Пыльная зима (сборник)

Итак, пусть и она ничего не говорила, и он не отвечал.

Но все – произошло. Не там, в кухне, а сейчас, на балконе, когда он все осознал, взвесил, понял.

И все то, что он мысленно приписал ей, – принадлежит ему.

То есть – и даже мысли о самоубийстве, что ли?

И Талий посмотрел с балкона вниз.

И тоска жуткая нахлынула, но в этой тоске – странное освобождение и почти радость: ну слава богу, догадался, о чем не догадывался, нашел, где не искал. Понял.

А ведь бояться нечего.

Это лучший выход.

Для всех.

Для него в первую очередь.

Ведь как ни боялся он отцовского наследства, оно настигло его, оно – в том самом деле, которое он считает любимым своим делом.

Лет пятнадцать назад наткнулся он на книгу конца прошлого века какого-то профессора Ф.Н. Эргонта «Национальные типы поволжского народонаселения». Книжка среднего объема, но густо написанная – и с иллюстрациями. Ф.Н. Эргонт был человек математический. Приведя статические данные, сколько в Поволжье проживает русских, татар, чувашей, черемис, переселенных немцев, марийцев и т. д., он в каждой главке дал краткие подразделы: тип внешности, род занятий, преимущественный характер, обычаи, жилье, – и прилагались изображения типичного русского, типичного татарина, типичного чуваша… В конце автор оговорился, что в результате смешанных браков издавна образовался довольно многочисленный разряд людей, которых трудно отнести к какому-либо национальному типу.

Талия особенно заинтересовало то, о чем автор сказал лишь вскользь: бывает такое, добросовестно констатировал Ф.Н. Эргонт, что люди совершенно разных национальных типов больше похожи друг на друга, чем люди внутри одного национального типа, и дело не столько в этнически характерных признаках, а в тех чертах лица, которые являются выражением внутреннего склада личности, его ума, характера и склонностей.

В самом деле, подумал тогда Талий, много – вне национальности – весьма похожих людей. Просто ли это случайное сходство или свидетельство какой-то общности, похожести внутренней?

Разыскивая и читая книги, Талий узнал, что не только всем известный Ломброзо занимался исследованиями контуров черепа и зависимостью от них интеллекта, пытались это сделать – и не обязательно с точки зрения криминалистики – многие серьезные ученые, в том числе отечественные: Г.С. Страхов, П.С. Чежевский, Л.Л. Кройдо, М.К. Карев и другие.

Но и криминалистика пригодилась, всемогущий и всюду проникающий Витя Луценко достал ему на два дня уникальную книгу для служебного милицейского пользования: «Составление словесного портрета». Из этой книги следовало, что описать лицо любого человека, пусть даже и не совсем точно, довольно просто. Нос – прямой, короткий, длинный, с горбинкой, широкий… Овал лица… Подбородок…

Скулы… Контур бровей… Вырез глаз… Наклон и величина лба… Волосы…

Но тем менее именно этой простоты, в сущности, захотел добиться Талий, он захотел создать свою классификацию или, можно сказать, таблицу типов внешности – вроде таблицы Менделеева, только не с точными названиями, а, конечно, описательными. Найти эти названия предстояло в конце работы, а пока было самое трудоемкое: определить типы внешности, их количество (основных, естественно). И вот все эти пятнадцать лет, исполняя свои служебные обязанности и занимаясь плановой научной работой, Талий свободное рабочее время, а его всегда оставалось довольно много, посвящал этим занятиям. Тем более что они близки были его научной теме, и никто не заподозрил бы, что он увлечен чем-то посторонним.

Он пролистал и просмотрел огромное количество книг, старых и новых журналов и газет – с гравюрами, рисунками, портретами, фотографиями. Он копировал эти изображения, сортировал, раскладывал по папкам, которых за первые пять лет накопилось несколько сотен, в каждой – свой тип. Затем, сортируя, сравнивая и анализируя, Талий все более и более унифицировал эти типы, папок осталось сто пятьдесят, восемьдесят и наконец тридцать. В газете ли, в книге ли, в телевизоре ли – любое лицо Талий безошибочно мысленно помещал в одну из тридцати папок и давно уж не встречает такого лица, какое не подпадало ни под одну из этих тридцати безымянных пока категорий. Пора было как-то назвать их. Талий попытался, но первые же шаги оказались крайне сложными. Он никак не мог выработать принцип классификации. Брать ли только внешние признаки – или сразу же в описании намекать и на характер (ну, вроде: «волевое лицо»)? К тому же Талий начинал задумываться: а что будет, когда он выполнит эту работу? Зачем, собственно, она вообще проделана была? – столько лет, месяцев, дней и даже ночей – потому что иногда, увлеченный, он брал папки домой и просиживал над ними допоздна, рассматривая незнакомые лица с чувствами странными, сложными – особенно ту папку, которую он мысленно назвал «Родственники», то есть изображения людей, похожих на него самого. Оттягивая завершение работы, он начал было классификацию внутри классификации: то есть каждую папку (в которой было двести-триста изображений) раскладывать на – примерно – двенадцать групп.

Но понял, что этому не будет конца – потому что каждую из двенадцати групп захочется поделить еще на десять, а каждую из десяти еще на пять – и конечным результатом станет то, что опять всё рассыплется на единичные изображения…

И не спеша он начал-таки составлять названия типов. Причем называть не сразу, определить сперва обязательные компоненты, которые в название должны войти. После года работы он имел результат. Например, папка № 6: «Повелеваемый тип с мягко-крапчатыми светлыми глазами, удовогнутым носом J-K, среднекостношироким лбом высоты Y и наклона Z, губы рисунка N-M, подбородок…» – и так на полстраницы. Что такое эти всякие повелеваемый, удовогнутый, J-K и N-M – долго объяснять. Как ни старался Талий, ему не получалось сжать определения. И когда работа была закончена, он остался ею недоволен – и доволен, что недоволен. Он решил попробовать другой метод классификации. Как бы художественный. Вроде баловство, но очень его затянуло. Например: «Кучеряво-охальный тип, склонен к прохиндейству, сентиментален, груб, труслив, способен на предательство и на безумный героизм – из-за непомерного тщеславия». Или: «Тип грубошерстный, бычьи-упрямый, честный, если даже убьет или украдет, то согласно гармонии своего внутреннего мира, обусловленного миром внешним, так как при всей своей кажущейся независимости полностью адаптирован к среде». Само собой, все это ненаучно, но Талию доставило большое удовольствие.

Удовольствие он получает, и когда мгновенно, наметанным взглядом, оценивает лицо любого встречного на улице и тут же его классифицирует, причем несколькими способами.

Просматривая всяческие фильмы (любимое его занятие, когда Наташа в театре, когда у нее спектакль), Талий сделал еще одно открытие: существуют специальные актерские типы, режиссеры и прочие, кто этим занимается, бессознательно – и совершенно независимо друг от друга! – отбирают для кино почти абсолютных двойников. Американские актеры такой-то, такой-то и такой-то как две капли воды похожи на российских актеров такого-то, такого-то и такого-то. У актрис случаев сходства еще больше.

Ну и что? – подумал сейчас Талий. И зачем мне все это? Зачем была вся эта работа длиной в пятнадцать лет?

А впрочем, неважно, теперь уже неважно. Она закончена – с целью была проделана, без цели – неважно. Работа закончена, с Наташей он разводится, сына будет видеть раз в неделю. Останется один.

И вот тут-то, предвидел Талий, тут-то нездоровая наследственность отца разовьется в полную силу, и это будет уже не безобидная увлеченность классификацией типов.

А что?

Мало ли.

Что-нибудь, например, в духе того, что произошло с бывшим сокурсником его Валерием Литкиным. Литкин был юноша очень практичный и к разнообразным подлостям жизни готовился заблаговременно. Исторический факультет ему был нужен, конечно, не для того, чтобы стать учителем истории в школе, научным деятелем, археологом и т. п. Историческое образование в ту пору ценилось за то, что давало общественно-политическую подкованность и готовность квалифицированно работать в партийно-государственных органах. Лучше – в партийных. Литкин на третьем курсе вступил в партию, на четвертом стал секретарем университетского комитета комсомола (на правах райкома), после окончания его сразу же взяли в городской комсомольский комитет… И тут все кончилось. Не стало ни райкомов, ни горкомов, ни самого комсомола.