Гангстеры

— …называл вас Эрлингом? — Умирающий в Юртхаген произносил это имя с особым смыслом, как едкое обвинение, и Конни обнаружил, что оно и вправду действует.

Посланник повторил, все так же спокойно, но уже с оттенком раздражения:

— Мы еще вернемся к этому. — Выдержав эффектную паузу, он продолжил: — Мне все передали, но я хочу услышать рассказ из ваших уст…

— Я хочу, чтобы мы говорили о моей дочери, — ответил Конни. — Не уверен, что нужно начинать с этого.

— Именно с этого, — возразил собеседник.

Делать было нечего. Конни еще раз рассказал о встрече с человеком, который получил его анкету и увидел в ней тайный смысл, которого там не было, а затем позвонил в контору, чтобы поделиться своими иллюзиями, после чего Конни отправился к нему, дабы объясниться, а нашел развалину, человеческие руины в зловонной квартире. Конни старательно избегал упоминания места. Человек был похож на портрет работы Фрэнсиса Бэкона, и сказав об этом, Конни заметил во внимательном взгляде Посланника что-то вроде недоумения, словно он не знает такого художника, но когда Конни описал человека как «отчасти истлевшего, отчасти иссохшего, как кусок вяленой говядины, который пролежал на столе целую ночь», собеседник, казалось, понял связь. Посланник проассоциировал фамилию «Бэкон» со свининой и, возможно, увидел в этом какое-то жестокое остроумие. Как бы то ни было, несчастный в реклайнере говорил о старом документе, который хранится в банковском сейфе. Ключ к ячейке был «погребен на островках Лагерганса». Все перемежалось с упоминаниями «Посланника» или «Эрлинга», словно тот мог объяснить или даже оказаться виновным в надвигающейся смерти этого человека.

Вот что смог рассказать Конни. Человек, сидящий по другую сторону письменного стола, ловил каждое слово без единого движения. Казалось, он получил подтверждение чему-то и спросил:

— Кто об этом знает? — Конни вопросительно взглянул на собеседника. — Я имею в виду — кому вы успели это рассказать?

— Янсену, — ответил Конни, не сморгнув.

— И больше никому?

— Ни единой живой душе.

— Почему?

— Почему? Не знаю… Во-первых, это было так омерзительно… мне было стыдно.

— Стыдно?

— Что я ничего не сделал… Чтобы помочь этому несчастному.

Посланник сделал пару глубоких вдохов.

— В утешение могу сказать, что жалеть его не стоит.

Конни знал, что они уже решили, кто этот человек, но все же вынужден был добавить:

— Невозможно было понять, мужчина это или женщина.

— Это мужчина, — уверил Посланник.

— Значит, вы знакомы?

— Мы знакомы.

— Понимаю, — произнес Конни. — Вы настолько хорошо знакомы, что он знает — вас зовут Эрлинг…

Посланник едва заметно неодобрительно поморщился. Ему и вправду было неприятно.

— Да, — согласился он. — Он единственный — или был единственным, кто это знает. А теперь… теперь эта информация, очевидно, распространилась шире.

— Поэтому вы были так уверены, что он важная персона?

Посланник посмотрел в окно, затем снова на Конни.

— Для человека в вашем положении вы довольно-таки ясно мыслите, поелику ваша дочь исчезла… — Это замечание подразумевало якобы незаинтересованность, невовлеченность Конни, будто он старался предстать в более выгодном свете, изображая хладнокровность одного из немногих равных Посланнику, достойных противников. Но это была ошибочная интерпретация: то, что Конни запомнил эти слова Посланника, означало настолько сокрушительное превосходство последнего, что даже такое маленькое признание звучало как похвала смелости на поле боя.

— Я успел о многом подумать, — сказал Конни. — Во всяком случае, о том, что касается ее.

— Разумеется.

— Когда она была маленькой и ходила в детский сад, одной из ее подружек дали ключ, повесив на шнурке на шею. Обычный дверной ключ. Она засунула его в рот и стала сосать, сосала весь день. Слизистая оболочка во рту воспалилась, дыхательные пути отекли, и девочка чуть не задохнулась… некоторые металлы вызывают симптомы отравления… полагаю, что тот человек, проглотивший ключ, тяжело отравлен…

— Вероятно, — отозвался Посланник. — Ирония судьбы. Смертельная безопасность…

— Безопасность? — переспросил Конни. — Как это?

