Уникум Потеряева

— Тебя как зовут?

— Федул Григорьич.

— Ох-ха-ха… Махметко ты, вот кто!

Федул наклонился к Анютке. Она посунулась губами — целоваться. «Нет… шалишь, брат…» — подумал Пузиков, и — отодвинулся.

— А скажи-ко ты мне, Анна-батьковна: кто всей вашей конторой заведует? Што за человечек такой?

— А тебе-то што? — пьяно прищурилась Анютка. — Ничего я тебе не скажу. Может, ты шпиен какой-нибудь, опять меня посадят тогда… больно интересно!

— Да какой это секрет! — застонал Федул. — Я ведь тебя не насчет шшей да салату, а насчет человека спрашиваю, дурная ты!

— Все равно нельзя, — дребезжала Анютка. — Иди, лес свой заготовляй, а то мне избу нечем топить… Любопытный!

Вдруг заголосила:

— подвывал Федул. «Эдак-ту как бы мне блатным не заделаться», — горько думал он. Тряхнул Анютку за плечи:

— Слышь, Анна! В кабинете начаьника твоего богачество большое спрятано! Мое богачество-то, слышь! Родитель покойной под половицу спрятал, царство ему небесно… Слышь?..

Но Анютка слышала его плохо. Она стояла посередине избы, топала ногами, двигала плечом и била себя ладонями по ляжкам: ей казалось, что она танцует «цыганочку». Потом пошла к кровати и стала стягивать платье.

Завалившись, долго пыхтели и шумели. Наконец, угомонились.

3

Поднявшись утром, Анютка первым делом спросила:

— Ты што вчера болтал… Вроде про богачество какое-то?

— Да не болтал я! — ответил Федул. — Правда это: червонцы золотые под полом в кабинете у вашего Утятева спрятаны. Только ты это… помалкивай давай! — вдруг испугался он.

— Да не скажу-у, — запела Анютка. — Што я — барыня, што ли? Мне золотко и самой бы впрок пошло. Дак што делать-то теперь?

— Думать, думать надо, — закряхтел Федул.

— А што — я думать-то доложна? Ты мужик, ты и думай давай… Махметко! — вертанула хвостом Анютка.

— Да! Думай! Вечером, когда все уйдут, пустишь меня — только и делов!

— Нет-нет! — испугалась Анютка. — И не надейся вовсе. Утятев свой кабинет плонбой опечатывает, да ключ у него чудной какой-то, ни в жисть не открыть. И потом, стукаться будем — опасно!

— А у тебя рази ключей-то нет?! — начал заводиться Федул.

— От всех кабинетов есть, а от этого — нету. Утятев токо при себе там убирать пускает. А ты не ори, не дома… не то живо счас донесу, каков ты есть заготовитель!

«Вот вляпался-то!» — похолодел Пузиков. И — ласково:

— Да извиняйте, Анна-батьковна, сорвался немного, бывает… больно уж, как вы сказываете, загадка трудна.

— Не-ет! — затрясла патлами Анютка. — Через взлом вряд ли к твоему богачеству подкопаться. А если и подкопаешься — недолго, я думаю, любоваться на него придется!

— А пошто? — простодушно удивился Федул.

— Чокнутый ты, што ли? — скривилась Анютка. — Не успеешь отойти, глядь — уж везут!

— Куды, куды везут-то? — недоумевал Пузиков.

— А туды! Песню знаешь??

— Да неуж… ох! — схватился за сердце купцов наследник. — Дак… што тогда делать-то — а, Анют?

— Я думаю, к Утятеву надо идти! — бодро сказала уборщица. — Он — неглуп мужик! Обсказать ему все: так и так. Золотишко уж, я думаю, натрое делить придется!

— На кого это — натрое? — тихо спросил Федул.

— Как на кого? На тебя, на меня и на Утятева, на кого же еще?

«А тебе-то за што?» — рванулось было из пузиковской глотки, но — сдержался, только мыкнул и сглотнул.

— Ну, теперь пошли давай. Договариваться! — и Анютка стала натягивать штопаные бумажные чулки.

— Да не выйдет ничего у нас, — глухо произнес Пузиков. — Заглядывал я вчера в кабинет к нему… О, суров мужик! Заложит он нас, Анна-батьковна.

