Скромный герой

Жары, по счастью, не было. Семья ненадолго остановилась полюбоваться главным монументом — воинственной каменной Полой^[54], которая олицетворяла свободу и в 1870 году была подарена городу президентом Хосе Бальтой. А еще они осмотрели собор, на котором не было ангелов. Потом все трое зашли в «Лошадник», чтобы чего-нибудь выпить. Ригоберто и Лукреция внимательно и несколько скептически оглядывали интерьер и незнакомых посетителей. Неужели у них и вправду состоится тайная встреча с Армидой? Конечно, им не терпелось с ней увидеться, но сама загадочность, которой было окружено их путешествие, мешала им относиться к этой затее слишком серьезно. Иногда у Ригоберто с Лукрецией возникало ощущение, что они приняли участие в геронтологической игре, которую выдумали специально, чтобы старики чувствовали себя помоложе.

— Ну нет, это не может быть ни шуткой, ни западней, — в который раз уже объявил дон Ригоберто, стараясь убедить самого себя. — Господин, с которым я разговаривал по телефону, произвел на меня хорошее впечатление, я тебе уже говорил. Человек скромный, определенно провинциал, чуточку робкий, однако намерения у него самые благие. И я не сомневаюсь, что он звонил по поручению Армиды.

— А тебе не кажется, что мы попали в какой-то нереальный мир? — с нервной улыбочкой возразила донья Лукреция. В правой руке она держала перламутровый веер и то и дело пускала его в ход. — Все, что с нами происходит, представляется мне невероятным, Ригоберто. Мы отправились в Пьюру, растрезвонив всем и каждому, что нуждаемся в отдыхе. И разумеется, никто в это не поверил.

Фончито как будто не слышал отца с мачехой. Он потихоньку отпивал лукуму со льдом из своего стаканчика, устремив взгляд в какую-то неясную точку на столике, его словно не интересовал разговор старших, его занимали какие-то другие, потаенные мысли. Фончито был таким с последней своей встречи с Эдильберто Торресом, вот почему дон Ригоберто решил взять мальчика в Пьюру, хотя из-за этого путешествия он и пропускал несколько дней в школе.

— Эдильберто Торрес? — Ригоберто прямо подскочил за своим письменным столом. — Снова он? И рассуждал с тобой о Библии?

— Ну да, это я, Фончито, — сказал Эдильберто Торрес. — И не говори, что ты обо мне позабыл.

— Я только что исповедался и исполняю покаяние, которое наложил на меня святой отец, — пробормотал Фончито — он был намного более удивлен, чем напуган. — Сейчас я не могу говорить с вами, мне очень жаль.

— Это было в церкви Святой Фатимы? — до сих пор не веря, переспросил дон Ригоберто, вертясь, словно в пляске святого Вита, уронив на пол книгу о тантрическом искусстве. — Он что, был там? В церкви?

— Я тебя понимаю и прошу прощения. — Эдильберто Торрес понизил голос, указывая на алтарь. — Молись, Фончито, молись, это к добру. После поговорим. Я тоже хочу помолиться.

— Да, в церкви Святой Фатимы, — подтвердил Фончито, бледный и с каким-то перепуганным взглядом. — Мы с товарищами из нашего библейского кружка ходили туда, чтобы причаститься. Все они уже прошли, я пошел в исповедальню последним. В церкви оставалось не так уж много народу. И вдруг я заметил, что он сидит там, не знаю уж, сколько времени. Да, он сидел там, рядом со мной. Я страшно перепугался, папа. Я знаю, ты мне не веришь, ты скажешь, что и эту встречу я выдумал. А он говорил со мной о Библии.

— Ну хорошо, хорошо, — согласился дон Ригоберто. — А сейчас нам лучше всего вернуться в отель. Пообедаем там. Сеньор Янаке говорил, что свяжется со мной во второй половине дня. Если, конечно, его именно так и зовут. Странная фамилия, больше напоминает прозвище какого-нибудь татуированного рок-певца, верно?

— Для меня «Янаке» звучит очень по-пьюрански, — высказалась донья Лукреция. — Может быть, он из племени тальянов.

Ригоберто оплатил счет, и все трое вышли из кафе. Проходя по Пласа-де-Армас, Ригоберто был вынужден отбиваться от чистильщиков ботинок и продавцов лотерейных билетиков. Теперь жара уже давала о себе знать. На безоблачном небе прорисовалось белое солнце, и теперь все вокруг — деревья, скамейки, плитки мостовой, люди, собаки, машины — уже плавились от зноя.

— Прости меня, папа, — шепнул Фончито, сам не свой от горя. — Я знаю, что приношу дурные вести, знаю, как тебе тяжело после смерти сеньора Карреры и исчезновения Армиды. Я знаю, что подставляю тебе подножку. Но ты же сам просил меня рассказывать все, говорить только правду. Ты ведь этого хотел, папа?

— У меня возникли экономические проблемы, как и у всех в эти непростые времена, да еще здоровье стало пошаливать, — произнес Эдильберто Торрес упавшим грустным голосом. — В последнее время я редко выходил из дому. Вот почему мы не виделись уже несколько недель, Фончито.

— Вы пришли в эту церковь, потому что знали наперед, что мы с друзьями из кружка по библейскому чтению придем именно сюда?

— Я пришел, чтобы поразмышлять, чтобы успокоиться, чтобы посмотреть на свои дела без спешки, на расстоянии, — объяснял Эдильберто Торрес, однако он вовсе не выглядел спокойным — он дрожал, словно переживая великую опасность. — Я часто так поступаю. Мне знакома половина церквей в Лиме, а может, и больше. Эта атмосфера коленопреклонения, молчания и молитвы идет мне на пользу. Мне нравятся даже монашенки, аромат ладана и древности, царящий в этих крохотных капеллах. Я тоже приверженец старины и придаю ей немаловажное значение. Я тоже молюсь и читаю Библию, каким бы странным тебе это ни показалось, Фончито. Вот еще одно доказательство, что я не дьявол, как утверждает твой папа.

— Он переменит свое мнение, когда узнает, где я вас видел, — возразил мальчик. — Он думает, что вас не существует, что я вас придумал. И мачеха моя того же мнения. Они взаправду в это верят. Поэтому мой папа так обрадовался, когда услышал, что вы можете помочь в его судебных тяжбах. Он хотел вас увидеть, встретиться с вами. Но вы пропали.

— Увидеться никогда не поздно, — заверил сеньор Торрес. — Я буду счастлив встретиться с Ригоберто и успокоить его во всех подозрениях на мой счет. Мне хотелось бы стать его другом. Мы с ним, кажется, одного возраста. Сказать по правде, у меня совсем нет друзей, только знакомые. И я уверен, что мы с Ригоберто нашли бы общий язык.

— Мне жаркое из говядины, — заказал дон Ригоберто официанту. — Это ведь местная достопримечательность, верно?

Донья Лукреция попросила прожаренного горбыля с овощным салатом, а Фончито ограничился ракушками.

Ресторанный зал отеля «Порталес» был почти пуст, свежую атмосферу поддерживали только несколько медленных вентиляторов. Все трое заказали лимонад со льдом.

— Я хочу тебе верить, и я хочу знать, что ты мне не лжешь, что ты мальчик с самыми чистыми и добрыми намерениями, — устало проговорил дон Ригоберто. — Но этот тип превратился в тяжелый груз для меня и для Лукреции. Нам уже ясно, что мы никогда от него не избавимся, что он будет преследовать нас до могильной доски. Чего он добивался на сей раз?

— Нам нужно поговорить о важных вещах, пусть это будет дружеская беседа, — объяснил Эдильберто Торрес. — О Боге, об иной жизни, о духовности, о непреходящем. Поскольку ты читаешь Библию, я знаю, что эти вопросы сейчас тебя волнуют, Фончито. А еще я знаю, что ты несколько разочарован чтением Ветхого Завета. Ты ожидал чего-то иного.

— Откуда вам это известно, сеньор?

— Одна птичка напела, — улыбнулся Эдильберто Торрес, но в этой улыбке не было и тени веселья, а только скрытая тревога. — Не принимай мои слова всерьез, это была шутка. Я просто хочу сказать, что у всех, кто приступает к Ветхому Завету, происходит так же, как и у тебя. Продолжай, продолжай, не отчаивайся. И вот увидишь, очень скоро твое мнение об этой книге переменится.

— Откуда он узнал, что ты разочаровался в своих библейских чтениях? — снова вскинулся за своим столом дон Ригоберто. — И это правда, Фончито, тебе действительно так кажется?

— Я не разочаровался, — сухо заметил мальчик. — Просто там все так жестоко. Начиная с самого Господа, с Иеговы. Я никогда не представлял его таким беспощадным — ведь Он бросает столько проклятий, приказывает закидывать камнями прелюбодеек, убивать тех, кто не соблюдает религиозные обряды. Я не верю, что Господь заставлял обрезать крайнюю плоть врагам иудеев. И вообще до чтения Ветхого Завета я не знал, что такое крайняя плоть.