Посланник встал и подошел к окну, выходящему в торговый пассаж. Видимо, ему требовалось время от времени разминаться. Конни вспомнил, что понтифик говорил что-то о тазобедренных суставах. Возможно, это была правда.

— И где состоялась встреча?

Конни понял, что это чистая формальность, что он должен был задать вопрос, дабы услышать ответ Конни:

— Расскажу, когда найдется моя дочь.

Посланник кивнул, готовый к такому ответу. Конни же оказался совершенно не готов к следующей реплике:

— Вы должны понимать, что ваша дочь могла заинтересовать и других — преступников, которым тоже нужна наша «ключевая фигура»…

Эту вероятность Конни не принимал в расчет, даже в виде безумного предположения.

— Кто это может быть?

— Это я обсуждать не собираюсь, — ответил Посланник. — Вы абсолютно уверены, что упоминали историю лишь в разговоре с Янсеном и никем другим?

— Янсен, — произнес Конни. — Можно ли ему доверять?

— Отвечайте на мой вопрос.

— Да, — ответил Кони. — Абсолютно уверен.

— Янсен чист, — заверил Посланник.

— Вы уверены?

Собеседник не счел нужным реагировать на вопрос, хотя бы даже выражением лица. В сознании Конни стала вырисовываться картина, где каждый думал, что знает все об остальных, кроме Посланника, который знал все обо всех. Вероятно, догадка была верна.

— Закончим на этом, — Посланник, очевидно, принял решение, поразмыслив, — поелику вы не являетесь посвященным. Продолжение выяснений требует причастности к тайне, которая повлечет за собой определенные обязанности.

— Обязанности? — переспросил Конни.

— К чему бы это не привело.

Конни попросил объяснить, уточнить, о каких обязанностях идет речь, и в его пересказе этот диалог был обозначен как «перебранка», на самом деле являвшаяся ничем иным как исследованием друг друга: Посланник пытался нащупать нерушимые принципы Конни, которые не позволяли выдать информацию о том, кто получает его секретные анкеты. Конни так и не понял, как сам Посланник относится к таким принципам. Он был вынужден их принимать, но с почтением или отвращением — это было по-прежнему неясно.

Как бы то ни было, они достигли соглашения о том, что Конни будет посвящен в тайну и возьмет на себя соответствующие обязательства. В случае предательства и нарушенных обещаний ему грозило некое «исключение», а когда Конни спросил, что это означает, то услышал:

— Тогда и поговорим.

Ответ Конни не удовлетворил, и Посланник добавил:

— Твой друг… «Ключевая фигура»… Его исключили.

Этот ответ был принят. Поразмыслив, Конни понял, что еще не поздно отказаться, пока осталось немного времени, а потом будет поздно.

— Такие вещи чувствуешь интуитивно, — сказал он мне. — Этот Посланник прекрасно знает, как устроен человек. Его расчет времени ужасающе точен.

Некоторое время гость стоял у окна. Затем прошел через всю комнату к дивану и уселся. С видимым комфортом. Конни стало интересно, что диван отнимет у этого гостя, но всякая деталь в облике Посланника была на своем месте. Он был одет в пестрый костюм по моде семидесятых в коричневых тонах — вероятно, такой же уродливый, как в день покупки. В карманах ничего не позвякивало, он не носил очков, не держал наготове ручки. Только уголок белого носового платка, торчащий из кармашка пиджака, и золотой зажим для галстука с эмблемой. Когда гость отправился восвояси, зажим по-прежнему был на месте.

К этому часу Конни успел войти в круг посвященных, выслушав подробное разъяснение.

— Так на горизонте возник ты, — сказал он мне. Об этом Конни намекал и раньше, но, пусть любопытство и давало о себе знать, я воздерживался от более подробных расспросов. Я рассчитывал, что он сам перейдет к этой теме, и, если бы я дал понять, что ухожу — из-за усталости или по причине ссоры, — он наверняка выложил бы эту карту, чтобы задержать меня, лично признав мою причастность.