Город, в котором...
Город, в котором... читать книгу онлайн
В новую книгу молодой уральской писательницы вошли роман «Каждый охотник», повесть «Инкогнито» и рассказы — произведения, в которых автор в яркой художественной форме стремится осмыслить самые различные стороны непростого сегодняшнего бытия.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
За столом среди поляны восседали собачьи судьи — неизрасходованные дамы. Мужчина был среди них один, он величаво стоял с сантиметром на шее, как портной (измерять претендентов), иногда он склонялся к дамам и, улыбаясь в разговоре, обнаруживал мужественные морщины на щеках и металлические зубы.
Полина заявила: «Когда мы окончательно надоедим друг другу, я познакомлюсь вот с ним — буду изучать другую породу. Ты мне был интересен как представитель породы инженеров». — «Любознательная, значит?» — обиделся Юра и, конечно, сразу язвить. Первый рефлекс простейших: ты мне больно, и я тебе. (Был бы поумней, понял бы, откуда идет ее истерика, сделал бы что-нибудь…) Осведомился: «Ну, и какие у тебя остались впечатления от нашей породы?» — «А ничего, бодрячки, ин-же-нер-чи-ки…» — «А сама-то ты какой врач?» — «Какой? Ну, говори, какой?» Он запнулся — видимо, готовилось крутое слово, но в последний момент, как обычно, струсил и подменил: «Ты легкомысленная!.. Наверное, и лечишь так». Тот, с кем ты предаешь, первый же предаст тебя и отвернется. Будешь знать. «Ха-ха-ха!..» — раскатилась она, а сама уже вертела на пальце перстень с синим камнем, подарок Юры, и он ревниво следил, и Полина уверена была: если снять и вручить ему — ведь возьмет. Возьмет, подлец, и положит в карман. Но она не сняла. Она вскинула больно-смеющееся лицо к собачьему кругу и, забыв о своем спутнике, постепенно грустнея, глядела, как ходят чередой прямоногие, как бы без коленок, пудели с упрощенными формами тела — будто выдутые стеклодувом, — черные фигурки, напоминающие персиянок в шароварах. Танцующих персиянок в шароварах. Догадываясь, что происходит тут что-то важное для их хозяев, собачки преисполнились старанием, они волновались и с приподнятым духом служили целям своих хозяев, не ставя эти цели под сомнение и не испытывая их здравым смыслом, — совершенно как люди, доверчиво принимающие из чужих сильных рук уже сформулированную, готовую цель для стремлений.
Хорошо им, домашним, прирученным, дрессированным — собакам и людям. Не то что иным беднягам, которые рыщут в одиночку, на ощупь, — не знают цели и уповают на авось: авось наткнутся на нее — а без нее что за жизнь?
«Ты легкомысленная!»
Ну кто бы сказал Полине: ты чистая, кто бы успокоил: ты чистая, кто бы нежно уверил ее: ты чистая! Кто?
— Ты потеряла понятие о приличиях, — сказал Полине Проскурин. — Тебя знают люди, а ты со своим хахалем шляешься где попало, пальцем на вас показывают!
А есть вещи, которые следует очень охранять от называния вслух, как фотобумагу от света. Все зависит от слова, которое первым запечатлеется — и пригвоздит уже необратимо. Как только Юра был назван хахалем, тотчас Полина стала шлюхой — такова неизбежность обозначения. И именно ею она себя и почувствовала.
— Замужние женщины так себя не ведут! — заключил Проскурин как-то по-детски обиженно — и это было бы смешно — да и было смешно, — Полина засмеялась безалаберным смехом неимущего, которому нечего больше потерять. Но Проскурин метнул в нее такой взгляд, преодолевающий сопротивление любой остальной материи. Почему он делал это так редко! — в промежутках Полина отвыкала уважать его.
Она посерьезнела и спокойно сказала:
— Ты прав. Замужние женщины так себя не ведут. Но положение легко исправить. Я перестану быть замужней женщиной.
— Как тебе будет угодно, — церемонно ответил он.
Вот как интеллигенция среди прочего народа, так п о с л е д о в а т е л ь н о с т ь среди прочего упрямства: мнит себя элитой и приставляет себе на погоны плюс — положительный знак отличия. Пора уже свергать ее из положительных качеств — вон сколько ее именем наворочено ошибок, нагромождено одна на другую с осознанным губительством — лишь бы не отступиться.
Полина подала на развод — исключительно из последовательности.
