Среди людей

«Еще газету подстилает, брезговает!» — со злостью подумал Вася.

Дверца машины со стороны Андрея Семеновича на ходу распахивалась, он пытался несколько раз с силой захлопнуть ее, но ничего не получалось. Вася знал, что стоит задвинуть маленькую задвижку внизу у ступеньки — и все будет в порядке, однако не стал говорить этого, а сказал:

— Рукой надо придерживать.

— А директор, когда ездит, тоже держит? — спросил Марченко.

Вася сделал вид, что не расслышал. Сбычившись, он сидел за баранкой и слушал, как толстый уполномоченный, у которого все лицо было покрыто рыжими веснушками, разговаривает со щупленьким корреспондентом.

Толстяк рассказывал про совхоз в Кромах. Из его рассказа было видно, что он недурно смыслит в сельском хозяйстве, и это почему-то стало Васе обидно.

— Если бы три года подряд мы не заставляли их сеять этот дурацкий кок-сагьгз, — сказал уполномоченный, — совершенно непригодный для Орловщины, то они были бы вдвое богаче…

— А вы ихних поросят видели? — спросил вдруг Вася, поерзав на своем сиденье.

— Видел. А что?

— А то, что у них поголовно пневмония. И с кормами они брешут: вагонами от государства получают. А кукурузу у них в прошлом году поклевали грачи. Десять га…

Он с каким-то сладострастием врал про Кромы, сообщая о них все то, что происходило в его собственном совхозе.

— Шофера у них пьяницы, из чайной не вылазиют…

— Позвольте! — изумился Марченко. — Я пробыл в Кромах неделю. У них прекрасный свинарник, пятнадцать поросят на свиноматку, отличные надои, прошлогодние корма в траншеях…

— Аферисты, — мотнул головой Вася.

— Да что вы, ей-богу, мелете! — рассердился уполномоченный. — Директор получает от Орловского треста премию…

— Конечно, получит, — ухмыльнулся Вася. — У него по осени районное начальство гостит в кладовой: кто — капустки, кто — огурчиков…

Марченко пожал плечами и внимательно посмотрел на шофера.

«Здорово! — подумал Володя Корытов. — Недаром мне сразу показалось, что у этого парня открытое, смелое лицо».

И Володе уже была несимпатична спина уполномоченного, его заросшая, рыжим пухом шея, маленькие толстые уши, похожие на пельмени.

Машина взобралась на пригорок, покряхтела, постреляла и остановилась. Вася вылез, обошел ее вокруг, поднял капот. Копаясь в карбюраторе, он искоса наблюдал за пассажирами. Они тоже вышли из машины. Толстяк спокойно пыхтел длинной папиросой, молоденький корреспондент стоял рядом в своих желтых полуботиночках.

Пошел вдруг дождь. Васе хотелось бы увидеть на их лицах беспокойство или раздражение, ему казалось, что тогда на душе стало бы легче. Он даже приготовил ответную грубую фразу: «А я не нанимался!»

У подножия холма скопилось много талой воды; подрагивая, она стояла рябая от ветра.

— Глубоко здесь? — спросил Володя Корытов.

— Не очень. Неделю назад лошадь утонула, — ответил шофер.

— Веселенькое дело! Как же мы доберемся?

— Хороший шофер везде проедет, — сказал уполномоченный. — В Кромах я плыл на газике, как на амфибии…

«Поплывешь у меня! — растравлял себя Вася. — Возле Дубков так засажу, что маму вспомнишь!»

Через лужу проехали благополучно. Дождь усилился. По ветровому стеклу бились струи воды. Вася знал, что брезент над задним сиденьем протекает. Усыпленный, очевидно, стуком дождя, Марченко спал, прижимая к груди портфель.

— Как вас зовут? — спросил корреспондент,

— Василий.

— А по отчеству?

— А по отчеству нас не зовут.

— Меня, кстати, тоже чаще всего называют Володей или товарищ Корытов…

Слышно было, как товарищ Корытов ерзал на заднем сиденье, гремел ведром, стараясь уклониться от капающей сквозь брезент воды.

— Вы женаты? — спросил Володя.

— Женат. Супруга моя знаменитая в районе телятница. Зовут Леля. Вы запишите, а то забудете…

— И дети есть?

— Двое. Отличники учебы.

