекло» — десять ампул морфия. Ему светил срок. Не очень понимая, почему он это делает, Герман успел шепнуть капитану Демину, что этот парень — его человек, он дал ему «стекло» для сдачи, чтобы внедрить в среду наркоторговцев. Шурика продержали полночи в 26-м отделении милиции возле Курского вокзала и выпустили с заднего хода. Здесь его встретил Герман, завел на безлюдный товарный двор и молча избил голыми кулаками, рассадив костяшки пальцев о скулы Шурика. Борщевский даже не пытался защищаться. Пару недель он не появлялся в университете. Потом пришел — в темных очках, скрывающих синяки, отвел Германа на лестничную площадку и сказал, глядя в сторону:

— Спасибо. Этого я тебе никогда не забуду.

Он демонстративно прервал ухаживания за Катей, но сделал это в своей манере — как уступку товарищу, как великодушный жест доброй воли. Катя не поняла, почему Шурик вдруг выпал из числа ее поклонников. Сначала удивилась, потом оскорбилась, потом сделала вид, что очень этому рада, так как ее давно уже тяготили его приставания.

После этого всякие отношения между Германом и Борщевским прекратились и возобновились лишь через несколько лет после окончания МГУ. Отец Шурика стал заместителем министра в Министерстве внешней торговли, а сам Шурик возглавлял малое предприятие, созданное при министерстве. Герману был нужен выход на валюту, на этом они ненадолго сошлись, а потом снова потеряли друг друга из виду. Много позже, когда Герман уже жил в Канаде, произошла какая-то темная история с Борщевским-старшим: он с женой улетел на отдых в Грецию и не вернулся. Из Афин сообщили, что господин Борщевский с супругой вылетел в Нью-Йорк. Московская прокуратура возбудила против него уголовное дело по обвинению в хищении валюты в особо крупных размерах, потребовала его выдачи. Посольство США официально уведомило МИД России, что следов пребывания Борщевского и его жены на территории США не обнаружено. Так и осталось непонятным, что же произошло: то ли чета Борщевских где-то благоденствует, то ли действительно сгинула в джунглях Нью-Йорка.

Без мощных связей отца малое предприятие Шурика захирело. Он попытался одним ударом выправить положение: дал крупный кредит под очень большие проценты. Фирма оказалась подставной, Шурика развели на бабки по полной программе. Родительскую квартиру в высотке на площади Восстания пришлось отдать за долги. Он мыкался по съемным квартирам, перебивался случайными заработками.

О том, что Шурик Борщевский бедствует, Кате рассказал кто-то из бывших однокурсников, а она рассказала Герману. Попросила: «Помоги ему, тебе же нужны юристы. Он хороший парень, просто ему не повезло». Герман пообещал. Про себя подумал: если Шурик не сел на иглу. Герману действительно были нужны опытные работники в штат московского филиала компании «Терра». Опыт у Шурика был. Что ценно — в части юридического сопровождения внешнеторговых сделок. Просьба Кати вызвала у Германа легкую ревность, но одновременно ему понравилась ее отзывчивость на чужую беду. Шурик давно уже стал частью их общего прошлого, эпизодом на пути его счастливого сближения с Катей. Так он и вспоминался, безотносительно к тому, что на самом деле произошло.

Слухи о том, что Борщевский бедствует, не вполне соответствовали действительности. Его пригрела в своем особняке в Архангельском торговка из новых русских, бабища огромных размеров и бешеной энергии, по возрасту годившаяся ему в матери. Ни о каких наркотиках не могло быть и речи, она даже не налила ему второй рюмки коньяка, выставленного по случаю встречи ее зайчика с университетским товарищем, очень приличным молодым человеком, подъехавшим к их дому на черном «мерседесе-600» с водителем. От «зайчика» Шурик дергался, как препарированная лягушка от тока. Предложенная Германом работа с зарплатой в тысячу долларов в месяц давала ему возможность избавиться от его толстомясой «заиньки», но и при этом он согласился так, словно бы делал Герману одолжение.

Как все самовлюбленные люди, не ведающие сомнений в собственной непогрешимости, он обладал удивительной способностью оборачивать себе на пользу любую, самую проигрышную ситуацию. Такие люди, даже опустившись на самое дно жизни, умудряются представить свое падение как особенную немилость судьбы, отмечающей своим перстом лишь избранных. И что Германа всегда поражало и вызывало неприятное ему самому, как бы завистливое раздражение, так это то, что они и всем окружающим умели внушить почтительное уважение к их избранности.

С этого началось их сотрудничество, которое позже привело к тому, что Борщевский стал правой рукой Германа и исполнительным директором московского филиала «Терры». Отношения между ними установились деловые, внешне дружеские, но Герман прекрасно знал, что если придет беда, на кого угодно он сможет положиться, но только не на Борщевского. Потому что памятную фразу Шурика «Этого я тебе никогда не забуду» следовало понимать как «Этого я тебе никогда не прощу».

А вот на Ивана Кузнецова Герман всегда мог рассчитывать. Потому что Иван был другом.

Был.

«Иван Кузнецов».

«Найти».

Коренастый, с бычьей шеей, с налитыми свирепой силой плечами и руками. Добродушный, но мгновенно взрывающийся при малейшем намеке на несправедливость. В жизни Германа Иван Кузнецов впервые мелькнул на первом курсе МГУ. Он не проучился и года. По пьянке подрался с милицией, его отчислили и тут же забрали в армию. Он сам напросился в Афган и два года отслужил в 66-й десантно-штурмовой бригаде ВДВ, дислоцированной под Кандагаром. Вернулся с наголо обритой головой, с косым шрамом на лбу, с медалью «За отвагу» и орденом Красной Звезды. Восстановился в МГУ, на экзамены приходил в камуфляже, пугая преподавателей шрамом, смущая наградами. Меньше четверки он никогда не получал, так как прямо говорил, что на тройку не согласен, потому что останется без стипендии.