— Утятев-то? — усмехнулась Анютка. — Да ты не бойсь… Я и сама с ним поговорить сумею. Эх ты, Махмет!

4

Анютка оставила Федула в коридоре, постучалась, и — нырнула в кабинетик. Пузиков встал возле двери и стал слушать, но — слова расшибались о кожаную обивку, только: «Бу-бу-бу…». Ходил, ломал пальцы. Вдруг Анютка выскочила: «Зайди-ко!» И шепотом: «Вроде, клюет…».

Федул, робея, ввалился в кабинет.

Вчерашний плюгавый мужичок дернул ручонкой:

— Садитесь! Фамилия ваша как?

— Пузиков я, Федул Григорьич…

— Так! Так! Паспорт позвольте!

— Это ишшо зачем? — насторожился Федул.

— Кгм… Надо в человеке убедиться, видите ли. Дело-то крупное, сами понимаете.

— Это да, — Пузиков достал паспорт, отдал Утятеву. — Это — не тяп-ляп, мозговать надо…

— Мозговать тут долго недосуг! — крикнул управляющий. — Делать, делать надо! Только — как?

— Да! Как? — поддакнули Федул с Анюткой.

— Вот что сделаем: сегодня я инструментишко кой-какой подыщу, а завтра, вечерком — и с Богом, как говорится. Ну? Чего молчите?

Наследник с уборщицей переглянулись, пожали плечами:

— Да мы што ж… Вам виднее…

Федул потянулся было пожать руку на прощанье доброму начальнику, но тот отмахнулся:

— Ладно-ладно! Ступай давай, мужик.

На улице Пузиков толкнул Анютку в бок:

— Э! А если он это… нонче вечером, или ночью… Могет ведь и облапошить, а?

— Это — да, могет! — призадумалась Анютка. — Глаза да глазоньки счас за ним надо. Ты вот што: на ключ, ступай ко мне домой, а я до вечера пригляжу тутока, — все равно убираться после работы. А с девяти на ночь — ты заступай. А то — договорились на завтра, а он нонеча хвать золотишко — да и Митькой звали. На, на ключ-то.

Федул поплелся в Анюткину избу, а она осталась ширять возле бывших купеческих хором.

Ровно в девять Анютка выскочила из здания, подтрусила к сторожко таящемуся за углом соседнего дома Федулу, толканула в бок:

— Ну ты, Махметко! Ключ давай, побегу я, смотри тут… не зевай!

И убежала. А Пузиков принялся не спеша кружить вокруг массивного купеческого строения. Ходил, поглядывал на заветное окно: не загорится ли огонек, не забухает ли лом, не затрещат ли отдираемые плахи? Да нет, тихо пока…

А Анютка в это время остановилась у магазина поговорить с бабами. По правде говоря, обожала она это: как они говорили — потыркать. Только бабы все больше о семейном: о мужиках, о ребятишках, а у Анютки — не было ни того, ни другого. Может, и не во всем она была виновата: так, случилась где-то в судьбе заминка, и все — пропал человек! Вроде и живет, как прежде, и разговоры прежние ведет, а побудешь с ним маленько, и — махнешь рукой: пропал бедняга! Он вроде и хочет как все-то быть, а не получается ни черта.

Так же и Анютка.

Слушала-слушала бабье тырканье, вдруг как брякнет:

— А мой-то Махметко опять вчера пьяной заявился (врала-то ведь, врала!)!

Бабы загудели: вопрос был насущный.

— Дак ты ево ето… отлучи! — пискнула одна.

Анютка захихикала:

— Да! Отлучи! Вон он какой у меня, азартный! Всю жись, дескать, о такой жэньчине мечтал… — потупилась она.

— Да ето што жо, — судили бабы, — оне, паразиты, делают! Одно знают: робить, наше тело терзать, да вино с пивом трескать! Ты, Анютка, кончай давай ето дело: отлучать, отлучать ево надо, лешака, вазьгаться ишо с ними…

И Анютка, провожаемая сочувственным воем, запрыгала домой. Веселей, спокойней как-то стало.

А Махметко так и куралесил целую ночь. Утром, когда Утятев пришел на работу, он сунулся в кабинет к нему:

— Здрассь!

Сидит там на всех стульях народ, начальника слушает. Увидал он Федула, смешался: зашипел, даже смешно подфуфукнул: