Собрание сочинений в шести томах. Том 2

«В зверинец бы тебе поступить зазывалой», — злобно подумал Гарднер, почему-то ожесточаясь всё больше и больше, и в это время сердитый попугай как будто что-то надумал и радостно закричал:

— Гарррднер, герр Гарррднер!

Это было так неожиданно, что Гарднер чуть не сел на пол. Он вопросительно посмотрел на Курцера.

Тот стоял неподвижно, но всё лицо его светилось от тихого восторга.

— Он знает имена всех моих знакомых, — сказал он с гордым умилением. Подойдите, Гарднер, дайте ему кусочек сахару. Смотрите, какая память! Я ему вчера только раза три сказал вашу фамилию.

Он подбежал к столу, выдвинул ящик и достал оттуда несколько кусочков сахара.

— Дайте, дайте ему кусочек из собственных рук! — шептал он в умилении. — Вот вы увидите, какая это чудесная птица...

«Да что он, в самом деле сумасшедший?» — думал Гарднер уже почти со страхом, а тот всё совал и совал ему в руки сахар.

Наконец Гарднер взял его и подошёл к клетке.

Увидев его, гиацинтовый ара задвигался, перебирая жёрдочку чёрными жёсткими ногами в крупных чешуйках, высунув нос и как-то боком, с привычной деликатностью только тронул сахар.

Гарднер положил ему в клюв кусок сахару, и тогда попугай, так же быстро скользя по жёрдочке, отодвинулся на середину и сочно разгрыз его.

— А! А! — закричал он и забил крыльями. И сейчас же Курцер пояснил с материнской гордостью.

— Видите, какой умный: съел и благодарит!

— Тцик, тцик, тцик, тсс, — раздалось сзади.

Курцер подошёл к шкафу и нажал кнопку. Вошёл слуга. Курцер вынул часы.

— Восемь часов! — сказал он значительно. — Пора зажигать огонь. Почему клетка не покрыта? Видите, птицы беспокоятся оттого, что не могут заснуть.

— Теньк, теньк, теньк, — снова сказала клетка.

— Слышите? — нахмурился Курцер.

«Сумасшедший! — подумал Гарднер уже с глубокой уверенностью. Несомненно, сумасшедший! Вот и у Геринга звери и птицы по всему замку».

Слуга принёс большое белое покрывало и набросил на клетку. В ней сразу всё затихло.

Курцер зажёг электричество, взял со стола бутылку и поднёс её к настольной лампе. Она вспыхнула и засветилась, как огромный прозрачно-золотой кристалл.

— Нет, почему же не арестовывать, — сказал Курцер. — Ни в коем случае вам никого из них не следует щадить! Наоборот! Сразу же арестуйте двух или трёх сотрудников института! Даже прошу — сделайте это как можно грубее. Хорошо, если вы сумеете проделать всё это в присутствии самого профессора, так, чтобы он видел.

Он вдруг улыбнулся злобно и криво.

— Я же должен явиться спасителем! Так, понимаете, нужно же мне кого-то спасать и от кого-то спасать. Вот вы и должны мне в этом помочь! Ну а в общем-то, — он махнул рукой, — конечно, это никчёмное и вполне, кажется, бесполезное дело! Впрочем, посмотрим!

«Нет, не сумасшедший, — подумал Гарднер, смотря на его ясные, рысьи глаза, — а просто скотина!»

И от этой мысли ему сразу стало легче.

Уходя, он уносил с собой том «Ежемесячного обозрения» и довольно твёрдо знал, что ему нужно делать, кого арестовывать и даже с чего начинать первый допрос. И вот неожиданный просчёт у обоих. В дело вмешался Карл Войцик.

Глава восьмая

Никогда так быстро не менялись у Карла Войцика следователи, как в этот последний допрос.

Их было двое. И первым начал с ним разговаривать Гарднер, сейчас же после того, как отпустили Ганку.

В коридоре Войцика остановили, посадили на скамейку и надели ему наручники. Потом подняли за локти и повели дальше.

Шли долго. Лифт не работал. Прежде чем добраться до кабинета Гарднера, им пришлось миновать несколько коридоров и лестниц. На каждой площадке Войцик непременно останавливался, как будто для того, чтобы отдохнуть, и осматривался по сторонам.

То, что здание сразу же заняло гестапо, спасло его от разгрома. Большая часть обстановки сохранилась. Кое-где на площадках стояли даже пальмы, а под ними, на лавках, явно принесённых со стороны, кучками сидели солдаты.

