Казачка. Книга 1. Марина (СИ)

Так что, оборвала лепесточек от объявления «готовлю в ВУЗ по литературе письменной (сочинение) Матвей Аркадьевич» и успокоилась.

А в комнате их пока трое, хотя койка еще одна стоит. Ирка, Оля и Маринка.

У Ирки специальность — баян. Она его с собой из Кургана притащила. Но клятвенно обещала, что играть станет только тогда, когда девчонок в комнате не будет. А Оля, как и Маринка — танцует. И в общежитии класс есть — с палкой и зеркалами. Решили, что будут ходить каждый день по вечерам. А пока… А пока — решили Москву смотреть.

Воскресенье жаркое выдалось. Плюс тридцать два в тени.

Подумали-подумали. И решили на пляж.

В Химки. Так Ирка решила. Она то знает.

Ирка девчонка тертая. Она третий год приезжает поступать. Первый год на медицинский пыталась — мимо! Потом в педагогический на английский язык — тоже мимо денег… Теперь, решила уже чтобы наверняка. И главное, главное, девки, это замуж за москвича и прописаться. Как бы циничным это ни показалось! Ведь можно же и по любви? Неужто нельзя москвича полюбить? Так и поедем на пляж — москвичей ловить!

Да! Ирка опытная. И Москву знает. И вообще — у нее здесь родственники какие то есть. Тетка. Правда, она теперь с мужем в Болгарии. Но ключ от квартиры у Ирки имеется.

Однако, вместо москвичей, девчонки поймали ленинградцев.

Ленинградцев в Москве.

Отец Вани Введенского был из тех недоучившихся консерваторских пианистов, что по причине тяготения к спиртному, пиком своей карьеры почитают сытое место тапера в ресторане. И Ваней то он сына своего назвал в честь американского блюзмена Джона Ли Хукера… Просто Джоном не позволила записать его Ванина мама — Людмила Александровна.

Мама Вани жила с его отцом в так называемом «гражданском браке». Они не были расписаны. И у Вани поэтому была не та фамилия, что у мамы. Она — Людмила Александровна Ковач, а он — Ваня Введенский, по отцу.

А когда Ване было три года, отца сбило машиной. Бабушка частенько приговаривала, что был бы трезвый — так не полез бы под колеса… И Ваня отца своего вообще не помнил. Смотрел на его фотокарточки, что остались у мамы, как на изображения какого то чужого человека… Так, мужчина лет двадцати пяти с тонкими подбритыми усиками. Модный, манерный. И какой то неродной.

Замуж мама так и не вышла. Был у нее постоянный мужчина, но связь свою с ним, она не афишировала. Когда Ваня уже подрос и учился классе в восьмом или девятом, от бабушки он узнал, что мужчина этот — мамин начальник, женатый человек, и что встречаются они у того на даче, и что каждый год одну неделю своего отпуска проводят вместе с мамой на юге. Ваня их за это презирал. Обоих. Но маму в общем любил и жалел. В конце — концов, поступить в институт помог именно мамин кавалер. К концу десятого класса, когда Ваня стал совсем большой, мама уже перестала прятаться, и наконец познакомила сына с Юрием Борисовичем.

Мамин хахаль оказался человеком не без связей, похлопотал, и Ваню с двумя тройками приняли — таки в институт. Не в самый престижный, но все же в вуз и на дневное очное отделение. До третьего курса, Ваня учился просто так — потому что «так было надо, чтобы не попасть в армию». Он даже с трудом представлял себе эту работу инженера — строителя, и толком не знал, толи будет сидеть потом в проектном институте — чертить планы и фасады, толи будет бегать по стройплощадке прорабом в пластмассовой каске на голове и в резиновых сапогах, погоняя полу-пьяных каменщиков и штукатуров.

А после третьего курса Ваня поехал на общестроительную практику В Москву..

Их — студентов из Ленинграда, поселили в метростроевском общежитии в Лосях. А через дорогу напротив — было женское общежитие института культуры..

Лето на Москве выдалось жаркое.

Свой первый выходной в Москве Ваня со товарищи решили посвятить пиву. Вообще, начальство в этот день организовало автобусную экскурсию на Бородинское поле и по местам обороны в Великую Отечественную, но Ваня с Витей и Серегой прикинулись шлангами и насочиняли трогательных историй про очень важные и срочные звонки домой мамам и бабусям, которые можно было почему то сделать только в это воскресенье и непременно с центрального телеграфа на улице Горького.

