Дочь Шидзуко

Сложив всю кухонную утварь в большие коробки, Юки отправилась в комнату матери. Шидзуко ползала по полу на коленях среди вороха платьев, шарфиков, разных мелочей. Она собрала всего две коробки. Юки вошла и встала напротив нее.

— Я думаю, не пересмотреть ли мне весь мой гардероб, — сказала мать. — Некоторые тряпки стали для меня слишком яркими, — она указала на белое платье с узором из ярко- голубых роз. — Вот это, например.

— Нет, — запротестовала Юки, — ты мне так нравишься в этом платье!

Шидзуко покачала головой:

— Мне уже пора переходить на более скромные тона. Когда моей матери было сорок, она носила вещи только цвета слоновой кости, светло-серые или темно-синие.

— Но бабушка совсем другой человек, — заявила Юки. — И тебе еще нет сорока.

— Этой зимой мне исполнится сорок, а бабушка — вовсе не «другой человек». Когда мне стукнет шестьдесят, я тоже будут носить все только серое или коричневое, как она. Интересно, каково это — быть шестидесятилетней? До этого еще так далеко.

Юки нахмурилась. Невозможно представить себе маму такой же старой, как бабушка, которая всегда помнилась ей старушкой. Юки уселась на пол рядом с ней.

— Все, что у тебя есть, ты носи. Выбросить всегда успеешь. У тебя еще будет время подумать.

Шидзуко улыбнулась:

— Какая же ты у меня умница-разумница.

Юки наклонилась к матери:

— Я пришла извиниться перед тобой за свое поведение. Прости меня. Надеюсь, ты не сердишься.

— Нет, не сержусь, — Шидзуко погладила кончиками пальцев лоб Юки. — Ты запачкала лоб — прилип кусочек газеты.

— Ладно. Потом умоюсь.

— А помнишь, как ты наелась моей желтой акварели из тюбика? У тебя весь рот и подбородок были в краске. Я так испугалась, что повезла тебя в больницу.

Юки хорошо помнила ту ярко-желтую акварель, которой мать рисовала лилии. Это было лет пять назад.

— Краска была такая красивая. Я думала, что она настолько же вкусная, но она оказалась противной. А я продолжала ее есть, думала, что привыкну, и краска станет вкуснее. Какая же я была глупая.

За окном моросил дождь, но небо просветлело, стало не таким сумрачным, как утром. Юки поджала ноги, обхватив колени руками.

— А что будем делать с нашими цветами? — спросила она. — Может, выкопаем их и возьмем с собой?

— Не знаю. Не лучше ли их оставить здесь? На некоторых вот-вот появятся бутоны, не стоит их тревожить. Выкопаем осенью, когда отцветут...

— А что, если новые жильцы не сумеют за ними ухаживать?

— Ты хочешь, чтобы мы их взяли?

— Да, мне их будет жалко. Они ведь наши...

— Бабушка даст нам новых цветов — сколько угодно.

— Нет, я хочу, чтобы у нас были именно эти. Давай я соберу твои вещи, а ты пока выкопаешь цветы. У тебя это получится лучше — я боюсь повредить корни.

— Хорошо. Заберем их. Иду в сад.

Шидзуко поднялась с пола. В коробку поверх маминых платьев она положила шарфики — все зеленовато-голубых тонов, лишь некоторые — фиолетовых и темно-розовых.

— Какие у тебя красивые шарфы.

Шидзуко обернулась:

— Когда-нибудь ты вырастешь и поносишь их за меня.

— Нет, я люблю, когда ты их надеваешь. Я вовсе не хочу забирать их себе.

— Знаю, — ответила Шидзуко и вышла.

Юки помедлила с минуту, глядя ей вслед,

и продолжала работу.

Все было упаковано, а мать еще возилась в саду. Из окна виднелась ее фигура, закутанная в черный плащ. Взяв в прихожей красный зонтик, Юки вышла из дома. Дождь почти перестал, но было прохладно.

Мать выкапывала хризантемы. Осторожно, но уверенно она расправляла корни каждого кустика и ставила их в небольшие горшки.

— А что будет с ирисами? — подойдя, спросила Юки.

Ирисы росли на клумбе рядом с домом, на них должны были вот-вот распуститься роскошные цветы — с темно- и светло-фиолетовыми переливами, с желтой сердцевинкой.

— У них пошли новые побеги. Если их выкопать, они погибнут. Но мимо таких цветов не пройдут — уверена, что за ними будут ухаживать.

