Добрые слуги дьявола

Благодаря добрососедским отношениям у Мартина довольно часто появлялась возможность подработать, чтобы кое-как перебиваться в периоды между звонками из модельного агентства, куда он поступил, приехав в Мадрид несколько месяцев назад. Предложения были ничтожными, потому что тридцатичетырехлетний бог не может соперничать с целым легионом восемнадцатилетних смертных, какой бы небесной красотой он ни обладал. К тому же, как сказал Мартину однажды один человек, оказавшийся нечувствительным к его обаянию (это случилось как раз в этом баре, за бокалом виски в половине восьмого): «А ты что думал, блондинчик, что ты здесь всех покоришь своей красотой? Испанцы теперь не низенькие и не бровастые, как раньше. Теперь у нас все парни ростом метр девяносто и похожи на голливудских звезд, ты что, не видишь?»

Мартину Обесу нравились праздные разговоры со случайными знакомыми — приезжими, иностранцами (они наводняли эту часть Мадрида, пограничную с Растро) и постоянными жителями города — коренными мадридцами, сенегальцами, марокканцами, китайцами, потомками экстремадурцев во втором поколении, индийцами, хорватами и такими же, как он сам, латиноамериканцами. Однако Мартин изливал душу случайным знакомым лишь потому, что, хотя он уже несколько месяцев жил в сырой мансарде на улице Ампаро, друзей у него еще не было и он продолжал оказывать соседям мелкие услуги, чтобы те приняли его за своего, в особенности мужчины. С раннего возраста (хотя его сестра была убеждена в обратном) Мартин Обес знал, что, добившись расположения, необходимо еще быть принятым обществом, но в этом случае красота уже не помощник, потому что она помогает открывать, главным образом, не двери, а окна.

Так обстояли дела. И вот однажды, когда Мартин занимался починкой стиральной машины доньи Тереситы, в доме и парикмахерской которой (как и у ее подруг) в последнее время стал орудовать какой-то полтергейст, выводивший из строя всю бытовую технику, ему позвонили из агентства. Мартин всегда держал телефон под рукой, в кармане брюк — скорее на всякий случай, чем из реальной необходимости, но в тот самый момент, когда раздался звонок, стиральная машина доньи Тереситы затряслась в таких невиданных конвульсиях, словно ее кто-то нарочно вывел из строя. Лишь несколько позднее, за вечерней чашкой кофе, Мартин прослушал на автоответчике сообщение Пепы, секретарши из модельного агентства. Какую-то крутую, по ее словам, фирму заинтересовала его фотография, и ему предлагали работу. Да, да, именно так: его приглашали не на какие-то там пробы, а сразу на собеседование с хозяйками фирмы. «Можешь даже не волноваться, они хотят тебя, и только тебя, потому что, — Пепа особенно выделила эти слова, — похоже, ты просто создан для этой роли. Так что записывай, красавчик: «Гуадиана Феникс филмз», улица Ареналь, дом тринадцать, вторая дверь налево, в двенадцать тридцать, спросишь Карину или Роберту. У тебя все получится, не сомневайся. Целую».

Мартин Обес взглянул на барную стойку, где обычно сидели, как озорные дети на заборе, его воспоминания, и увидел, что все они болтают своими ножками.

5. ЗНАКОМСТВО С «ГУАДИАНА ФЕНИКС ФИЛМЗ»

— У дьявола должна быть внешность ангела, — сказала Карина и оценивающе потрогала бицепсы стоявшего перед ней Мартина. В этот момент ему даже без помощи музыкального автомата вспомнилась сценка из детства: гаучо с травинкой в зубах и мудрым, скучающим взглядом осматривает корову, заглядывая ей в уши, ощупывая ноги, круп, копыта и залезая бесстрастными пальцами хирурга в промежность животного.

— Смотри, что я сейчас сделаю, Ро, — сказала одна из девиц, и Мартин инстинктивно напряг все мускулы.

К счастью, инспектирующая рука скользнула мимо, погладила его по торсу и поднялась к голове, чтобы потрепать его по волосам, как ребенка. Потом она снова быстро скользнула вниз, но опустилась уже не на Мартина, а на плечо другой девицы.

— Если мы покрасим ему волосы и брови в иссиня-черный цвет — он будет просто неотразим, а длина до плеч — как раз то, что нужно, — сказала одна из них, и другая с ней согласилась.

— После того фильма, где мы работали вместе, Ро, я не видела никого так похожего на Люцифера, как этот парень.

— Это верно, Кар.

— Ты гениальна, Ро.

— И ты, Кар.