— Попробуйте только выпимши придти — сразу с практики и из института выгоним! — пригрозил факультетский босс по кличке «Гестапо» и для верности показал кулак, — и еще, в город поедете — вести себя культурно… Сухой закон! Москвичи должны знать, что мы — ленинградские студенты строим здесь гостиницу в олимпийской деревне…

— И на селе… сострил Иван.

Пить пиво поехали на Речной Вокзал. Так Сереге один местный пацан посоветовал. Сам, правда, не шибко то и местный, тоже из общаги, но второй год на Москве.

— Там и искупаетесь, — сказал пацан уже вдогонку.

Ехали сперва на автобусе до метро, потом до кольцевой, потом две пересадки, и уже от Белорусской до Речного.

— В Москве, говорят, полтора часа в один конец — это как бы и недалеко.

— И девчонки, смотри, здесь ничего!

— И джинсуры до фига

— А вы бы хотели, чтоб в Москве — в лаптях ходили? Это ж столица!

Пиво на Речном вокзале было. Сперва выпили по паре разливного. Под полотняными навесами-грибочками в баре-стояке. А потом, как их научил один алкашного вида мужичонка, пошли в буфет вокзала и взяли там по три свежего бутылочного.

— А теперь — купаться, — почти хором пропели Ваня, Витя и Серега.

Было жарко и весело.

— Девушки, а можно мы вашим мячиком поиграем?

— Можно, только не украдите…

— Мы мячики не воруем, мы только девушек…

— Ах, как романтично, быть украденной.

— А в волейбольчик с нами не хотите?

— На деньги?

— В картошку, знаете?

— Не-е-е, вы лупить сильно станете, мы боимся…

— Ну, давайте просто в кружок.

— А как вас зовут?

— Сергей, его Виктор, а его — Джон.

— Серьезно, Джон?

— Вообще — Иван.

— Ну, так даже лучше…

— А вас?

— Оля, Ира, Марина…

Всегда нахальный, когда дело касалось девчонок, Серега сразу всем своим видом дал понять, что в своем внимании, сконцентрированном на темно-синем купальнике черноглазой Ирочки, конкурентов не потерпит. Из трех подружек Ира и вправду была самой заметной. Восточные, словно из сказки о Тысячи и одной ночи, формы танцовщицы на пирах падишаха. Красивая грудь, рельефный, без лишней жиринки живот, ладные ножки, смуглая и гладкая кожа, все в ней заявляло на высший балл. Темные глаза блестели игривостью, но полные губки слегка кривились капризом и знанием собственной цены. Однако и Серега был самым высоким и самым нахальным.

Витя, хоть тоже сперва кидал взгляды на манящую канавку между Ирочкиными грудками, но без лишних слов принял Серегины условия и стал ухаживать исключительно за Олей. К этой слегка рыжеватой, веснушчатой девушке подходили слова: мягкая и приятная. Она не была полной, у нее была красиво очерченная линия бедер и гибкая талия, и при прыжках за мячом ее тело не сотрясалось, как это бывает с иными женщинами, но под закрытым купальником чувствовалось… что она мягкая и приятная. В отличие от иронично-капризной Ирочки, Оля была самой непосредственной и открытой. Она смеялась, когда нужно было смеяться, она была в меру игрива и искренна, про нее можно было сразу сказать, что она не из тех, что обманет, убежав после угощения в ресторане. Про нее можно было подумать, что она скорее туда — в этот ресторан не пойдет.

Ване же, как бы и само так это получилось — досталась Марина.

Марина… Легкая, гибкая. Русые прямые волосы, струящиеся по тонким, еще незагорелым плечам. Трогательно выступающие ключицы, грудь, как шедевр ювелира Фаберже… А глаза… Ваня как то сразу вздрогнул, когда Марина первый раз секунду в упор посмотрела не него, оценивая… И Ваня отвел… Он был смущен. Ему почудился какой то еще неведомый большой ум, который изумленно смотрел на него из глубины чистых ясно-серых глаз, смотрел и спрашивал: «что это за чудо-юдо такое тут по пляжу ходит»?