Сын предателя (СИ)

 -Да что ты всё об одном и том же! - почти плача воскликнула Надя. Фёдор Иванович ничего не ответил, отчего она и впрямь поверила в его предчувствие. От этого не хотелось лечь в постель рядом с будущим покойником.

 До сна дело не дошло. Фёдор Иванович схватился обеими руками за грудь и стал валиться на пол.

 Надя истошно закричала: - Володя! Люда!

 Оба вбежали в большую комнату. Володя успел подставить руки, но старик пробил их и глухо стукнулся о ковёр, смягчивший удар. Смерть была мгновенной. Все трое стояли неподвижно несколько мгновений, показавшихся  вечностью. Лена вышла из другой комнаты с заплаканными глазами с опозданием, так как хотела скрыть своё состояние. Сейчас её заплаканные глаза смотрелись естественно. Володя достал сотовый телефон и позвонил в "скорую помощь". Прибывший врач осмотрел Фёдора Ивановича, написал на бумажке подтверждение о смерти, предложил позвонить в Морг, чтобы забрали тело для заключения причины такого обстоятельства, и покинул квартиру.

 Втроём они подняли отяжелевшее тело Фёдора Ивановича, положили на стол, отчего ноги его свесились почти до пола. Эта неудобная поза как будто даже не нравилась покойнику. Он стал медленно сползать до соприкосновения носков туфель с полом, после чего успокоился.

 Ровно минуту или две Володя, Лена и Людмила не двигались с места, зачарованные этим действием трупа. И только Надя приковыляла вплотную к столу, пытаясь обнаружить какие-нибудь признаки жизни в лице своего мужа.

 И после того, как Надя осознала, что пути назад у Фёдора Ивановича к жизни не намечается, она всплакнула, но не так, чтобы истерично. Но со слезами искренними и молча.

 -На всё воля божья! - выразительным шёпотом произнесла она привычную для старых людей фразу. Эта вера в бога как-то медленно и неохотно захватывала её. Ни молиться, осеняя себя крестным знамением, ни  в церковь ходить они с Фёдором Ивановичем так и не посмели, а вот что-то набожное произнести с языка почему-то часто и срывалось.

 На другой день приехала "скорая" другого направления. Два хилых санитара, видно из тех, кому позволили служить далеко от тех мест, где могут стрелять, вошли с носилками в квартиру, боязливо подошли к покойнику и задумались на минуту. Возраст их едва тянул на восемнадцать лет, поэтому Володя взял Фёдора Ивановича под плечи, санитарам оставил ноги. Таким образом они положили тело на носилки. Сухое тело покойника стало загадочно тяжёлым, отчего санитары мялись, никак не могли решить, кому из них нести носилки у изголовья.

 Володя не выдержал, приказал боле крепкому на вид поднимать носилки впереди него, крякнул и тяжёлым шагом двинулся вслед за санитаром к выходу. Второй парень суетился, обогнал их, прыгнул в салон автомобиля, подхватил носилки, которые плавно покатились по полозьям. Врач-анатом пообещал, что всё будет сделано незаметно, но факт смерти будет установлен точный.

 После его слов Надя снова замочила слезой глаза. Видно, ей стало страшно при мысли, что и её скоро тоже будут препарировать и с такими дефектами закопают.

 После возвращения в квартиру Володя стал беспокоиться о следующих приготовлениях к похоронам. Он явно торопился, звонил, договаривался. Потом он  ушёл платить за услуги  землекопов, покупать гроб, венок, памятник. Когда он вернулся через несколько часов,

 Людмила, уже остывшая от спора с зятем по поводу открывшегося родства, тоже с намокшими глазами обнимала мать, перейдя на немецкий язык незаметно для обоих, успокаивала Надю, обняв за плечи.

 Володя хлопал глазами, не понимая лающий язык. Он был теперь уже рад, что не на немке женился. Правда, другой факт не казался ему слаще. Ему ещё предстояло познакомиться с Петром Лубиным, вторым сыном Фёдора Ивановича, но он надеялся, что этот второй Пётр не страдает отсутствием ума.

 Людмила уже пригласила Надю жить в её квартире, но это тягучее привыкание к родству захватило и старуху. Надя чувствовала себя в квартире дочери скованно. Дорогая мебель, ковры, люстры давили на её психику.

 Барак ей был привычнее, поэтому она отказывалась неумело, боясь обидеть дочь, которая и имя носила не ею названное. Людмила и сама чувствовала, что лучше бы было так, как было до знакомства. Зять, конечно, не сахар, особых способностей в бизнесе не проявил, Лену без матери обеспечить не может, а теперь и вовсе развинтится! Тётка ведь - не тёща, подавай родственнику всё, что можешь!

 А всё виновата Советская власть! Какого чёрта надо было отбирать детей у "врагов народа", давать им другие фамилии и имена? Вот и накровосмесились! Вот и пошла хилая молодёжь!

 С такими мыслями Людмила находилась с Надей на кухне, готовила ужин. Надя смотрела в окно, обе молчали, у обоих были свои мысли. Вошёл на кухню Володя. Чтобы развеять молчание женщин, он сообщил, что завтра, наверно, гроб уже привезут, остальное будет готово дня через три.

 Похоронили Фёдора Ивановича тихо, без лишних гостей. Пришли только три человека, которым покойный нравился умелым изготовлением для них обуви. Соседи только посмотрели вслед автобусу, не надеясь на приглашение на обед. Памятник тоже был скромным. Звезду не заказали. Просто крест, раб божий такой-то и пожелание спать спокойно.

 Володя с Леной уезжали в Алматы. Володя даже не пообещал ещё раз приехать. Надя как-то осторожно подвигала ладошкой на прощание.

 Николай Фёдорович получив телеграмму о смерти отца, повертел её в руках. Глаза его остались сухими, ву душе не звякнула ни одна струна. Он не успел привыкнуть к неожиданно свалившейся родне, и сама мысль поехать на похороны казалась абсурдной, тем более, что деньги его перекочевали в карман Володи. Ехать было просто не на что. На душе скребли кошки. Вся его жизнь получилась какой-то скомканной.

 Одиночество его  усиливалось от того, что сын не мог бросить своё дело в далёком городе Алматы, а он не мог поехать к сыну, чтобы не сегодня-завтра стать обузой по причине надвигающейся старости, а значит и немощи.

 глава 72

 Володя ехал с Леной после похорон Фёдора Ивановича в Алматы в плохом настроении. Казалось бы, что родственные узы с Леной при смешных обстоятельствах ещё более должны были их сблизить. Но это только казалось. Само слово - сестра, пусть и двоюродная, для Володи было неприятным.

 Он смотрел теперь на жену уже как-то по-другому. Она теперь уже не казалась ему такой же красивой, как прежде, и похожие черты лица её на его черты всерьёз раздражали лишь потому, что, как он возомнил себе, теперь каждый будет смотреть на их брак, как на кровосмешение.

 Он знал теперь, что тёща воспитывалась в детдоме, поэтому и была часто невыносима в своих требованиях приносить в семью денег больше, чем жена. Теперь всё поменялось! Ему уже не нужно изгибаться в попытке заработать больше! Тёща теперь - тётя, а Лена - сестра! Он свободен от обязанностей мужа! Он же теперь - родственник! Пусть сами и зарабатывают на свои прихоти. А ему хватает!

 Так он думал, терзая себя новыми обстоятельствами семейной жизни. Володя ещё мог бы стерпеть, окажись Лена более дальней родственницей. Но двоюродная сестра - это было слишком!

 Лена воспринимала новость менее трагически. Ей даже нравилась вторая родственность с мужем. Правда, она быстро заметила злость, которая захлёстывала Володю, когда она, улыбаясь, шутливо называла его братцем, обращаясь с какой-нибудь просьбой. Но скоро и ей передалась эта отчуждённость, когда она вдруг додумалась, что будет, если проболтается однажды в минуту откровения подружке, кем ей приходится муж. Поэтому, подъезжая к городу Алматы, они оба были погружены в раздумья, которые ничего не давали им для потепления взаимоотношений.

 Отцу Володя позвонил через две недели. Сначала справился о здоровье, ответил на многочисленные вопросы Николая Фёдоровича. Паузу молчания выдержал, отчего отец встревоженно спросил, что случилось.

 -Пап, я думаю разводиться! - наконец выдавил из себя сын.