Женская собственность. Сборник

Бурцев сел, вытянул ноги, откинулся на спинку скамейки, с тоской подумал, что придется вставать и снова идти по этому бесконечному Токио. «Не пойду, — решил он. — Буду сидеть, пока не найдут». И тут он услышал, что совсем рядом говорили по-русски. Говорок был московский, быстрый. Один тенористый матерные слова вставлял пару раз. Бурцев и сам матерился, когда бывал за границей. И все наши матерились: никто же не понимает, всегда хочется на стороне высказать вслух то, чего нельзя сказать дома. Можно и козлом обозвать, зная, что тебе не ответят «сам козел», а только улыбнутся в ответ на непонятное слово.

Теперь Бурцев разглядел двух молодых парней в шортах и кедах, у одного из них на шее болталась зеленая сумка из-под противогаза.

— Ребята! — позвал Бурцев. Но, по-видимому, Бурцев сказал слишком тихо, парни, не услышав, уже проходили мимо. — Ребята! — почти крикнул Бурцев.

Парни остановились, увидели его.

— Вроде нам, — сказал один.

— Надрался, — сказал второй.

— Ребята, помогите, — попросил Бурцев. — Я не пьяный, я заблудился.

— Надо помочь россиянину, — сказал первый, и они подошли к Бурцеву.

Парни оказались аспирантами из Московского университета и проходили стажировку в Токийском университете. Одного звали Кириллом, другого Никитой. Из интеллигентных семей, подумал Бурцев. Лет двадцать назад интеллигенты стали называть своих детей исконно русскими именами — Иванами, Филиппами, Евдокиями. Свою фамилию и имя Бурцев не назвал. На всякий случай. Но честно рассказал аспирантам, как он отстал, не называя фамилий Серегина и Шишова и Института консервов; рассказал, как оставил карточку гостя в отеле, а название отеля забыл.

Аспиранты попросили вспомнить район, где находится гостиница. В Токио нет привычного центра, есть районы со своими центрами. Бурцев ничего не помнил, он только помнил, что название отеля, как он это прочел, напоминало какую-то птицу, но какую, он тоже забыл.

— Отведем его в полицию, — предложил Никита, тот, что с противогазной сумкой. Он сказал так, будто Бурцев был иностранцем и не понимал даже по-русски. «Я тебе это припомню», — решил Бурцев и сказал:

— Нет. Я не пойду в полицию.

Он не стал объяснять им, что, если полиция найдет его гостиницу, об этом узнают все: и в посольстве, и на фирме, и в институте, и тогда уж точно никто к нему не будет относиться всерьез.

— Ну, попытайтесь сосредоточиться, — попросил Кирилл. — Вот вы подходите к отелю, смотрите на вывеску и решаете, что название отеля напоминает название птицы. Почему?

Бурцев сосредоточился. Вот он подошел к отелю, задрал голову и прочел название, все-таки он когда-то изучал немецкий и латинские буквы еще помнил. Вывеска была на фронтоне последнего этажа, дальше было небо, почти такое же, как дома: голубовато-белесое, и тогда он подумал, что хорошо бы сейчас лечь в прохладную траву, смотреть вверх… И тут он вспомнил.

— Пиздрик! Так называется птица. Пиздрик!

Увидев некоторое недоумение на лицах аспирантов, Бурцев объяснил:

— Это у нас на Псковщине так называется чибис. Он то взлетает вверх, то опускается вниз. И кричит: Пиз! Пиз! Вот его и прозвали пиздриком.

— Нет, — сказал Кирилл, — без компьютера не обойдешься. Это же десятки тысяч вариантов. И непонятно, по какой ассоциации искать, по чибису или по пиздрику… Пойдемте в полицию.

— Нет, — сказал Бурцев. — Вы что-то должны придумать!

Когда у него в доме ломался телевизор, из мастерской всегда приходили такие же молодые, вынимали какие-то приборы, что-то заменяли, и телевизор начинал работать.

— Ладно, — сказал Никита. — Есть идея. Последняя. Только слушайте очень внимательно и рассказывайте подробно. Вы вошли в свой номер. Что вы сделали?

— Попробовал открыть окно — не получилось. Потом хотел включить кондиционер — не получилось.

Он не стал рассказывать, как хотел принять душ и едва не ошпарился, зачем уж так позориться-то.

— Потом вы сели за стол, — напомнил Никита. — На столе лежала папка. В ней открытки и шариковая ручка. Дайте ручку!

— Ручка без колпачка, в карман не положишь. Я не взял.

— В пепельнице лежали спички, — продолжал Никита. — Вы же взяли их?

— Вообще-то я пользуюсь зажигалкой, но спички взял. Как сувенир.

— Дайте мне спички.

Бурцев достал спички и протянул их Никите, тот, глянув на них, протянул Кириллу.

— Как ты догадался? — удивился Кирилл.

— Да они все семьдесят лет подворовывали. Не мог не прихватить.

«Значит, мы подворовывали, — обиделся Бурцев. — А вы совсем другие, что ли?» Он почему-то вспомнил, что, выезжая в командировки от ЦК читать лекции, он всегда говорил, что у нас нет конфликта поколений. Конфликта, может быть, и нет, они нас просто вытесняют.

— Ваш отель называется «Айбис». Район Рапонги.

— А как вы узнали? — поразился Бурцев.

— Так на них же написано. — Кирилл протянул Бурцеву спички. — И станция метро указана. Но айбис действительно птица, это как фламинго, только поменьше. Но как вы это прочитали — вы же не знаете английского?

Бурцев взял коробок со спичками.

— Я прочел как ибис, а ибис напоминает чибис, а чибис и есть пиздрик.

— Да, — сказал Кирилл, — с такими русскими ассоциациями ни один современный компьютер не справится. Спускайтесь в метро.

— А где метро?

— А вон. — И Кирилл ткнул в сторону подземного перехода, над которым светилась латинская буква «М», как в Москве.

И ребята, помахав ему, растворились в японской толпе. «Даже не довели до метро, — обиделся Бурцев, — и не спросили, где я работаю. Ведь им после окончания университета придется устраиваться на работу, и я мог бы позвонить. А звонить-то некому, — тут же подумал он. Те, что все решали, уже ничего не решают. — И чего им помогать? Со знанием английского и японского и после стажировки в Японии не они будут искать место, а их будут искать места».

И весь его опыт и знания номенклатуры уже невозможно использовать. И от этого Бурцеву стало совсем грустно, успокаивало единственное: теперь он знал, где метро.

Бурцев спустился вниз. На платформе спросил у пожилой японки, ткнув в приближающийся поезд:

— Рапонга?

Японка заулыбалась и согласно закивала. Бурцев вышел на третьей остановке. Слева был табачный киоск. Это он помнил. Он повернул налево, посмотрел наверх. Ярко светилась неоном вывеска «Айбис». На лифте он поднялся на пятый этаж. Написал на бумажке номер своей комнаты и получил ключ. Еще не очень веря, он открыл дверь — в комнате стоял его чемодан.

Бурцев разделся и лег в постель. «Никуда больше по заграницам не поеду, — решил он. — И вообще уеду домой, в деревню. Поговорю в райкоме, подберут ведь какую-нибудь работу». Но тут он вспомнил, что райкомов больше нет. С его-то опытом он, конечно, мог бы стать председателем колхоза, но отец писал, что колхоз в их деревне вроде бы собираются ликвидировать. В конце концов, он может и просто пахать, косить, скирдовать, силы еще есть. С этими мыслями он и уснул. И снилось ему, что лежит он на прохладной траве и смотрит в не очень голубое, но все-таки голубое небо, и там, в вышине, вьется пиздрик, то спускаясь, то взмывая вверх, и кричит, кричит: «Пиз, пиз». И ему стало хорошо и спокойно впервые за многие, многие годы…

ОЧЕНЬ СЛАБЫЙ МУЖЧИНА

Рассказ

Прошел всего год, как началась, вернее, уже и закончилась эта странная история. Мы, а точнее, моя жена поменяла нашу квартиру с улицы Новаторов. Почему эту улицу назвали так торжественно, я не знаю, да и никто, наверное, не знает. Кто придумывает новым улицам названия, может быть, какой-то служащий, а вернее, служащая Моссовета. Как известно, в учреждениях у нас в основном женщины, а эта, что придумала, наверное, была особой весьма романтической и в возрасте — нормальный молодой мужчина так торжественно мыслить не может.

Да и никакие новаторы не могли ни жить, ни строить эти пятиэтажные блочные дома, которые, говорят, были рассчитаны на двадцать лет, чтобы потом их снести и на их месте построить нормальные дома, но их, наоборот, капитально отремонтировали, и они простоят, может быть, и все пятьдесят лет, у нас ведь могут взять почин — увеличить срок годности жилья и до ста лет.