Личный кабинет Гарднера помещался так высоко, что в выходящем во двор огромном венецианском окне не было даже решётки. Проходя по кабинету, Карл Войцик по привычке заглянул в него — он увидел далеко-далеко внизу угол двора, а на нём несколько лоснящихся, новеньких автомобилей, похожих на жужелиц.

«Да, отсюда уже не выпрыгнешь», — подумал он.

Быстро оглядел кабинет и сразу же понял, что Гарднер в нём устроил склад награбленного. Пол застилал дорогой гобелен, на котором в пёстром беспорядке мешались безбородые мужчины, нагие женщины, развалины какого-то многоколонного храма, а между ними — горящие треножники, жезл с воробьиными крылышками, лавры, доспехи, мечи и белые лошади.

«Краденый», — подумал Войцик.

Он отыскал глазами в углу кресло, наискосок от стола, пошёл и сел в него, и тогда над ним с тёмно-оливкового полотна наклонилась Венера, только что вышедшая из породившего её океана, и посмотрела на него с тихой и мудрой улыбкой. С её тела спадала на сиреневый песок побережья самая лёгкая вещь в мире — морская пена — тот единственный материал, из которого она могла быть создана даже богами.

«А вот Еву синайские евреи просто вылепили из куска сирийской глины» почему-то смутно подумал Войцик. Он поднял глаза и увидел Гарднера.

Гарднер сидел за столом, поглаживая бронзовую чернильницу в виде лотоса, и лиловатые губы его уже вздрагивали.

«И лотос этот тоже украл», — пронеслось в голове Войцика.

— Вам никто не предлагал садиться, — вдруг с раздражением сказал Гарднер и приподнялся со стула. — А ну, встать сейчас же!

Войцик только хмыкнул и заложил ногу за ногу.

— Зачем вы так кричите? — спросил он спокойно. — Вы же знаете, стоя я разговаривать не буду.

— Не будете? — спросил Гарднер мурлыкающим голосом. — А не много ли берёте на себя? Будете! Заставлю!

— Имейте в виду ещё вот что, — продолжал Войцик так же спокойно, — я ведь отлично понимаю, для чего вы меня сегодня вызвали.

— Понимаете? — ласково спросил Гарднер, и тонкие губы его опять вздрогнули.

— Ну, разумеется, — спокойно и даже небрежно ответил Войцик.

— А что же вы такое знаете? — спросил Гарднер с той же сладкой ненавидящей улыбкой, рассматривая его четырёхугольное лицо, всё в тёмных пятнах и подтёках.

Войцик быстро вздохнул, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

— Что, не выспались? — снова спросил Гарднер. — Камера плохая?

— Нет, почему же, камера как камера, — мирно ответил Войцик. — В других, наверное, набито по сто человек, но с тех пор как вы посадили ко мне эту сумасшедшую мартышку, я ещё не сомкнул глаз.

Гарднер улыбнулся одной щекой и пожал плечами.

— Ничего не понимаю, — сказал он. — Мартышка— это Ганка, конечно. Но отчего же вдруг «мартышка»? Я же думал, наоборот: вот старые друзья, есть о чём поговорить, — а он мне вдруг «мартышка». — Он снова повернулся к Войцику. — Вы что, может быть, думаете, что он вас выдал? Нет, не беспокойтесь, я знал ваше настоящее имя ещё до ареста. Да, так чем же плох Ганка?

— Свёл его с ума, да ещё и спрашивает.

— Кто? Я? — удивился Гарднер и даже руку приложил к груди.

— Да, вы. Уж не знаю, чем только, но теперь он совсем невменяемый. Тем не менее, — добавил он вдумчиво, — я вам очень благодарен за это соседство.

— Тронут, донельзя тронут, Карл Войцик, — слегка поклонился Гарднер. Постараюсь и в дальнейшем заслужить вашу благодарность. — Он помолчал, побарабанил пальцами по столу и спросил: — Ну а почему же вы всё-таки благодарны-то? Вот заснуть не можете, а за что-то благодарите.

— Видите ли, — ответил Войцик, — история с Ганкой показала мне совершенно ясно, что вы превращаетесь в старого идиота.

Лицо Гарднера вздрогнуло, но он только глубоко и медленно вздохнул, откинув назад голову.

— Вы меня интригуете, — сказал он, чуть помедлив, тем же вздрагивающим, чуть мурлыкающим голосом. — Из чего же вы это вывели?