Та же последовательность была единственной причиной их свиданий с Юрой. Уже они все исчерпались, свидания, но вызов за границу все не приходил, и накапливалось, нарождалось, как молодой месяц, новое свидание — и потом снова, — и сколько же еще лун пройдет до отъезда?
Жалкая дура, вот она звонит ему на работу. На месте его нет, разыскали по громкоговорящей радиосвязи: «Товарищ Хижняк, позвоните на щит управления!» Он скоро отозвался из какого-то угла станции по телефону — и Полину с ним соединили. Слышен был рев агрегатов, и Юра орал сквозь этот рев:
— Алло! Алло!
— Знаешь, — радостно закричала Полина в трубку, — в честности есть особенное удовольствие…
Ну не дура ли?
— Что? — орал он, преодолевая близкий к нему шум. — Полина? Алло! Что случилось?
— Ничего! — Она прибавила громкости, прохожие оглянулись. Задуманную лирическую ноту криком было не взять. — Давай встретимся!
Вот и опять свидание.
— Когда скрываешь от мужа — ты его как бы щадишь: знаешь про свой грех сама, как про гвоздь в сапоге, и мучаешься одна. Ну, а как только выставишь всю правду наружу, тебе уже легко: не колет. Такая сразу вся из себя чистая, гордая, честная становишься! А мучается теперь пусть он. Пусть с этим гвоздем что хочет, то и делает.
Юрка испугался:
— Призналась?
— Даже и не понадобилось. Не отпираться — вот и вся честность. Но, скажу тебе, даже это потребовало отваги.
— Ну, и что он сказал? — затеребил нетерпеливо: поскорее узнать степень опасности.
— Мирно разводимся.
— Так… Из-за меня? — у него даже дыхание пресеклось.
— Не бойся, не из-за тебя. Из-за меня. — И усмехнулась.
— Но он знает про меня? Ты ему сказала?
— Не бойся, морду тебе бить не придет. — Полина почему-то вдруг страшно устала.
— Что ты заладила: не бойся, не бойся! — разнервничался. — Я и не боюсь. Я ведь и сдачи дать могу…
Сомнительно.
— …Так что мы с ним теперь в свободном союзе. Хочешь — живи, хочешь — нет. Как во Франции. …А убил бы — было б справедливо, — опустевшим голосом.
— Кого? — опять испугался Юра.
— Боже мой, да меня, кого же еще! — сверкнула глазами с презрением, и он вздохнул, посрамленный человек, сам согласившийся на посрамление.
И вроде бы, казалось, все. Нет, опять звонок.
— А, это ты…
— Я. А ты не рада?
Дурацкий вопрос, и Полина молчит.
— Полина.
— Ну.
— Давай хоть встретимся, что ли.
— Какое встретимся, ты в своем уме — еще засекут, и сорвется твоя загранмечта. — Полина откровенно издевается.
— А мы где-нибудь за городом, — не понимает издевки.
— Да ты что! За городом уж если засекут, так и вида не сделаешь! — еще насмешливее.
— Все, ну все против нас! — пылко восклицает Юра. — А я все равно тебя люблю, хоть мне и запрещено тебя любить.
— Да? И кто же это тебе запретил-то? — сердобольно разузнает Полина. Но тщетно расточала яд ума, Юра ускользал от него невредимо — НЕ ПОНИМАЛ. Не хотел понимать.
— Скоро уезжаешь? — Ей стало скучно, она разглядывала ногти и следила по часам: скоро ли четыре, идти домой.
Юра ухватился за ее вопрос, как марионетка за ниточку, и долго на этой ниточке дергался — объяснял, отчего задержка и какую проверку проходят его документы. Полина не вникала.. Она думала: разлука — это часть смерти. И они с Юрой поэтому все не отпускаются, все держатся за эту изжитую связь: чтобы как можно больше оставалось всего в настоящем и как можно меньше уходило в безвозвратное время. Так хранят в доме всякий хлам, бывший когда-то полезным. Юра между тем закончил свои объяснения, и теперь была очередь Полины что-нибудь говорить. Но она пропускала свой ход, пренебрегая порядком. Юра не обиделся.
— Дочку-то еще не забрали у стариков? — по-родственному спросил.
Ишь, родственник. Печется о благополучии семьи Проскуриных. Хочет для полноты его, благополучия, чтобы Проскурины забрали от дедушки и бабушки свою дочку и жили бы в совершенных семейных отношениях, забыв про развод, — а он, Юра, вот уж тогда порадуется за них и будет наконец спокоен…
Можно было съязвить на этот счет, да надоело в пустоту.