Иллюзия вечности

– Нам с Ирой тоже, наверно, теперь придется что-то делать? – в разговор вступила Оля.

– Ещё не знаю, милая барышня. Обо всём вам скажет Володя. Теперь он будет вашим куратором, если можно так выразиться. Со мной, Валерой и Леной вы будете видеться только от случая к случаю, на общих сборах. По всем вопросам вас будет вести Владимир, – Дима снова улыбнулся. – Он хороший человек. Временами немного угрюмый, но верный соратник и настоящий профессионал в нужных для дела ситуациях. Вы сможете доверить ему все ваши проблемы и, если это будет в его силах, он обязательно поможет. Я прав? – он взглянул на молчаливого человека.

Тот, не разрушая собственного реноме, лишь кивнул.

– Когда люди собираются выступить против власти?

– Уже скоро. Счёт пошёл на недели. Осталось совсем немного.

– А в чём это будет заключаться? – Ира наивно заглянула в Димины глаза.

Тот встал и мрачно процедил сквозь зубы: – В ещё большей крови.

26 Новый дом

Вечером Владимир проводил нас до многоэтажного сталинского дома в начале Проспекта Мира. Он вручил моему другу ключи от квартиры и предупредил, что запасов оставленных в квартире хватит только на день. Уже завтра нам предстояло заботиться о себе самостоятельно.

Володя запретил даже рядом показываться с прежним Сашкиным жилищем, напоминая, что теперь каждому из нас властями гарантирована лишняя дырка в теле. Напоследок он попросил выучить наизусть его телефон и два условных пароля. Об остальном обещал позаботиться самому.

Мы оставили при себе оружие, взяли вещи и поднялись к квартире. В подъезде и этого дома трупного запаха практически не чувствовалось.

Новое просторное жилище состояло из трёх комнат, обставленных мебелью и готовых к проживанию. На пыльном торшере лежала отпечатанная записка с перечнем столовых приборов и белья. На обоях гостиной остались светлые пятна от некогда висевших на этих местах фотографий. В этой же комнате стояли телевизор и старинное фортепьяно.

– Когда-то я мечтала о том, что в своём собственном доме буду часто менять обстановку, чтобы радовать себя. Любила перемены… но не до такой же степени, – Ольга обречённо вздохнула.

– А мне нравится, – мой друг плюхнулся на диван и задрал ноги. – Кочуешь по новым местам, никаких тебе привязанностей, никакого мещанства. Красота!

– Как в гостинице, – я откинул крышку с клавиш пианино и взял мажорный аккорд. – А что делать?

Через некоторое время, мы и этот дом почувствовали своим. Мягкие постели, водопроводная вода, хоть и не часто, обеденный стол – всё необходимое мы имели. А то, чего не хватало, я и мой друг старались добывать налётами на магазины, заменившими привычные из прошлого денежные отношения. К слову, не разграбленных магазинов в Москве осталось немного. Но и во взломанных висящих и лежащих товаров хватило бы на вдвое большее количество горожан. Конечно, того комфорта и уюта, который был у нас в загородном доме, пришлось лишиться, но вместе с тем мы постоянно находились в центре событий, происходивших в столице.

А в городе, как и во всей стране, с каждым днём нарастала смута. Разбитые витрины и окна, пожары, полыхающие в домах, постоянные стычки на улицах по поводу и без – всё это стало визитной карточкой новой Москвы. Назвать установившийся уклад смело можно было одним словом – беспредел. Одни умирали, другие прибывали со всей страны на их место. Город был разграблен и по большому счёту заброшен на произвол судьбы.

Принимая активное участие в деятельности Движения, мы всё больше и больше убеждались в том, что число людей, примкнувших к рядам «протестантов», значительно превышает количество представителей рабочей (преимущественно, все-таки, «рабской») силы, нашедших своё счастье в службе государственному аппарату. Несчастные, откликнувшиеся на участившиеся призывы власти идти на службу обществу, трудились денно и нощно на оборонных предприятиях, предприятиях мед– и пищепрома и электроподстанциях, обеспечивая нужды «государственных объектов» и коммунальных служб города.

