Власть тайги

Старшина рывком уклонился.

– Еще одна попытка, – внушительно сказал Сережкин, – и ты приедешь на станцию дырявым. А я не хочу этого. Ведь тебе надо еще в тайгу съездить, показать, где остальные вещи спрятаны.

– Ничего я вам не покажу, – угрюмо и безнадежно ответил Рябой.

Лубников, привязав лошадей в кустах, побежал по берегу за лодкой.

– Василь Фокич! – крикнул он. – А мне-то какая задача дальнейшая?

– Домой поезжай, – ответил из лодки Сережкин.

Обратно конюх скакал с не меньшей скоростью, ведь он вез такую новость! А к вечеру уже все Переваловское знало, как он, Лубников, на самом юру на Бурлите настиг контрабандита Рябого и передал его из рук в руки самому Сережкину.

6

Через день в районной милиции Рябой все-таки согласился идти в тайгу и показать спрятанные вещи. Запираться дальше не было смысла. Нюрка все рассказала, и ее выпустили накануне. В кабинете начальника милиции Рябой сказал ей на прощание:

– Ты передай Варлашкину, что я завтра вечером приеду на стан с кем-нибудь. Пусть все приготовит…

– Может, не стоило бы ее туда пускать? – осторожно спросил Сережкин Конькова.

– А что?

– Варлашкин вещи может перепрятать.

Коньков засмеялся:

– Неужто ты знаешь, где они спрятаны? – Затем он снисходительно оправил погон у Сережкина и добавил озабоченно: – По совести говоря, милый Вася, не верю я Рябому. Прогуляемся мы с ним по тайге и ни с чем вернемся. А Нюрка убедить их сможет, она слово дала.

– Все-таки не надо было Нюрку выпускать, – с сожалением заметил старшина.

– Да что она тебе далась. Никуда она не денется до самого суда.

– Она-то не денется, да мы с тобой тайгой поедем, еще и вечером.

– Уж не боишься ли ты засады, доблестный лыцарь!

– Да ну тебя к черту! – выругался Сережкин.

Из показаний Нюрки, которые затем признал и Рябой, следовало, что Варлашкин по договоренности с ним устроил скандал на селе, а Нюрка недели за две принесла ему слепки с ключей Ускова. Прямого участия в грабеже она не принимала. Магазин обокрал один Рябой.

В коридоре милиции Нюрку поджидал Усков.

– Может, вместе поедем в Переваловское, а? Нюрка? – робко предложил он ей, когда она вышла из кабинета начальника. – Я и насчет подводы договорился.

Нюрка саркастически улыбнулась:

– Больше твои ключи не понадобятся… по крайней мере мне.

– Ну зачем ты об этом? – с мучительной гримасой сказал Усков. – Ну, был грех… Что ж теперь, через это и в душу плевать?

– Эх, грех! Мало бьют вас, дураков… Вот в чем грех-то, – сказала она с какой-то злобной горечью и пошла к выходу.

За ней посеменил Усков. Возле двери она обернулась к нему и процедила сквозь зубы:

– Не ходи за мной… Тошно мне, понимаешь, тыквенная голова.

Она быстро вышла, хлопнув дверью перед самым носом Ускова.

На следующий день Коньков и Сережкин сопровождали Рябого в тайгу на поиски вещей. До переправы они добрались уже в сумерках. На той стороне их поджидал грузовик из Переваловского. Шофер лежал на фуфайке под машиной, оттуда торчали его сапоги.

– Эй, шофер! – крикнул Коньков. – Машину готовь! – Но сапоги не пошевелились. – Спит, каналья, – беззлобно выругался Коньков.

Молчаливый и строгий, как бронзовый бог, Арсе усадил их в бат и оттолкнулся сначала шестом, потом взял весло.

Рябой, ехавший всю дорогу ссутулившись, в бату ожил и зорко посматривал на противоположный берег На середине реки он неожиданно навалился на один борт, ухватился за другой руками, и бат мгновенно перевернулся.

Первым вынырнул Арсе; маленький, с угловатым черепом и жиденькими белыми волосами, он был похож на старого водяного духа. Ухватившись за корму опрокинутого бата, он крутил головой, фыркал и никак не мог понять, что произошло. Коньков не умел плавать, он тоже держался за бат, высунув из воды свое острое лицо, и сокрушенно ахал:

– Ах, черт! Очки-то мои, очки! Как же я буду теперь без них?

К берегу, вымахивая черными рукавами рубахи, плыл Рябой. За ним в пяти метрах Сережкин. Поодаль мирно колыхались на волнах две милицейские фуражки. Течение уносило их от плывущих. Рябой первым достал дно. Разбрызгивая воду, он бежал к берегу Вот он уже выпрыгнул на зеленый откос, а там в десяти шагах и тайга… Но в это время грохнул выстрел. Рябой обернулся и застыл. Сережкин стоял по грудь в воде с наведенным на него пистолетом.

– Правильно, – говорил, приближаясь к нему, старшина. – Зачем рисковать?

– Ну что ж, твоя взяла, – сказал Рябой.

– Моя всегда берет, – ответил Сережкин.

– М-да, – протянул Рябой и усмехнулся.

Выстрел разбудил шофера, он стоял теперь возле машины и тупо смотрел на происходящее. Это был молодой парень в облезлой сиреневой майке.

– Что смотришь? – окликнул его Сережкин. – Видишь, бат уплывает. Помочь людям надо.

– Это можно, помочь-то, – тихо сказал парень и стал неловко, будто стесняясь, раздеваться. Затем нагим забежал по берегу напротив бата и медленно пошел в воду, сводя лопатки.

Наконец бат вытащили. Коньков, весь мокрый, худенький, без очков, стал сразу меньше и теперь сильно смахивал на подростка в форме.

– Ты мне, сукин сын, ответишь за эту баню! – кричал он на Рябого. – Смотри, не вздумай еще чего учинить. Башку сниму!

Он сел с шофером в кабину. Сережкин с Рябым в кузов.

– Машину в тайге не останавливай, кто бы ни встретился, – наказал Сережкин шоферу. – Понял?

Тот согласно кивнул головой, включил зажигание, и поехали…

Из-за помутневших в белесой пелене вечернего тумана сопок выкатилась огромная красная луна. Она замелькала в ветвях придорожных деревьев, словно хотела заглянуть и получше рассмотреть, что же это за машина? Рябой сидел у кабинки и посматривал по сторонам. Сережкин подпрыгивал на корточках возле борта. Под каждым из них натекли и поблескивали черные лужицы.

– Держись крепче, старшина, а то, не ровен час, на ухабе выбросит, – мрачно сострил и усмехнулся Рябой.

Сережкин уловил в позе, в жестах Рябого какую-то настороженность, ожидание чего-то важного, внезапного. Эта настороженность передалась и Сережкину, взвинтила нервы, обострила внимание.

Когда переезжали мелкий серебристый поток Каменушки, Рябой вскочил на ноги и крикнул шоферу:

– Щука, щука на дороге!.. Останови!

Действительно, на каменистой дороге, возле самой воды, лежала огромная щука, будто сама выпрыгнувшая из воды.

Шофер притормозил машину. И Сережкин вдруг увидел, как в прибрежных кустах промелькнули тени, четко на луне холодным стеклышком блеснул ствол ружья.

– Гони! – гаркнул он на шофера и, выхватив пистолет, выстрелил поверх кустов.

Машина, взревев, рванулась прямо на кусты, в которых была засада. Сережкин осадил Рябого и, припав к борту, отчетливо крикнул:

– Уложу первого, кто двинется!

Машина стремительно шла на засаду, тени в кустах скрылись… Секунда, две, три… но впереди все еще маячит этот проклятый куст. Как медленно движется и время и машина! Кровь в висках стучит так, что заглушает рев мотора, и Сережкину кажется, будто машина стоит на месте, а куст отдаляется и становится маленьким. «Когда-то я уже испытывал все это, – мелькнуло у него в сознании. – Но где?»

– Трусы! – прошипел Рябой. – Будьте вы прокляты!

Машина уже разбрасывала колесами последний галечник прибрежного откоса. Вот она выскочила на лесную травянистую дорогу и понеслась. Засада осталась позади.

7

Всю ночь Сережкин просидел в стане сплавщиков, охраняя Рябого. Коньков, потеряв очки в Бурлите, сказал: «Я теперь все равно что обезоружен», – и ушел еще с вечера спать в палатку.

На рассвете лениво подошла к костру закутанная в шаль Нюрка. Присела.

– Что, не спится? – спросил ее Сережкин.

– Вот посмотреть пришла на вожачка, – усмехнувшись, сказала она в сторону Рябого. Тот отвернулся.

– Кто ж его избрал вожаком-то?