ЖД

– Я вам уже докладывал, – засопел чертов боров, – я уже докладывал вам все…

– С чьей санкции вы посмели все это устроить?!

– С санкции министра внутренних дел.

– Какого министра?

– Нашего министра, российского министра. Никакие другие мне пока, слава богу, санкций не выписывают.

– Там была санкция именно на весь этот бардак?!

– Вот у меня здесь сказано, – Хрюничев зашуршал бумажкой, – у меня здесь сказано: розыскное мероприятие под шифром бе пять, по первому разряду. Это на языке должностной инструкции означает: полный розыск, с досмотром личных вещей. (Как все они, он говорил «досмотром», с ударением на первом слоге.) Я вам могу предъявить, это все не самодеятельность, я не в игрушки играюсь. Я действую, как мне предписано.

– Почему меня никто не ввел в курс? Я должен присутствовать при таких мероприятиях, вы же рылись в моих вещах!

– Никак нет, это нигде не предписано, что вы лично. Это можно с вами, а можно без вас. Понятые были, спросите камердинера вашего и кухарку. («Господи, они все выворачивали при них! Как я буду им приказывать после этого?!»)

– Пришлите по крайней мере людей навести здесь по рядок!

– Этого нигде не написано, – сказал шеф МВД. – Они ничего не взяли, и это я отвечаю. А присылать их все рассовывать по местам – это, извините, не наше, это вы можете лично силами прислуги.

– Вы с завтрашнего дня здесь не работаете, Хрюничев, бесцветным ломким голосом сказал губернатор. – Я доложу в Москву. Я вас отстраняю.

– Никак нет, – засопел Хрюничев, – вы не отстраняете меня и никакого права, вы полномочий не можете иметь, даже на расспросы, это я вам лично по человеческому отношению… Если вы так будете разговаривать, мы можем по-другому разговаривать… Если у вас розыск по категории бе пять, то вы под подозрением и вам может быть предъявлено! Вы обязанности свои исполняйте, а на чужие вы посягать не можете! Я лично, если хотите, вам могу продемонстрировать, решайте свои вопросы наверху, а меня вне рабочего времени трогать не можете, и я не обязан вам тут!

Он нажал отбой. Это была наглость неслыханная, не бывалая. Губернатор допускал, что у МВД может быть отдельное руководство, но в разговоре с ним, личным наместником, который пусть раз в год, но принимал от президента ежегодную верительную грамоту… в разговоре с ним самолично отключиться… Это было беспрецедентное нарушение служебной этики, плевок в лицо, и этот тон! Что-то переменилось, переломилось, он хотел проснуться.

Он вызвал заместителя по общим вопросам – по сути, шефа своей канцелярии, занимавшегося должностной перепиской и готовившего отчеты для Москвы.

– Виктор Андреевич! Распорядитесь там, пожалуйста, чтобы люди навели порядок в резиденции.

– Сейчас, – ласково отозвался заместитель; по крайней мере этот еще его не предал. – Они только в офисе закончат…

– А что, в офисе тоже обыск?

– Так, небольшой. Они тут сделали беспорядочек слегка, но ребята уже опять сделали порядочек. Они требовали, чтоб я им компьютерные пароли сдал, но я не сдал. Не имеете права, и все. Они сказали, что завтра с вами поговорят. – Завтра я с ними поговорю так, что они у меня никакого пароля не захотят, – пообещал губернатор. – Из Сибири в Сибирь, a? – проговорил он, обращаясь уже к самому себе – Я знаю, кто поедет из Сибири в Сибирь… Совсем стемнело. Он стоял один среди разоренной спальни которой еще сегодня утром прощался с Ашей. Аша, да, Аша. Надо забрать ее немедленно и везти куда угодно. Видимо действительно очень серьезно. Если завтра не примут мер по его жалобе и не уберут Хрюничева с командой, он тут же подаст в отставку. Приземлиться есть где. В конце концов, чем терпеть все это… Он давно уже чувствовал, что не может больше встраиваться в государственную пирамиду, где ни один его плюс не требовался, а минусы горячо приветствовались, где у него были все основания для успешной карьеры, кроме единственно необходимого – бездарности. Губернатор едет к тете.

– Никита! 

– Слушаю-с. – Никита возник по первому зову. 

– Сейчас сюда Мстиславский пришлет людей наводить порядок, проследи. Я поехал за Ашей, приеду с ней. Распорядись насчет ужина.

– Сделаю.

Губернатор стремительно вышел из спальни и приказал Васильичу гнать на Саврасовскую. Охрану он на всякий случай прихватил.

– Что ж вы, сволочи, – горько сказал он телохранителю в машине. – У вас на глазах такое творили в доме, а вы?

– Что ж нам, отстреливаться было, Алексей Петрович? Мишка полез к ним, да они его положили мордой вниз… («Ответят и за Мишку», – отметил про себя губернатор.) Они бумагу предъявили. Сами знаете, мы люди служилые, Служилые, знаем. Это универсальное местное оправдание для всех не хочет ни за что отвечать. Я и сам до последнего времени был такой служивый: надо пороть – порол, дезертиров ловить – ловил, и правильно. Что будет, если служивый забудет службу?

– Но могли вы хоть сказать, чтобы они не свинячили так?

– А кто видел? Нас всех услали вниз, в служебку, там мы и пересидели… Хрюничев сам был. Сказал, вам все объяснит и чтобы не злились.

– Ну, объясню я ему и сам кое-чего…

В окнах Григория не было света. Губернатор взбежал на третий этаж, за ним тяжело топотал телохранитель.

Бороздин готов был застать полный разгром, выломанную дверь, а то и труп, чем черт не шутит, – но дверь была заперта. На первый же звонок отозвался испуганный Григорий.

– Да?

– Откройте, свои. Григорий приоткрыл дверь.

– Вы один?

– С телохранителем. Аша где?

– Здесь, в кухне.

– Чего вы без света сидите?

– Была мне охота лишний раз светиться… Я весь день боюсь, что за ней придут. В местных новостях объявили приметы. Я вашу машину услышал, потому и отозвался.

– Почему приметы? Что сказали?

– Сказали, по подозрению в покушении на губернатора.

– На меня?

– А что, вы уже не губернатор? Разжаловали?

– Попробовали бы они, – сказал Бороздин, хотя и без особенной уверенности.

Они прошли в кухню. Аша сидела у стола на шаткой табуретке, уронив руки. Весь ее вид выражал тупую, странную покорность – губернатор никогда не видел ее такой.

– Сняли? – спросила она тихо.

– Да почему сняли, так, вызывали по рутинным вопросам.

– Ты не ври про рутинные. Они тебя вызывали, чтобы без тебя меня тут… Ты другое скажи: куда думаешь деть меня?

– Меня теперь быстро надо отправлять отсюда, они все приметы сообщили.

– Слушай, – Бороздин не выдержал и сел на пол, прислонившись спиной к древнему холодильнику. – Скажи ты мне русским языком: чем ты им так мешаешь?

– Им не я мешаю, – устало сказала Аша. – Им дитя мешает.

– Что такого сделает это дитя?

– Никто не знает этого. Пророчество есть. Волкам нельзя с захватчиками. Если от них родится что, то от этого человека выйдет начало. Это у вас говорят – конец, у нас говорят: начнется начало. Тогда никакой нашей жизни не будет. Чтобы начала не допустить, мы всю жизнь настороже. А вот не устерегли. Я же не знала, какого ты рода. Да я и не думала, какого ты рода. Любила я тебя очень, и теперь люблю, – говорила она спокойно, но у губернатора по коже побежали мурашки.

– Аша! Когда, в какие времена власть руководствовалась пророчествами?!

– Во все времена, – тихо заметил Григорий. – В Риме гадали по внутренностям, чем вы лучше Рима? И в пророчестве этом, кстати, глубокий смысл. Как только местное начальство полюбит свой народ, вся эта канитель кончится и начнется нечто совсем другое, только никто из этого начальства уже не уцелеет. Им же не надо, чтобы что-то начиналось, – понимаете? Их устраивает эта вечная русская жизнь, какая она есть. А от вас может что-то такое родиться. Я в это вполне верю. Вы же славный малый, губернатор. Приличия знаете. Вам не место на госслужбе, я вам еще когда говорил. Вам одного не хватает – немного самодостаточности, этого, знаете, доверия к судьбе… Так у вашей пассии этого хоть отбавляй. Короче, от вашего союза вполне может получиться человек, с которого здесь начнется нормальная жизнь. Если, конечно, вы спасетесь – В чем я крепко сомневаюсь. У меня вам оставаться нельзя, я не святой. Если вас у меня найдут, мне выйдет полное начало.