Одна коробка была почти заполнена горшками с хризантемами и фиалками. В глубине сада виднелись ямки на месте выкопанных растений. Часть фиалок Шидзуко оставила: они выросли из семян, брошенных в землю прошлой осенью, их еще рано пересаживать. Юки потрогала нежные листочки цветов.

— Не волнуйся, — сказала мать, — фиалки неприхотливы. Если даже не ухаживать за ними, они будут цвести и размножаться сами по себе. Помнишь фиалки в саду у бабушки с дедушкой? Эти того же вида.

Юки помнила бабушкины фиалки, заросшие сорняками, их желто-фиолетовые головки с оранжевой пыльцой. Осенью их семена рассыпались, как золотой порошок. Она подошла близко к матери, открыв над ней зонтик.

— В этих трех коробках — аквилегии, фиалки и шалфей. Прибавим к ним еще горшок с хризантемами. У них нежные фиолетовые цветки. Ты помнишь, нам их дала бабушка?

Она любит, чтобы на алтарь ставили именно эти хризантемы.

Юки вдохнула запах серебристо-зеленых листьев и мокрых корней. Она помнила: запах хризантем на бабушкином буддийском алтаре из черного дерева сливался с запахом ароматических палочек и свежезаваренного чая. Бабушка выращивала несколько сортов хризантем: у одних лепестки тонкие, как серебряные нити, у других — темно-красные или желтые цветки величиной с сердце. Все эти сорта украшали алтарь в разные времена года.

— Может быть, осенью она даст нам хризантемы с большими красными цветками? — спросила Юки. — Они мне нравятся больше всего.

Шидзуко перестала копать.

— Ты знаешь, мне всегда было интересно понять, чувствуют ли эти запахи те умершие, которым бабушка ставит цветы. И запахи чая, риса? Ты же помнишь, мой старший брат Сусу- му погиб на войне. Я стараюсь представить, как его дух возвращается домой, но не могу. Мне кажется, брат был к цветам равнодушен. Он даже не замечал, есть они в саду или нет.

Юки промолчала. Мать вытянула руку вверх, проверяя, не стих ли дождь.

— Когда мы умираем, мы становимся чем- то вроде этого дождя. Мы здесь — и как бы не совсем здесь, и вполне можем довольствоваться только запахом хризантем и зеленого чая. Нам уже ничего не будет нужно.

У Юки по спине пробежал холодок. Это бывало с ней, когда мама рассказывала страшные сказки о привидениях. Но такое случалось жаркими летними ночами, когда их обеих мучила бессонница — сказочные ужасы были вроде прохладного душа.

— Мама, ты решила попугать меня? Сейчас только апрель и на улице холодно. Я не хочу слушать истории о привидениях.

— Прости меня, я вовсе не хотела тебя пугать. — Шидзуко снова принялась выкапывать цветы. — Почему ты не идешь в дом? Я скоро закончу.

— Но я могу еще постоять и подержать зонтик. Мне осталось только прибраться в комнатах.

— Спасибо, не надо. Дождь еле накрапывает. Иди, заканчивай уборку.

Юки ушла.

Юки убирала мамину комнату, когда услышала шум усилившегося дождя. Хлопнула дверь — это мама вошла в дом, остановилась перед своей комнатой.

— Я только не пометила коробки, — сказала Юки. — Ты не будешь знать, что — в какой. Не волнуйся, я всю помню, я помечу.

Шидзуко, войдя в комнату, оперлась рукой о стену. Казалось, она очень устала или у нее закружилась голова.

— Большое тебе спасибо, Юки, ты хорошо потрудилась.

— Ерунда, — пожала плечами Юки.

Шидзуко помедлила немного, и, наконец,

проговорила:

— Я хочу спросить тебя кое о чем.

— О чем? — Юки высыпала мусор в бумажный пакет, и бросила совок.

— Давай присядем — вон там, на ступеньках черного хода.

Они уселись рядышком на узеньких ступеньках лестницы за кухней. На стене висел черный материнский плащ. Рядом стояли коробки с растениями. Из дверного окошка Юки видела, что дождь усиливается. Выкопанные цветы — аквилегии с их листьями, похожими на бутоны роз, фиалки, шалфей, тигровые лилии, пионы,, хризантемы — намокли и потемнели.

— Так о чем ты хотела поговорить? — напомнила Юки.

Мать наклонилась к ней, слегка потянула за «конский хвост», обняла за плечи: