Ребенок, который был вещью. Изувеченное детство

Я сидел на песчаной отмели пляжа Джонсона и медленно поедал свой незамысловатый ленч, прислушиваясь к плеску волн Рашн-Ривер и тарахтению большого фургона, едущего по узкому мосту. Мне почему-то было очень хорошо и спокойно в тот миг.

Я знал: для того чтобы исполнить собственную клятву и поселиться на Рашн-Ривер, я сначала должен найти себя. Но у меня ничего не получится, если я буду жить так близко к своему прошлому. Значит, мне нужно оторваться от него. Я собрал мусор и пошел прочь с пляжа, чувствуя, как солнце светит в спину. Я ощутил странное тепло внутри. Наконец-то я начал сам принимать решения. В последний раз обернувшись на Рашн-Ривер, я чуть не заплакал. Конечно, я мог и сейчас сюда переехать, но это было бы неправильно. Глубоко вздохнув, я медленно произнес слова, которые уже говорил когда-то: «Я вернусь».

Через несколько месяцев, успешно сдав экзамены за среднюю школу и пройдя через серию тестов и проверок, я наконец вступил в ряды воздушных сил США. Новость об этом каким-то образом дошла до мамы, и она позвонила мне за день до того, как я приступил к тренировкам. Голос, который я услышал в трубке, принадлежал не злобной ведьме, а мамочке из моего детства. Я легко представил ее лицо на том конце провода; сквозь слезы она твердила, что постоянно думает обо мне и всегда желала только лучшего. Мы проговорили почти час, и я надеялся, что вот-вот услышу заветные три слова, которые мечтал услышать от мамы с самого детства.

Элис стояла рядом и видела, как я плачу в телефонную трубку. Я хотел быть рядом с мамой, хотел видеть ее лицо, хотел слышать, что она меня любит. Я понимал, насколько это глупо, но не мог не попытаться. Элис пришлось использовать весь свой дар убеждения, чтобы отговорить меня от поездки к маме. В глубине души я знал, что мама по-прежнему всего лишь играет моими чувствами. Почти восемнадцать лет я мечтал о том, чего никогда не смогу получить, — о маминой любви. Не говоря ни слова, Элис обняла меня и прижала к себе. И в тот миг я понял, что наконец-то обрел то, что искал всю жизнь, только подарила мне это не родная мама, а приемная.

На следующий день я стоял в гостиной, вытянувшись в струнку, и смотрел в глаза Гарольду.

— Не подведи нас, сынок, — сказал он мне на прощание.

— Не подведу, сэр. Вот увидите. Вы будете мною гордиться.

Элис подошла и встала рядом с мужем.

— Ты знаешь, кто ты. И всегда знал, — сказала она, протягивая мне блестящий ключ из желтого металла. — Это твой дом. Всегда был твоим и твоим останется.

Положив ключ в карман, я поцеловал Элис, мою мать, и пожал руку Гарольду, моему отцу. Надо было сказать что-нибудь соответствующее моменту, но я подумал, что лучше будет помолчать. Потому что в тот миг мы и так чувствовали себя одной семьей.

Несколько часов спустя я уже находился на борту «Боинга-727», который уносил меня все дальше от Калифорнии. В последний раз я закрыл глаза, как потерявшийся мальчик, и передо мной, словно живой, возник «сержант» Майкл Марш. Устремив глаза к небу, он спросил:

— Ну, что скажешь, рядовой авиации Пельцер?

— Эмм… — Я не торопился с ответом. — Я, конечно, слегка напуган, но думаю, смогу извлечь из этого пользу. У меня есть план. Я знаю, чего хочу, и обязательно этого добьюсь.

Учитель посмотрел на меня и улыбнулся:

— Молодец, Пельцман. Так держать.

На борту моего первого самолета я в первый раз открыл глаза как человек по имени Дэйв. И радостно сказал сам себе: «Вот теперь начнутся настоящие приключения!»

Эпилог

Декабрь 1993 года, округ Сонома, Калифорния.

Я стою один. Сегодня холодно, я дрожу, а кончики пальцев у меня уже успели онеметь. Когда я выдыхаю, перед лицом возникает облако морозного тумана. Издалека доносится приглушенный рокот темных облаков, сталкивающихся друг с другом. Спустя несколько секунд по холмам раскатывается гром. Приближается ливень.

Но я не спешу от него прятаться. Я сижу на старом бревне, лежащем посреди пустынного пляжа. Мне нравится наблюдать за набегающими на берег темно-зелеными волнами; они закручиваются, перед тем как превратиться в облако соленых брызг, часть которых оседает у меня на очках.

Несмотря на промозглый холод, мне тепло. Я больше не боюсь остаться один, и мне нравится проводить время наедине с собой.

Сверху доносятся крики чаек; несколько черно-белых птиц бродит по пляжу в поисках чего-нибудь съестного. Внезапно одна из чаек отбивается от стаи; видно, что она едва держится в воздухе, хоть и машет крыльями изо всех сил. И вот она падает вниз и неловко скачет по песку, оберегая покалеченную лапу. Через несколько секунд чайка обнаруживает кусок пищи — и стая возвращается в мгновение ока. Другие птицы нападают на свою увечную товарку в попытках отобрать добычу. Но хромая чайка не сдается и яростно отгоняет нападающих ударами клюва. Наконец битва подходит к концу: стая улетает в поисках более легкой добычи.

Оставшаяся на песке чайка пронзительно кричит ей вслед, словно еще раз утверждая свою победу, а потом поворачивается ко мне и снова кричит, но на этот раз в ее голосе явно слышится предостережение. Я наблюдаю за чайкой и думаю о том, что произошедшее только что на пляже очень напоминает мою жизнь в семьях опекунов. Тогда мне больше всего на свете хотелось, чтобы меня приняли. А еще я мечтал найти ответы на вопросы своего прошлого. Но чем взрослее я становился, тем яснее понимал, что должен идти своим путем. Я также смирился с тем, что вряд ли найду ответы на все волнующие меня вопросы. Но они нашлись сами — после того, как я вступил в военно-воздушные силы США и исполнил свою главную мечту о полетах. Этот поступок определил всю мою дальнейшую жизнь. Круг замкнулся. И я наконец-то нашел в себе силы встретиться с мамой и напрямую спросить ее: «Почему?»

Мамин секрет заставил меня еще больше ценить собственную жизнь.

Пронзительные крики чаек врываются в мои мысли. У меня руки дрожат, но уже не от холода. Я вытираю мокрые от слез щеки. Я плачу не о себе, но о маме. Плачу так сильно, что меня всего трясет. И не могу остановиться. Плачу о матери и об отце, которого потерял из-за страшного семейного секрета. Обычно я все это держу в себе и поэтому часто начинаю сомневаться, действительно ли я что-то значу для других людей и заслуживаю ли их внимания и одобрения.

А теперь плачу, потому что хочу отпустить.

Закрываю глаза и начинаю молиться. Я прошу у Бога мудрости, чтобы стать лучше, сильнее. Потом поднимаюсь и смотрю на раскинувшийся передо мной океан. Мне стало гораздо легче, я словно очистился от всего, что мешало жить. Пришло время двигаться вперед.

Поездка на машине с опущенными стеклами под джазовую мелодию Пата Метени помогла мне окончательно прийти в себя. Я останавливаю машину перед виллой Рио в Монте-Рио; это место уже давно стало моим вторым домом. Владельцы, Рик и Дон, суетятся, готовясь к приходу гостей. Безмятежная красота виллы Рио покорила меня с первого взгляда и до сих пор заставляет сердце биться чаще. Уже много лет я и мой сын Стивен для Рика и Дона являемся частью семьи, и для меня это очень много значит.

Мы со Стивеном устраиваем шутливую потасовку, и, когда мне наконец удается повалить его на пол, сын обнимает меня за шею и спрашивает: «У тебя все в порядке?» Он еще совсем ребенок, но понимает гораздо больше, чем другие дети в его возрасте. Иногда меня поражает то, с какой точностью он угадывает мои чувства. Стивен не только мой сын, но и самый близкий друг.

Остаток дня мы возимся с конструктором и играем в «Монополию». Я уже давно понял, что многолетняя служба в армии и навыки военной стратегии не помогут, если против тебя выступает беспощадный семилетний мальчуган, завладевший двумя секторами и установивший там отели. (Я до сих пор должен Стивену часть ренты!)

Проиграв еще несколько раз, я веду Стивена на берег Рашн-Ривер. Густой запах горящего дерева смешивается со сладким ароматом секвой. Зеленая гладь реки становится прозрачной, и только едва слышный плеск волн говорит о том, что Рашн-Ривер по-прежнему здесь. Солнце медленно опускается за холм, золотя последними отблесками старую ель на противоположном берегу. На берег начинает наползать пелена тумана. Не говоря ни слова, мы со Стивеном беремся за руки. Я чувствую, как к горлу подкатывает комок.