Немного успокоившись, Мартин решил присмотреться к окружающей обстановке и оценивавшим его девицам. Они были абсолютно одинаковые. Точнее, казались таковыми, повторяя друг друга с симметричностью неразлучных подруг. На Ро были надеты черные брюки и серая футболка, а на Кар — серые брюки и футболка, вероятно некогда бывшая черной. У обеих волосы были покрашены в рыжий цвет, хотя у Кар — с желтоватым оттенком, а у Ро — нет. Обе курили сигареты без фильтра и с маниакальной частотой отхлебывали воду из пластиковых бутылочек, торчавших из карманов брюк. Даже голоса были похожи, так же как и сюсюкающий тон, которым те разговаривали только друг с другом.

Мартин подумал, что подобная симметрия должна распространяться на множество татуировок и пирсинга, но, к своему удивлению, убедился, что это не так. У хозяек «Гуадиана Феникс филмз» не была проколота ни одна часть тела, даже мочки ушей, что же касается татуировок, Мартин обнаружил лишь одну. У обеих девиц на внутренней стороне запястья красовалось по длинному изящному перу. «Перо птицы Феникс? — Мартин попытался припомнить мифы, которые мать читала некогда ему и Флоренсии. — Огненные перья? Ничего не помню…»

— Черт возьми, Кар, он настоящий дьявол, что скажешь?

— Да, он что надо, Ро, потрогай его спину, ну как?

Спасительная пауза, пока девушки пили воду, позволила Мартину оглядеться вокруг. Если вид обеих подруг свидетельствовал об их приверженности постмодернистской моде, когда эксклюзивная одежда от Донны Каран кажется купленной в секонд-хенде, то их офис больше всего напоминал логово Али-Бабы. Однако не потому, что его обитатели казались бандитами (это было трудно утверждать с первого взгляда), а из-за собранных там сокровищ. Ведь бирманская мебель минималистского дизайна была явно невероятно дорогой, роскошным было и оформление внутреннего пространства, открывавшегося на просторную террасу, откуда был виден королевский дворец. Безумно дорогими были и литографии, среди которых Мартин, как ему показалось, узнал работы Барсело и, возможно, Бэкона. Боже мой, ведь стоимости одной только стоявшей на столе вазочки, принадлежавшей, по всей видимости, к эпохе династии Мин, как он прикинул, хватило бы ему на оплату съемной квартиры за целый год.

— …И самое замечательное — то, что мы можем приступить к работе на этой же неделе. Нашей первой жертвой будет фотограф Инес Руано, и я уверена, что, как только мы снимем эту пограмму, нам удастся продать ее французскому каналу «Плюс» и итальянцам. Инес Руано известна в Европе, так что поблем не будет.

Она сказала пограмма? И поблема? Он действительно услышал «поблема»? Мартин с трудом выносил вид этой конторы и этих девиц, одна из которых (Ро) сейчас весьма заинтересованно оценивала его предплечье. Однако она гладила его не с бесстрастностью скотовода, как ее подруга, а с чувственностью, заставившей Мартина забеспокоиться («Не положила ли она на меня глаз?»).

— Пощупай у него бицепсы, Ро, ну как, твердые? — сюсюкающим голоском спросила другая девица.

Ро тем временем приступила к плечам Мартина.

— Посмотри, Кар, посмотри на меня!

Мартин закрыл глаза. Он чувствовал себя совершенно лишним участником интимной сцены, словно его тело было не его телом, а игрушкой для развлечения.

— О, потрогай вот здесь, Ро, и здесь, и здесь.

Девицы обращались с ним, как с красивым неодушевленным предметом.

«Как это неодушевленным, дурак несчастный? Разве ты не чувствуешь, как они ощупывают тебя? Разве не твои руки, мускулы и бедра поглаживает эта женщина? Сделай что-нибудь, идиот!» — кричал в мозгу Мартина голос его сестры Флоренсии. Но Флоренсия ни разу в жизни не выезжала из Монтевидео, откуда ей знать, какие сейчас обычаи в Европе. Флоренсии не приходилось бороться за свое существование, ее никто не бросал, как Мартина — Хельга, исчезнувшая с его ребенком в утробе. Флоренсия понятия не имеет, что такое необходимость снимать боксерки, чтобы заработать себе на жизнь; к тому же Фло вовсе не носила боксерки, вернее сказать, она надевала их только для игры в paddle, а это большая разница. Такая же, как между тем, чтобы играть в бридж с пяти до восьми и всю жизнь — в полицейских и воров, или быть выпускницей Английской школы в Карраско и выпускником Брикстонского клуба порноактеров. Что она может знать, если она никогда не ступала на эту дорогу, ведущую от невинности к распутству, от распутства — к безразличию, а от безразличия — черт знает к чему. Губительный путь, все так, но на нем человек учится смотреть на веши с разных сторон и понимать ближнего.