Его охватило ожесточение от собственного вранья. Он словно пьянел от него, заглушая тупым враньем чувство обиды на себя, на директора, на Лельку, на свой неприкаянный характер и окончательно погибающую нынче репутацию. То, что шел дождь, казавшийся из машины грязным, и начиналась топкая, расквашенная дорога, на которой ему предстояло завязить людей, переполняло его душу каким-то оголтелым отчаянием.

Приближались Дубки, расположенные в низине. Вдоль дороги лежал неопрятный снег, точно его полили спитым чаем. Почва становилась все более вязкой, уже не видно было колеи, она тотчас же вслед за машиной затекала грязью, Движок мучительно гудел и трясся.

— А совхоз ваш по району считается хороший? — стуча зубами от сырости и холода, крикнул Володя.

— Вы его, Владимир Ефимович, спросите про директоршу, — произнес вдруг уполномоченный, не открывая глаз. — Правильно, товарищ водитель?

Вася не ответил. Он увидел, как с крайнего забора взлетел щеголеватый петух и, очевидно не рассчитав своих сил, шлепнулся золотой грудью посреди дороги; похлопав крыльями, он затих, как муха на липкой бумаге.

Машина проползла еще метров пять на брюхе и застопорилась напротив петуха. Вася завел ее раз, другой, третий — запахло горячим бензином, кузов, сотрясаясь, увязал все больше и больше.

— Bee! — сказал Вася. — Приехали.

Открыв дверцу, он ступил на дорогу и, тяжело вынимая ноги, дошлепал до радиатора; здесь, присев на корточки, он заглянул вниз, под машину. Потом обошел ее и приблизился с той стороны, где сидел уполномоченный.

— Вот какая картина, — сказал Вася, — сели на мост. Колеса проворачиваются, они на весу…

— Эх ты, шофер! — Марченко сквозь зубы выматерился и с неожиданным проворством вывалился из машины. — Чего же теперь делать будем?

— Есть такое предложение, — ответил Вася. — Вон, видите ту хатку?.. Сейчас я вас туда провожу, там молочка попьете, коровка знакомая, здоровая. Можно культурно отдохнуть, у тамошнего мальчонки шашки есть…

— Плевать мне на твои шашки! — сказал уполномоченный. — Мечтал из Москвы ехать в шашки сюда играть… Где лопата?

Вышел из машины и Володя Корытов. Когда он зачерпнул туфлями холодного жидкого чернозема, Вася со злостью сказал:

— Шли бы вы в своих полуботиночках в хату. До ночи, граждане, все одно не откопаем. Мужики придут с поля, подмогнут. А вам к утрешнему поезду, как раз и поспеем…

— Ты человек или нет? — в бешенстве спросил Марченко. — Давай лопату! И чеши отсюда молоко пить, мы без тебя справимся…

— А я не нанимался, — вяло и неразборчиво буркнул Вася; раздражение рыжего уполномоченного почему-то не принесло ему облегчения.

Одну лопату на троих поделили так: Вася сидел в сторонке на пеньке и курил, а Марченко с Володей по очереди подкапывали передний мост газика.

Марченко копал яростно, задыхаясь, кашляя и отплевываясь. Раза два он влезал в машину, садился за баранку и пробовал запустить движок. Втаптывая полы светлого плаща в грязь, Володя Корытов упирался руками и грудью в зад газика и толкал его изо всех сил, чтобы он завелся с ходу.

Дождь хлынул снова.

Сидя на пеньке, Вася лениво подумал, что имеет полное право отобрать у Марченко ключ от зажигания; но вместо этого ему захотелось, чтобы уполномоченный каким-нибудь чудом выволок машину из грязи. Будь у этого рыжего дядьки две длинные доски, он непременно справился бы… «Засадил, сволочь, двух хороших людей! — горестно думал Вася. — Недаром Нилин со своей Нюткой терпят тебя. Развалили хозяйство. Приехал бы такой уполномоченный, с вас перья полетели б…»

Через час, когда стало видно, что все усилия пассажиров ни к чему не приводят — грязь засасывала обратно в яму, — Вася швырнул окурок и пошел прочь к избам. По дороге он выпростал глупого мокрого петуха и подбросил его высоко над головой.

— Сукин сын! — сказал Марченко.

Они продолжали копать, но уже притомясь и понимая, что все их усилия безнадежны. Минут через десять Марченко швырнул лопату.

— Бросьте, Владимир Ефимович! Придется культурно отдыхать…