Социальные отношения групп, тем временем, лишь больше обострялись. На фоне пролетевшей новой волны заболевания участились открытые стычки протестующих с властью. То в виде подготовленных провокаций, то стихийно. Мне не дано было охватить общую картину происходящего. Однако, отмечал и не раз, что все так или иначе, обратившиеся к открытому неповиновению власти, примкнули к ставшей уже единой организации – к Движению. Оно и само охватило протестную часть, всасывая будто пылесос, одного за другим. Жаль, правда, не всегда с разбором. Доносящихся слухов о засланных врагах, а также о принятых в ряды бандитах и мародерах, истребляющих и растаскивающих ресурсы организации, более чем хватало.

Впрочем, нейтральных людей, подобных Анатолию и Свете, в России оставалось подавляющее количество. Они стремились покинуть города, ибо жить в них приходилось теперь в постоянном страхе не только заболеть, но и оказаться в центре внезапной перестрелки.

Мы работали, выполняя поручения, которые передавал Владимир. По вечерам, укрываясь в подвалах брошенных домов, мы тренировались стрельбе. Читали ставшие популярными пособия по ведению партизанской войны. Мы воспитывали в себе людей способных убивать себе подобных ради собственных же жизней. Мораль, бытующая в суждениях наших наставников, это позволяла. И мало по малу прежние ценности отмирали в наших сердцах одна за другой. Совершив убийство раз, я не межевался перед будущим выбором совершить его снова. Мы делились мыслями друг с другом и не находили отголоска божьей кары для собственных душ за содеянное. Ни днем, ни ночью мне не являлся сражённый солдат, не мерещились осколки черепа с волосами, слетевшие с его головы. И всё же мысли о том дне я гнал взашей. Мне нужно было стать чёрствым к самому факту такого божьего чуда как жизнь такого же индивидуума, как я сам.

Владимир нередко давал нам с Сашей опасные задания по перевозке грузов: с оружием ли, с химией, с медикаментами. Все это было одинаково противозаконно и каралось высшей мерой в руках власти. В каждом таком случае, мы всякий раз рисковали никогда больше не вернуться к своим домочадцам. Почувствовав реальную угрозу своему положению, военные предпочитали более не церемониться с «правонарушителями», верша скорый суд прямо на месте. Отчего на улицах города стали привычным явлением автоматные очереди. И последующий рёв стосильного мотора крытого брезентом грузовика, утилизирующего «отходы».

Раз в неделю окружные отделения Движения проводили сборы представителей, на которых обсуждались решения руководства организации и составлялись ближайшие планы деятельности. В один из четвергов Владимир пригласил нас с собой на такой сбор. Там, наконец-то, после долгой разлуки, мы встретили Дмитрия. Он сбрил бороду и коротко постригся, но я всё равно сразу узнал его среди остальных.

После собрания мы с огромным удовольствием выпили пива и обмолвились парой слов за жизнь. Дима по-прежнему занимался своим делом, оказывая оперативную помощь пострадавшим от болезни. Валера и Лена были целы и невредимы и вместе с ним продолжали работать над проблемой лечения странного феномена.

Во время сбора Владимир познакомил меня и моего друга с человеком, который курировал округ. Спортивного вида мужчина сильно пожал нам руки и заявил, что он доволен нашей работой. После, он сказал, что не прочь взять нас в свою личную группу, члены которой принимают участие в разоружении военных и террористических актах против представителей генштаба страны. Это могло явиться событием, открывающим нам двери к совсем другим, более значительным делам и событиям.

Ставшая будничной активность торопила ход времени. И вот уже бегунок настенного календаря спустился к ноябрю. Дни становились короче, а ночи всё неохотнее пускали рассвет, прорывавшийся серым маревом сквозь липкую черноту ночи. Холод сковывал голосовые связки, и, пробуждаясь, мы не находили радости наступившего дня. Растапливали себя горячим чаем с газовой плитки, смывали сон с лица и готовились прожить без большой надежды. Связанные с настоящим лишь делом, но не мечтой.